— Руку оторвете, товарищ командарм второго ранга! — покривился Туполев: для него этот полет не первый, но во время предыдущих почти всякий раз что-то работало не так, или совсем не работало. И добавил: — Взлететь — не самое трудное.
Самолет удалялся все дальше, поднимался все выше. Вот он, описав огромную дугу над лесным массивом, стал увеличиваться в размере, рев его моторов покрыл все звуки. Он величественно проплыл над головами всех присутствующих на аэродроме, сделал еще одну дугу и пошел на посадку.
— Что, — спросил Алкснис, с недоумением глядя на Туполева, — на такой высоте он полетит и в Тушино?
— Зачем же на такой? Восемьсот метров, я думаю, хватит, чтобы его разглядеть.
— А как же истребитель?
— А вот про истребитель я хочу спросить у вас, товарищ командарм второго ранга. Какой идиот придумал эту хреновину и зачем? Вы хоть понимаете, на какой риск идете? Ведь никто ничего подобного еще не делал. Это вам не цирк, товарищ ко…
— Товарищ Туполев! Я попросил бы вас выбирать выражения! — взорвался Алкснис. При этом лицо его окаменело, побелело и пошло красными пятнами. — Высший Военный совет Красной армии во главе с товарищем Ворошиловым рассматривал этот вопрос и пришел к выводу, что летчики из особого истребительного полка вполне подготовлены для выполнения любого задания партии и правительства, лично товарища Сталина…
— Я могу быть свободным, товарищ командарм второго ранга? — спросил Туполев, глядя на самолет, бегущий по летному полю.
— Можете. Но имейте в виду, с вас тоже не снимается ответственность за это мероприятие.
Туполев ничего не произнес и пошагал вперевалку к своей машине, ожидающей его в тени ангара.
— В ЦАГИ, — велел он своему водителю, устроившись на заднем сидении. Запахнул отвороты пальто, поднял воротник, надвинул на лоб кепку, пытаясь отрешиться от всяких мелочей и заглянуть в будущее. Там он видел стремительно несущиеся по небу армады бомбовозов, от гула которых содрогаются небо и земля, хорошо вооруженных, способных защитить себя от атак истребителей противника, недоступных для снарядов зенитных орудий, армады, несущие в своих бомболюках смерть… Кому? А не все ли равно! Войны никто не отменял, врагов у России всегда было с избытком, а у нынешней — тем более, так что найдется — кому. Не его, главного конструктора, забота. Увы, но армады самолетов пока только в мечтах. Все упирается в ничтожное количество алюминия, выпускаемого в стране, в отсутствие совершенных и мощных моторов, которых хватило бы и четырех. И нет много чего еще: надежных радиостанций, гирокомпасов, высотомеров, оптических прицелов. И не скоро, судя по всему, будут. Приходится закупать в Америке и Англии. Даже в Германии. А на чужих моторах своего мощного воздушного флота не создашь. Да и валюты на все не напасешься… А этот Алкснис, сто чертей ему в печенку, как был профаном, так им и остался. Видите ли, Высший совет рассматривал… товарищ Ворошилов… партия, лично товарищ Сталин… Нашел знатаков! Тьфу! И что за страна, мать их всех тра-та-та-та-та! И когда только заживем по-человечески!»
Глава 7
В небольшом помещении Центрального аэрогидродинамического института собрались руководители отдельных конструкторских групп: Петляков, Архангельский, Ильюшин, Мясищев, Сухой и другие, отвечающие за разработку отдельных частей самолета — всего человек пятнадцать. Почти все ровесники, разница в возрасте весьма небольшая — три-пять лет. Почти все в начале двадцатых закончили военно-воздушную академию РККА имени профессора Жуковского, начинали с постройки планеров в какой-нибудь кроватной мастерской, зачастую сами же и летали на них в Коктебеле. Туполев, пришедший в авиацию в 1914 году, старше остальных лет на десять-пятнадцать (родился в 1888 году). Он отобрал в свое ОКБ помешенных на авиации людей, понимающих друг друга с полуслова, полувзгляда.
Ждали Туполева. Курили. Пили чай, разбившись на группы по взаимным симпатиям, интересам и даже в соответствии с иерархией. Разговаривали. Но не слишком громко. И в основном на бытовые темы. Зачем их собрал Туполев, не знал никто. Однако заметили отсутствие Якова Ивановича Алксниса, начальника ВВС РККА, и Михаила Моисеевича Кагановича, наркома авиапрома. Следовательно, разговор будет сугубо технический, не для посторонних ушей.
Туполев опаздывал.
Бытовые темы себя исчерпали. Перешли к делам ЦАГИ. Но без всякого азарта: дела как дела, надо бы лучше, да все как-то не получается, все время что-то — или кто-то — мешает.
Небольшая группа ведущих конструкторов, устроившаяся за отдельным столом, попивала крепко заваренный чай и многозначительно молчала. И каждый знал, о чем молчат остальные: с некоторых пор их все более тяготит опека Главного, все они мечтают о собственных КБ и собственных же самолетах своего имени. Но поднимать этот вопрос при безоговорочном диктате Туполева никто не решается. Шутили: вопрос поднимешь — тут же опустишься до рядового инженера. Тихо завидовали заграничным коллегам — даже те, кто состоял в партии: на Западе талантливый человек всегда может пробиться «в люди» и ни от кого не зависит. А в СССР зависишь от какого-нибудь партийного бонзы, который в технике вообще, а в авиационной — в особенности, ни рыла, ни уха. Те же Алкснис и Каганович… Последний занимает свой пост исключительно потому, что брат его, Лазарь Моисеевич, член Политбюро. Лазарь хотя бы умен и деловит, а этот — не пришей кобыле хвост. И вообще… Если бы не революция, каждый из них сейчас имел бы не только КБ, но и свой завод, и счет в банке, и много чего еще. Как тот же Сикорский. А Кагановичи стояли бы за прилавками. Или валили лес в зауральской тайге.
Конечно, конструкторы самолетов в сравнении с обычными гражданами СССР обласканы властью, но, как говаривал Пушкин: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь». Правда, кнута от советской власти они еще не пробовали, все больше пряника, но и кнут где-то всегда рядом. Одно держит этих людей в нынешней России: «любовь к отеческим гробам» и к своей профессии. Тем более что это даже и не профессия, а нечто вроде болезни, которая не отпускает тебя ни днем, ни ночью, требуя все новых и новых жертв ради конечной цели: увидеть в небе тобой — лично тобой! — сконструированный самолет, самый быстрый, самый надежный, самый красивый, самый-самый…
— У вас, Владимир Михайлович, — обратился Архангельский к Петлякову, поставив свой стакан на блюдце вверх дном, — АНТ-42, по-моему, уже на выходе?
— Что вы, Александр Александрович! — воскликнул Петляков. — Даже еще не закончили расчеты на прочность и аэродинамику!
— Я как раз имею в виду именно это… Извините. Мне казалось… Да и Андрей Николаевич справлялся. Сами понимаете: сверху давят. А у Андрея Николаевича до всего руки не доходят.
— Я все понимаю, но в данном случае, как говорится, выше себя не прыгнешь, — пожал плечами Петляков. И тут же добавил, зная, что Архангельский — правая рука Туполева, и разговор завел неспроста: — Но мы стараемся, бригада переведена на усиленный режим работы, люди работают с воодушевлением…
— Да-да, я понимаю, понимаю, — пробормотал Архангельский. — Но время… время очень поджимает.
За стенами здания несколько раз испуганно вякнул клаксон автомобиля, в дальних коридорах возник какой-то шум, и кто-то, сдерживая голос, прокричал:
— Приехал! — и добавил: — Чернее тучи.
А кто-то произнес с сожалением:
— Эх, надо было пригласить хотя бы одну даму!
Кое-кто понимающе засмеялся: Туполев не стеснялся материться при своих коллегах, ему, разумеется, подчиненных, если среди них не обнаруживал ни единой женщины.
Но по деревянному скрипучему полу уже слышались тяжелые шаги Главного — и все притихли, рассевшись за длинным столом по заранее отведенным местам.
Андрей Николаевич вошел, расстегивая на ходу пальто, отдуваясь. За председательским столом, исполняющим роль перекладины в букве «Т», пальто снял, аккуратно сложил, опустил его на спинку стула, сверху шерстяной шарф и кепку. Пригладил редкие волосы, внимательно оглядел собравшихся, поморщился: кого-то не хватало. Но уточнять, кого именно, не стал, пробормотал:
— Эть твою мать-корову подобру-поздорову… — после чего перешел к делу, сдабривая речь крепкими выражениями: — Я собрал вас здесь исключительно потому, что среди нас завелись людишки, которые пишут наверх всякие кляузы… сикофанты, растуды их в душу, тра-та-та-та-та! И то им не так, и это не этак. И кому пишут? Тем, кто ни тра-та-та не понимает в авиации! Ну, дадут вам КБ. И что? Что, я вас, тра-та-та, спрашиваю? А ничего! Из ваших бредней настоящего аэроплана не сделаешь. Можно сделать нелетающий тра-та-та! А за растрату государственных средств по вашей голове так погладят, тра-та-та, что и мозгов не соберешь. Это вам не прошлые времена, когда братья Рябушинские могли отстегнуть сто тыщ, и если эти тыщи вылетали, тра-та-та, в трубу, а такое случалось сплошь и рядом, то братья лишь посмеются, на том все кончится. Нынче другие времена. Не скажу, что хуже, тра-та-та, для нашего брата-авиатора. Но другие. И это, тра-та-та, забывать нельзя.
За столом улыбались: надо же так «украшать» свою речь, и чтобы ни разу не повториться. Но кое-кто морщился и хмурился, считая увлечение Главного личным для себя оскорблением. Архангельский, знающий Туполева со студенческих пеленок, объяснял такую привычку шефа, во-первых, как способ снятия нервного напряжения; во-вторых, работой в молодости землеустроителем в Тверской губернии. А там, сами понимаете, среда… И, наконец, теми шишками и оплеухами, которые доставались молодому Туполеву сперва от царской, а потом и от советской власти.
Туполев налил в стакан из графина воды, выпил, отер рот рукавом.
За столом молчали, смотрели в стол или в потолок, — кому как нравилось. Может, и были среди них те, которые писали кляузы, но кто ж себя выдаст? — дураков нету.
И Туполев, усмехнувшись, продолжил, но уже голосом на полтона ниже:
— Мне известно, что кое-кто из вас считает, тра-та-та-та, что имеет полное право возглавить отдельное КБ. Но для этого надо и