– Прости, дорогая. Я действительно несколько того…
– Вот-вот. А я уже ходила на консультацию к профессору Критскому, и он сказал, что мне надо лечить придатки.
– Это серьезно? Почему же тогда ты не лечишь?
– Я лечу, но пока… как видишь…
– Впрочем, – пошел Пивоваров на попятную, – я это так, к слову. Вернее сказать, посмотрел на Вареньку, подумал и… испугался… А может, дело во мне? – спросил Пивоваров, но лишь для того, чтобы как-то уравнять с собой жену и утешить ее разделением ответственности.
– Ерунда. Не бери в голову. Это случается у многих женщин после родов. Потом все выправляется…
Ужин они заканчивали в молчании, каждый думая о своем.
Глава 6
Заседание ученого совета должно было начаться в семнадцать часов, но почему-то затягивалось. Пивоваров нервничал. Впрочем, не он один. Неподалеку от него сидела молодая женщина с завитыми в крупные волны золотистыми волосами и тоже нервничала, покусывая яркие губы: ее должны были слушать первой.
Члены ученого совета толпились, разбившись на группы, возле стола, стоящего на небольшом возвышении, что-то оживленно обсуждая. Разумеется, не его работу, решил Пивоваров. И не работу этой завитой в крупные локоны женщины. Некоторых из них Пивоваров знал. Одних как непримиримых своих противников, других как равнодушных благожелателей. Последних было явное меньшинство. Не хватало в этой ученой толчее лишь председателя совета, самого ярого недруга Пивоварова, профессора Минцера. Но наконец появился и он – и все сразу же пришло в упорядоченное движение и тут же успокоилось, приняв надлежащую форму.
«Вот тебе и логика с психологией», – прокомментировал это событие Пивоваров самому себе, и ему стало так грустно, точно он потерял всякую надежду на успех, получив на то свыше вполне определенный знак. Знак этот в то же время объяснял и оправдывал некое движение человеческих тел и воль, слившихся в эти мгновения в один малозаметный для всего человечества ручеек, захвативший и Пивоварова. Ручеек, прозвенев по своему временному руслу, наткнется на большие камни и распадется на новые, едва заметные ручейки. Часть из них уйдет в песок, чтобы влиться в другие, ничего общего не имеющие с ним, с Пивоваровым, но все-таки определенным образом призванные оказать влияние и на его судьбу. Он представил себя ничтожной каплей на поверхности песка, чтобы испариться и растаять в воздухе, не оставив следа.
А в это время женщина с завитыми локонами уже стояла перед большой черной доской, на которой были развешаны различные диаграммы, вычерченные на листах ватмана, и, водя по ним указкой, что-то доказывала убедительным голосом.
Пивоваров сосредоточился и стал вникать в ее доказательства. Оказывается, женщина доказывала полезность новой методики определения безопасности труда при буро-взрывных работах в угольных шахтах. Тут принималось во внимание и наличие рудничного газа, и угольной пыли, и влажности, и температуры в забоях, и даже возможности возникновения искры при движении вагонеток от ударов колес по стыкам рельсов, и много чего еще. Не было самого главного – человека, его инстинкта самосохранения, естественного привыкания к опасности, неспособности быстро и точно оценить возникшую ситуацию, выбрать единственный путь к спасению. Но лучший выбор – предотвращение опасности, то есть исключение так называемого человеческого фактора. Пивоваров даже поразился пренебрежительному отношению к этой простой истине, а главное тому, что члены ученого совета, слушая кудрявую женщину, одобрительно кивали головой, соглашаясь со всем, что она говорила.
А еще Пивоваров подумал, что ему тоже не помешало бы обзавестись диаграммами, тогда бы его доказательства стали более наглядными, хотя он совсем не имел в виду разбирать каждый конкретный случай, когда человек попадал в такие условия, в которых самообладание и знание законов психологии выживания смогли бы помочь человеку выкарабкаться из беды.
Пивоваров плохо слушал выступления оппонентов, которые в основном хвалили женщину, претендующую на ученую степень, отмечая лишь мелкие недостатки в ее реферате. А Пивоваров ни на какую степень не претендовал. Он хотел лишь, чтобы эти люди признали его труд полезным для тех, кто работает или – в силу своей деятельности – может оказаться в экстремальных ситуациях, а давать рекомендации для каждого отдельного случая или особого рода занятий – это дело узких специалистов, которые бы руководствовались его методикой.
В заключение женщина перечислила всех руководителей, которые помогали ей в ее работе, указала на то, что опиралась на марксистско-ленинскую методологию и принципиальные положения, вытекающие из последней работы товарища Сталина «О языкознании», а также из работ товарищей-членов ученого совета, и при этом перечислила все имена. А Пивоваров на Сталина не ссылался, хотя и пользовался некоторыми цитатами из классиков марксизма-ленинизма, но и те вставил лишь после того, как ему указали на невозможность какой бы то ни было науки без опоры на эти фундаменты. Тем более у него не было ссылок на присутствующие здесь светила, к его работе не имеющте прямого отношения.
Чем ближе становились минуты, когда ему самому придется оказаться перед лицом собравшейся аудитории, тем меньше Пивоваров верил в свой успех, тем все более ожесточался, забыв все заповеди, выведенные им из психологии человека, оказавшегося в подобной ситуации.
Молодая женщина, пунцовая от переживаний и успеха, сошла с помоста под аплодисменты части присутствующих, получила букет цветов и вместе со своими болельщиками покинула зал. И сразу же стало как-то пустынно в зале, тем более что было совершенно непонятно, зачем пришли сюда эти люди, среди которых Пивоваров различил всего лишь пять-шесть знакомых лиц, с которыми сталкивался во время своего блуждания по институтским кабинетам. Двое из них, совсем молодой аспирант Котиков и лаборантка Челнокова, помогали Пивоварову довести свою работу до того внешнего вида, который приличествует данному заведению; еще один, младший научный сотрудник Самуил Абрамович Блик, был первым этапом на тернистом пути работы Пивоварова, то есть первым прочитал работу, указал на недочеты, в том числе и на отсутствие ссылок на классиков марксизма-ленинизма, и вообще внешне относился к нему, Пивоварову, вполне благожелательно. Остальные двое-трое проявляли обычное любопытство: как же, электрик – и научная работа, да еще по такой сложной и скользкой теме, за которую не берутся даже выдающиеся умы в области психологии и прочих смежных наук.
Наконец лысый человек лет тридцати с небольшим из состава ученого совета огласил, что следующим представит свою работу на предмет окончательной оценки в качестве научной работы товарищ Пивоваров Е. Т.
– Эта работа не совсем по профилю института, – оговорился лысый человек, – однако она претендует на научность, и автор настаивает, чтобы ученый совет высказал свое к ней отношение на предмет публикации в отраслевом журнале в виде реферата. Слово предоставляется автору, товарищу Пивоварову. Прошу, – произнес лысый человек, как оказалось, ученый секретарь, и сделал жест рукой, приглашая Пивоварова на кафедру.
Ерофей Тихонович сглотнул слюну, вдруг заполонившую рот, встал и пошел к указанному месту, и это место с самого начала как бы заслонило собой весь мир. Он поднялся на три ступеньки, прошел еще шагов пять и остановился перед раскрытыми стенками обтертой рукавами и боками кафедры, с чернильными пятнами на ее столешнице и вырезанными многочисленными инициалами и годами.
Боже, как долго он шел к этой кафедре, сколько дней и ночей провел за книгами, что пережил и передумал бессонными ночами! Когда-то ему казалось, что как только его допустят до какого-то специального места, которое виделось ему весьма смутно, и уж совсем не вот этой обшарпанной деревяшкой, так все сразу же и разрешится самым для него благоприятным образом. И вот он дошел до этого вожделенного места – и что? А ничего. Отсюда, как ему теперь представлялось, можно лишь сорваться вниз, упасть и уже никогда не подняться. Все, что он написал, готовясь к этой минуте, показалось Пивоварову не стоящим внимания, ничего и никому не доказывающим. Он понял, что не сможет это прочесть, потому что это скучно и вряд ли его будут слушать.
И Пивоваров, вцепившись руками в борта кафедры, заговорил напряженным голосом совсем не то, о чем он думал говорить еще пару минут назад:
– Вот только что перед вами выступала соискательница ученой степени, – произнес Пивоваров и прокашлялся. – В ее работе, надо думать, подняты важные проблемы шахтерского труда, опасного и тяжелого. Она перечислила многие факторы, которые влияют на технику безопасности, но в них ни слова не сказано о самих шахтерах, точно в забой спустятся роботы-автоматы, управляемые с поверхности. А туда спустятся живые люди, которые наверняка периодически проходят инструктаж по технике безопасности. И что же? А то, что взрывы метана в шахтах не редкость, гибнут люди, и никакие инструкции не спасают их от трагической развязки. Следовательно, только технических инструкций и правил, записанных и даже вызубренных, для этого мало. Человек, отправляющийся на работу, связанную с определенным риском для своего здоровья и даже жизни, должен знать что-то еще, не менее существенное, чем технические условия, хотя бы уже для того, чтобы эти условия выполнять со всей тщательностью. В то же время он должен быть готов к любой неожиданности психологически, знать, как побороть свой страх, растерянность, панику, суметь быстро оценить ситуацию и принять единственно верное решение. Психологическая устойчивость, если хотите, вот что нужно человеку в таких экстремальных ситуациях. И не только при работе в забоях, но и в пустыне, в тундре, в тайге, на пожаре, в условиях военных действий или природных катаклизмов. Своей работой я попытался дать в руки людей такое, если угодно, оружие самозащиты, приспособляемости к изменившимся условиям и преодолению этих условий…
– Вы, что же, – перебил Пивоварова вопросом какой-то старичок с козлиной бородкой, сидящий с краю, – полагаете, что вызубрив ваши догмы… или как там они у вас называются?.. бедные и несчастные шахтеры смогут выбраться на поверхность из глухого завала? Или, оказавшись, простите, без порток среди снегов в таймырской тундре, можно на одной лишь вашей психологии выжить без теплой одежды и пищи? Не смешите. Я просмотрел вашу, с позволения сказать, работу, и ничего кроме смеха, она у меня не вызвала. Это не только не научная работа, это, простите за резкость, даже не научная фантастика. И вы хотите, чтобы мы дали ей, так сказать, зеленый свет в научный журнал? Да нас выгонят с работы за такое, мягко говоря, легкомыслие. Разве мы, товарищ… э-э… электрик, похожи на легкомысленных людей?