Отряд Михайлы Крыля выступил на Матицу поздним вечером. В схроне, в который они уже никогда не вернутся, на столе, где бандеровцы плотно поели перед дорогой, осталось истерзанное тело Миколы Жупана, в котором еще теплилась жизнь. Но даже если москали пришли бы туда утром и успели бы застать Жупана в живых, они уже ничем ему помочь не смогли бы. Да и не дотянет он до утра — истечет кровью. Зато москали пусть содрогнутся при виде кары, постигшей отступника: выколоты глаза, отрезаны уши, язык, нос, половые органы; раздробленные кисти рук и ступни ног пригвождены к доскам стола ржавыми немецкими ножевыми штыками.
Дорого заплатил Микола Жупан за свое предательство. Никогда уже ему не увидеть ни сибирского села Островки, ни жены, ни детей, ни престарелых родителей.
Глава 4
Из Львова лейтенант Иван Задонов выехал ранним утром в кабине одного из «студебеккеров» воинской колонны, направляющейся в сторону польской границы. До Самбора он доедет с этой колонной, а в Самборе военный комендант определит его на какую-нибудь попутку, и, если все сложится удачно, где-нибудь во второй половине дня он окажется на месте.
Лейтенант торопился. Он чувствовал неловкость оттого, что целых пять дней был оторван от своей роты, а за это время там могло случиться все что угодно, и все это без него, лейтенанта Задонова. Правда, в пятидневный отпуск он поехал не по своей инициативе, а по ходатайству тещи, вдовы известного боевого генерала. Теща связалась с окружным командованием, бог знает что наговорила, и — звонок из штаба округа. Но дела это не меняло: он оставил роту перед решающими событиями, в то время как рождение сына вовсе не требовало его присутствия во Львове. Спасибо капитану Красникову, командиру роты особого назначения, у которого лейтенант Задонов заместителем по политической части, — он с пониманием отнесся к своему заму и, отпуская его, был вполне искренен:
— Не война, лейтенант, а дети у нас рождаются не часто. Так что поезжайте со спокойной совестью.
И это было тем более важно, что капитан Красников не знал ни про сановитую тещу, ни про отца лейтенанта Задонова, известного писателя и журналиста, а как то, так и другое всегда доставляло Ивану Задонову массу неприятностей, лишало его естественного общения сперва со своими сверстниками, а потом и с сослуживцами. Ему казалось, что его личная тень всегда несколько длиннее, чем она должна быть на самом деле, ибо это была не только и не столько его тень, сколько тень его предков. Эту тень почему-то особенно отчетливо видели другие, хотя относились к ней по-разному, и это было тем более неприятно, что он жил в такой стране, где на человека должно смотреть с точки зрения его личных способностей и заслуг, а не заслуг его родственников.
Когда колонна замедляла движение или совсем останавливалась по каким-то причинам, Задонов страдальчески морщил свое румяное мальчишечье лицо, открывал дверцу машины и выглядывал из нее, пытаясь определить, что произошло впереди.
Впереди один раз шоссе переходило стадо коров, в другой раз остановились вообще непонятно почему, но оба раза простояли недолго. Однако всякий раз лейтенанту казалось, что из-за этой задержки он опоздает к чему-то важному, и это важное произойдет совсем не так, как может и должно произойти в его присутствии и под его непосредственным влиянием. К тому же у него имелись весьма веские причины торопиться в свою роту и полагать, что без него там может произойти что-то не то и не так.
Дело в том, что перед самым отъездом из Львова лейтенанта вызвал к себе заместитель начальника политотдела округа полковник Лизунов и посвятил его в кое-какие детали новых обстоятельств, которые сложились в районе действия их роты, да и в самой роте за минувшие пять дней. Оказывается, в стычке с бандитами ранен майор Ясельник, вместо него руководит операциями присланный из отдела по борьбе с бандитизмом капитан Обручев, а сама рота готовится к бою.
— Ваша рота сейчас нацелена на уничтожение банды Крыля, ярого антисоветчика и антикоммуниста, человека в прошлом весьма состоятельного, — неторопливо цедил слова полковник Лизунов, озабоченно разглядывая училищный значок лейтенанта Задонова, словно не веря в его подлинность.
— У нас есть некоторая информация о Михаиле Крыле, — осторожно вставил лейтенант Задонов, давая тем самым понять полковнику, что тот может приступить прямо к делу, не тратя зря своего времени.
— Иметь информацию — это еще не все, — наставительно произнес Лизунов. — Надо уметь этой информацией пользоваться. Так вот, обстановка… политическая обстановка, я имею в виду, — подчеркнул он, продолжая все тем же неторопливым голосом, — обстановка такова, что мы дальше не можем мириться с существованием национализма в любой форме. Центральный комитет нашей партии, лично товарищ Сталин… поставили перед нами задачу ликвидировать остатки националистических формирований в ближайшие месяцы с тем, чтобы с весны будущего года приступить к массовой коллективизации сельского хозяйства в западных областях… Что касается непосредственно банды Крыля, то она, как вы понимаете, должна быть уничтожена непосредственно в бою…
Полковник сделал паузу и многозначительно посмотрел на лейтенанта, пытаясь понять, надо ли ему расшифровывать сказанное. Поскольку лейтенант не шелохнулся и в лице его не произошло никаких изменений, Лизунов, слегка поморщившись, продолжил:
— С политической точки зрения сегодня нам не выгодно брать бандитов в плен, содержать их, устраивать судебные разбирательства и тем самым лишний раз будоражить местное население. Давно, еще с библейских времен, известно: живой преступник вызывает у простого народа сострадание, а мертвый — только любопытство. Отсюда вытекает ваша задача как политработника, проводника политики партии к непосредственным исполнителям: вы должны внушить солдатам и офицерам — офицерам в первую очередь, — внушить им ту непреложную истину, что бандиты поставили себя вне закона и подлежат уничтожению… По-го-ло-вно-му уничтожению… Вам ясна задача?
Полковник Лизунов оторвал свой почти немигающий взгляд от значка и медленно перевел его на чистый лоб лейтенанта.
— Так точно, товарищ полковник! — ответил Задонов и, помедлив, спросил: — А если раненые?
— Далее, — не отвечая на вопрос лейтенанта, продолжал полковник. — Все трупы бандитов провезти по близлежащим селениям и хуторам, организовать совместно с капитаном Обручевым их опознание. Помимо выявления связей, этот акт должен показать местному населению, что сопротивление советской власти бесполезно, что советская власть своих врагов карает жестоко, а друзей поощряет и заботится о них… Я мог бы еще раз напомнить вам о тех задачах, которые возложила история на нашу партию, наш народ и его армию. Однако считаю это излишним. В то же время вы должны постоянно напоминать солдатам и офицерам о нашей великой миссии. Судьба любого из нас — ничто по сравнению с этими задачами. И если мы не щадим себя, тем более не должны щадить своих врагов. Никаких сомнений, жалости и половинчатости. Решительность, решительность и еще раз решительность!
— Я все понял, товарищ полковник, — негромким, но твердым голосом произнес Задонов, глядя прямо в глаза Лизунову своими большими серыми глазами.
— Я ни минуты не сомневался, лейтенант, что вы все поймете, как надо. — И Лизунов приподнял тяжелые веки. — Мы полностью доверяем вам и рассчитываем на вас. Поэтому я хотел бы обратить ваше внимание еще на одну тонкость, которую вы должны постоянно иметь в виду. Тонкость эта касается капитана Обручева. Дело в том, что капитан много времени провел среди наших идейных врагов, вынужден был подстраиваться, мимикрировать, что вполне естественно для разведчика. Как естественно и то, что сам разведчик подвергается непосредственному воздействию окружающей его враждебной среды, и это накладывает на его психику, его взгляды и даже политическую ориентацию определенный отпечаток… э-э… я бы сказал, гнилого буржуазного либерализма… — Подполковник помолчал, внимательно вглядываясь в лицо лейтенанта, точно решая, сообщать ему нечто секретное, или воздержаться. Решил, что, пожалуй, можно сообщить, и продолжил, подавшись к лейтенанту всем телом: — Еще до войны было замечено, что разведчики-нелегалы, привыкнув к жизни в буржуазном обществе, адаптировавшись в нем, в конце концов решают не возвращаться на родину, встав на путь предательства. Таких людей было не так много, но они, к сожалению, были. И принесли нашей стране неисчислимый вред… Я говорю вам об этом строго конфиденциально, чтобы вы всегда помнили о такой возможности. Это, разумеется, не доказывает, что капитан Обручев склонен к предательству. Я не призываю вас к политическому недоверию, я призываю вас к политической бдительности. Она всегда должна быть с вашей стороны на высоте…
— Я понимаю, товарищ полковник, — встрепенулся лейтенант Задонов. — И благодарю вас за доверие.
— Благодарить не стоит, — не изменил доверительного тона полковник Лизунов. — Я обязан был предупредить вас о такой возможности. При этом вы не должны вмешиваться в служебные функции капитана Обручева. Его задача — агентурное обеспечение уничтожения банды. В этом он большой профессионал. Задача вашей роты — техническое исполнение, а оно должно ориентироваться — еще раз повторяю — на полное физическое истребление бандитов. В этом направлении и должно осуществляться ваше политическое влияние как на личный состав роты, так и на оперативную группу капитана Обручева. Всякое отклонение в сторону либерализма со стороны кого бы то ни было должно вами решительно пресекаться.
С этими словами полковник Лизунов медленно поднялся из-за стола. Вскочил лейтенант Задонов, вытянулся, прижимая ладони к бедрам. Его румяное мальчишечье лицо светилось готовностью и решимостью хоть сейчас идти на смерть. И хотя он твердо сжимал свои полные губы, щурил глаза и хмурил чистый лоб, стараясь придать себе облик, соответствующий важности происходящего, все же не мог скрыть сияния глаз и удержать в неподвижности мускулы лица.