Добежав до дороги и немного пробежав по ней к лесу, бандит резко остановился, постоял, прислушиваясь, негромко свистнул.
Прошла, быть может, еще минута, и вот из черного провала появились густые тени — одна, другая… пятая… Тени стали расти и сливаться, приближаясь к разведчику, достигли его, поглотили и свернули на дорогу, ведущую к хутору Степана Гарнюка.
Банда двигалась бесшумно, слегка раскачиваясь, словно плыла над поверхностью земли. Когда передний поравнялся с гранитным валуном обочь дороги, раздалась команда капитана Красникова:
— Свет!
Несколько ярких лучей света уперлись в тени с разных сторон, и стали видны заросшие лица, ремни и висящее на груди оружие. Вопреки ожиданию, бандиты не бросились врассыпную, их будто парализовала неожиданно открывшаяся засада. Скорее же всего, они были слишком опытны, чтобы предпринимать необдуманные поступки.
Капитан Обручев взял в руки мегафон и крикнул:
— Михайло Крыль и все остальные! Вы окружены! Приказываю сложить оружие! В противном случае будете уничтожены! Оружие складывайте там, где стоите, и по одному отходите на развилку! Руки держать на голове! Начали!
Но банда не шелохнулась. Люди стояли, будто их поразило столбняком.
Красников скомандовал:
— Предупредительный!
Телефонисты повторили приказ, и почти одновременно с двух сторон от дота поверх голов бандитов ударили пулеметы, и нити трасс вонзились в черноту леса.
Пулеметы, выпустив по десятку пуль, замолчали, и в наступившей тишине стало слышно, как что-то металлическое брякнуло о дорожную щебенку.
— Не стреляйте! — раздался с дороги крик. — Сдаемось!
Снова бряцание металла о металл, и первые бандиты, сцепив на затылке руки, побрели к развилке.
На дороге все делалось неспешно, люди медленно подходили к куче оружия, медленно стягивали через голову автоматы, бросали, расстегивали пояса.
— Быстрее! Быстрее! — командовал Обручев. — Пошевеливайтесь!
Но на бандитов его окрики не действовали, они продолжали двигаться будто в полусне.
Красников, следя за бандитами, отрывисто бросил телефонистам:
— Передать по цепи: не ослаблять внимания, держать на прицеле!
Едва телефонисты продублировали его команду, как бандиты кинулись в разные стороны, стреляя по фонарям. Тотчас же ожили огневые точки, подковой охватывающие развилку дороги, нити трасс сошлись на пятачке, некоторые пули, рикошетя от камней, взмывали вверх, оставляя за собой светящийся след. Распустились над лесом и дорогой осветительные ракеты, в их мертвенном свете стали различимы каждый камушек и каждая веточка, и видно было, как несколько человек бегут к лесу, петляя и падая, перекатываясь по земле и отстреливаясь. Вокруг них мечутся красные и зеленые трассы, бегущих все меньше, меньше… пятеро… двое… упал последний, не добежав до дуба.
Все.
Стрельба прекратилась сама собой. Некоторое время длилась тишина, нарушаемая лишь хлопками ракетниц да шипением ракет. В этой тишине раздался спокойный голос Обручева:
— Ну что, капитан, пойдем, посмотрим, что мы там натворили. — И телефонистам: — Передайте по цепи, что мы выходим.
Вспыхнули фонарики, выхватывая из темноты меловые лица связистов.
— Что, Косенко, штаны, небось, мокрые? — хохотнул Обручев.
Рядовой Косенко, молоденький телефонист, в ответ на шутку офицера тоже хохотнул и ответил неестественно бодрым голосом:
— Никак нет, товарищ капитан! Сухие! Только спина вот… Это когда он камень кинул, так по спине и потекло. Чую, что булыжник, а не граната, а все равно…
— Ничего, молодцом, ребята, — похвалил Красников. — На гражданке будет что девкам рассказывать.
Связисты дружно рассмеялись. Капитан Обручев подошел к одной из дверей, выдернул деревянный клин, вбитый в том месте, где петли, из которых предварительно были выбиты оси, вставил в образовавшуюся щель саперную лопатку, надавил — дверь отошла немного, а дальше они уже вдвоем с Красниковым сдвинули ее и в образовавшуюся щель выбрались наружу, в небольшой окопчик, давно осыпавшийся и заросший травой и кустарником.
Не выходя из окопчика, Обручев поднес ко рту мегафон и прокричал:
— Всем, оставшимся в живых, встать!
Но ни на дороге, ни на обочинах, ни на поляне, примыкающей к лесу, ничто не двинулось, не шевельнулось. Обручев повторил приказ — безрезультатно. Он положил мегафон на траву, вытащил из кармана пистолет, привычным движением загнал патрон в канал ствола. Красников сделал то же самое. Они выбрались из окопчика и пошли к дороге.
«Ну вот и все, — думал Красников, шагая рядом с Обручевым. — А все наши рассуждения и философствования — это лишь попытка оправдаться перед самим собой. Остается один голый факт: эти люди шли творить свое неправое дело, а мы их остановили. Следовательно, мы — правы, а они — нет. История выбирает кого-то своим орудием против тех, кто противится ее естественному развитию. История выбрала нас — вот и вся философия».
Как профессионал, Красников чувствовал удовлетворение и даже гордость за то, что хорошо сделал свое дело и не потерял никого из своих солдат.
Они шли к дороге, а за их спинами методично взлетали осветительные ракеты, и тени от двух офицеров метались из стороны в сторону, то укорачиваясь, то удлиняясь.
Темные и неподвижные бугорки как на самой дороге, так и обочь ее, все ближе. Уже видны ноги в растоптанной обуви, раскинутые по сторонам руки, лохматые головы… Вдруг одно из тел дернулось, и в сторожкой тишине раздался хриплый вскрик:
— Коммуняки проклятые! Шоб вам…
Два пистолета — Обручева и Красникова — выстрелили почти одновременно, и короткая автоматная очередь захлебнулась, уйдя в землю.
Сзади, по дороге, затопало торопливо, капитаны резко обернулись и увидели бегущих к ним лейтенанта Задонова и старшего сержанта Воловцева, секретаря парторганизации роты.
— А мы уж подумали… — начал было лейтенант Задонов, останавливаясь в двух шагах от капитанов, но Обручев не дал ему досказать, что они там такое подумали, и приказал сержанту:
— Давай, сержант, за подводами! Фельдшера сюда и санитаров: здесь наверняка есть раненые.
Сержант Воловцев закинул автомат за спину и выжидательно посмотрел сперва на командира роты, потом на замполита.
— Идите, товарищ сержант, — произнес Задонов. — Мы здесь сами разберемся.
— В чем вы, комиссар, собираетесь разбираться? — недовольно спросил Обручев, когда сержант отошел от них шагов на двадцать.
— Дело в том, товарищи офицеры, — официальным тоном заговорил лейтенант Задонов, — что у меня есть инструкции относительно членов банды Крыля.
— Почему же вы их нам не показали до сих пор?
— Это устные инструкции. Я получил их вчера в политотделе. В соответствии с этими инструкциями у нас не должно быть пленных… И раненых тоже. Ну-у, вы понимаете, что я имею в виду. Впрочем, — торопливо добавил он, — судя по всему, их и не будет. Я, во всяком случае, надеюсь.
В это время за их спиной, там, где проходила вторая линия засады, раздались две короткие и одна длинная автоматные очереди. Офицеры обернулись на выстрелы, подождали немного, но выстрелы не повторились, и Обручев пробурчал:
— Ну, кажется, действительно все. — И, обернувшись к Задонову: — Значит, раненых добивать собираетесь?
— Нет, что вы! — отшатнулся лейтенант. — Я ничего не собираюсь. Я просто сказал вам, что меня проинструктировали… К тому же, я полагаю, нам и не придется…
— Не знаю, как капитан Красников, — резко отчеканил Обручев, — а я этим грязным делом заниматься не собираюсь!
— Я тоже, — откликнулся Красников и добавил бездумно: — Без письменного приказа я этого делать не стану. — И вдруг, словно до него только сейчас дошел ужасный смысл сказанного замполитом, взорвался: — Да вы хоть представляете, что это такое — добивать раненых? Это же… это… (он хотел сказать: фашизм, но отчего-то не решился и теперь никак не мог найти нужного слова)… Это же варварство! — наконец-то нашелся Красников.
— Я все понимаю, — растерянно оправдывался лейтенант Задонов, не ожидавший такого отпора. — Я уверен, что нам не придется… В политотделе… полковник Лизунов… он меня специально вызывал перед моим отъездом… Вы понимаете, товарищи, население не должно… Как сказал один мудрец: «Живые вызывают сострадание, а мертвые — любопытство». Мы с вами не знаем всех обстоятельств, побудивших политотдел… Это, судя по всему, диктуется какими-то высшими политическими соображениями…
— Плевать мне на эти соображения! — презрительно бросил Обручев. — Я — офицер. Я — русский, советский офицер! А не фашист! Я руки марать не стану! Все! Пошли! — И шагнул к первому, скрюченному возле дороги, телу бандита.
Лейтенант Задонов неопределенно пожал плечами и зашагал рядом с капитаном Красниковым.
Обручев наклонился над телом, пощупал, выпрямился, произнес равнодушно:
— Этот готов, — и перешел к следующему.
Возле пятого бандита он задержался дольше обычного, включил фонарик, двумя пальцами поднял веко у лежащего перед ним бородача, потом шлепнул того по щеке — бандит застонал. Выпрямившись, Обручев оглянулся.
— Где там санитары застряли, черт бы их побрал! — выругался он.
— Санитары не придут, — торопливо вставил лейтенант Задонов, сделав шаг к Обручеву.
— Ах, вот оно что! Ну что ж, лейтенант, пистолет у вас в руке, стреляйте!
— П-пп-почему я? — растерянно пролепетал Задонов. — К тому же это не входит в мои функции. Я сейчас позову солдат, они и сделают…
— Значит, девятнадцатилетнего мальчишку хотите сделать убийцей? Хотите сделать соучастником преступления? Вы, заместитель командира роты по политической части, хотите, чтобы о нас потом говорили, что мы, коммунисты, хуже фашистов? Вы этого хотите вместе с этим… с вашим… как его там… Лизуном? И вам не стыдно, лейтенант? Ведь вы, насколько мне известно, сын писателя Алексея Задонова! Как же вы потом будете смотреть в глаза своему отцу? — И, обращаясь к Красникову: — А вы, капитан Красников, почему молчите? Или тоже руки чешутся постреля