Судя по лицам женщин, они только что о чем-то горячо спорили, следы этого спора особенно ярко проступали на лице Раисы Ивановны: тут были и обида, и нежелание признать обвинения в свой адрес, и обычное женское упрямство.
О чем могут говорить, а тем более спорить, три женщины, оказавшиеся вместе по воле случая, давно знакомые и знающие друг о друге почти все, если учесть, что Петрозаводск — наверняка город небольшой и учителей там должно быть не так уж много? О проблемах школьного образования? О революционно-классовых позициях? О мировой революции? О планах второй пятилетки? Вряд ли. Тогда непременно были бы возбуждены все спорщицы. Нет, тут что-то личное и касающееся исключительно Раисы Ивановны. А что может касаться исключительно Раисы Ивановны? Скорее всего, ее личная жизнь: женщины, особенно учителя, большие любительницы покопаться в личной жизни своих коллег, потому что вся их профессиональная жизнь расписана по пунктам, повторяется изо дня в день и не несет в себе ничего нового, — разве что новые инструкции наробраза, далеко не всегда отвечающие потребностям жизни. А вот личная жизнь — совсем другое дело.
Еще Алексей Петрович успел заметить, что если Раиса Ивановна очень недовольна его появлением, то две другие женщины, наоборот, если и не рады, то и не огорчены. Следовательно, он избавил их от тягостных объяснений или даже наскоков более решительной и категоричной подруги.
— Хотите, я вам скажу, о чем вы тут только что спорили? — спросил Алексей Петрович, оглядывая спутниц таинственно прищуренными глазами. И, не дожидаясь согласия, принялся заманивать их в свою ловушку: — Так вот, милые дамы, в нетерпеливом ожидании моего явления пред ваши прекрасные очи вы здесь… только что… буквально за минуту до моего стука в дверь… говори-или о то-о-ом…
— Вы что же, подслушивали под дверью? — резко прервала его интригующе таинственную речь Раиса Ивановна. — По-моему, это верх неприличия! А на вид вы производите впечатление образованного человека… Или нынешние мужчины окончательно потеряли стыд и совесть? Можете не оправдываться, я и так знаю, что вы скажете…
Алексей Петрович вскинул вверх руки, изобразив на своем лице целую гамму стремительно сменяющих друг друга чувств, воскликнул восхищенно:
— Помилуйте, когда бы я успел подслушать? Тем более что, когда я достиг вашего купе, здесь стояла такая тишина, что я даже усомнился: есть ли здесь хоть одна живая душа.
— Слышали вы или не слышали, — уже даже и не столько учительским, сколько директорским тоном резала Раиса Ивановна, — а только лично меня совершенно не интересуют ваши необыкновенные способности угадывать чужие разговоры. О чем мы говорили, это наше дело, а не ваше. И здесь вам не цирк.
— Разумеется, разумеется, — согласился Алексей Петрович, уже уверенный, что «пята» отыскалась: Раиса Ивановна, скорее всего, из тех мужененавистниц, которые однажды обожглись на поприще любви и теперь в каждом мужчине видят своего лютого врага. А обожглась Раиса Ивановна потому, что она — женщина умная, властная и целеустремленная. Такие, добиваясь многого на профессиональной стезе, чаще всего терпят поражение именно в личной жизни: здесь они оказываются наивны и беспомощны.
— Я вовсе не собираюсь настаивать на своем. Не хотите, как хотите, — отступил Алексей Петрович на исходные позиции. — Должен, однако, вас уверить, что мужчины, как и женщины, не все одинаковы, хотя на уме у мужчин в отношении женщин, вы правы, одно и то же. Так они, бедняжки, в этом и не виноваты. В чем же вина мужчин, если вы все так хотите им понравиться? И вины женщин в этом их извечном желании тоже никакой нет. Все это естественно, но цивилизация облекла этот естественный процесс в разнообразные одежды условностей, правил, традиций и установлений. Вы посмотрите, как просто все у детей лет этак до пяти-шести. Скажем, подходит девочка к мальчику и предлагает ему: «Давай двужить». А он ей: «Не фочу: я с киской двужу».
Рядом с Алексеем Петровичем раздался всхлип, и Варвара Сергеевна зашлась беззвучным смехом, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Она бы расхохоталась и во весь голос, но приличия, приличия… Зато Татьяну Трифоновну приличия, судя по всему, не так стесняли, как других, и она рассмеялась громко и безудержно. Только Раиса Ивановна сердито глянула на Алексея Петровича своими умными серыми, слегка раскосыми глазами, передернула плечами и произнесла ледяным голосом, почти не разжимая зубов:
— Самомнения вам, однако, не занимать стать. И уж, конечно, вы абсолютно уверены, что сделали в области взаимоотношения полов исключительно гениальное открытие…
— Что вы! Что вы! — замахал руками Алексей Петрович. — Я просто хотел вам напомнить прописные истины. Ведь вы же попытались меня уверить, что все мужчины — бяки. А мне почему-то бякой быть совсем не хочется даже в глазах случайных попутчиц. Да и жена моя меня таковым не считает… А ехать три часа в одном купе и смотреть в потолок, согласитесь, тоже ведь не слишком вежливо. Да еще с бякой…
— Ой, да вы не думайте ничего такого, — вмешалась Варвара Сергеевна своим певучим голосом. — Просто мы и в самом деле здесь немного поспорили, но это так — ничего особенного.
— Так я и не говорю, что это что-то особенное, — согласился Алексей Петрович. — О подобных вещах, — снова принялся он темнить, подбираясь к «ахиллесовой пяте» Раисы Ивановны, — говорят и спорят все женщины мира. Если бы они об этом не говорили и не спорили, род человеческий давно бы прекратил свое существование.
— Вы не думайте, что мы, женщины, спорим и говорим исключительно о мужчинах, — вступила Татьяна Трифоновна, обдав его черным пламенем своих глаз. — Иногда мы говорим и спорим и на другие темы.
— Я и не думаю, — не дал себя свернуть в сторону Алексей Петрович. — Я имел в виду лишь данный конкретный случай, то есть все ли мужчины такие плохие и все ли они хотят от женщины исключительно такого, чего самой женщине не надо и на нюх. Я думаю, что обжечься в любви может каждый. И не раз. Но это не значит, что все для этого человека кончено, что можно после этого стреляться или головой в омут. И чаще всего, как это замечено не мной и не сегодня, обжигаются целеустремленные натуры, потому что им как бы некогда присматриваться к партнеру — да будет мне позволительно употребить здесь это слово, — они слишком сосредоточены на своем деле и предполагают, что и все остальные должны быть такими же. А все остальные имеют, увы, свое мнение на сей счет, свои способности и наклонности. И вообще, как утверждают психологи, гармоничные пары, совместимые по всем человеческим параметрам, явление крайне редкое, можно сказать, исключительное.
Две женщины слушали его с интересом, иногда согласно кивая головой, а Раиса Ивановна сосредоточенно смотрела в одну точку, закаменев лицом, но поперечная морщинка на ее лбу несколько разгладилась, а взгляд как бы ушел внутрь.
«Ага, — удовлетворенно подумал Алексей Петрович, — я тебя таки доконал, голубушка. Еще немного, и ты тоже будешь посматривать на меня с интересом».
— Мы совершенно с вами согласны, Алексей Петрович, — заинтересованно поддержала его Татьяна Трифоновна, даже склонилась в его сторону слегка, и на круглом ее, добром русском лице отразилось практически все, что она думала в эту минуту. Наверное, с таким же вот лицом она объясняет ученикам свой предмет, и они не могут не слушать ее со вниманием. — Однако миллионы мужчин женятся на своих избранницах и живут с ними до гробовой доски, — продолжала Татьяна Трифоновна мечтательно. — Вот мой, например… Но дело, конечно, не во мне. Бывает, что не везет… Ну что ж… А ты верь, что еще встретишь положительного человека…
Эти последние слова явно адресовались Раисе Ивановне, хотя Татьяна Трифоновна и не смотрела в ее сторону. Алексею Петровичу лишь оставалось погладить себя по голове за догадливость. И он слегка коснулся обеими руками своей шевелюры, как бы проверяя ее целостность.
— Я тоже уверен, — многозначительно поддержал он Татьяну Трифоновну, — что такой человек непременно встретится… И довольно скоро.
Слова эти Алексей Петрович произнес совсем другим — спокойным и раздумчивым — голосом. И выражение лица его было другое, тоже спокойное и раздумчивое, потому что пришло время протянуть женщине руку, помочь ей достойно выпутаться из щекотливого положения. Алексею Петровичу даже стало жаль эту Раису Ивановну, он уже не думал об игре, более того, ему пришло на ум, что до его появления женщины как раз говорили эти же слова, что произнес он и что только что повторила Татьяна Трифоновна.
— Ведь встретить достойного мужчину для женщины, — развивал он свою мысль, подстраиваясь под мечтательность Татьяны Трифоновны, — равноценно встречи достойной женщины для любого мужчины. А такой выбор происходит исключительно по зову сердца. Сердце, увы, может ошибаться: на то оно и сердце. Все дело в том, чтобы не винить свое сердце за сделанные им ошибки. Для этого нужно совсем немного: немного терпения, немного юмора, немного рассудительности и много женственности… — продолжал он, и уже не столько для этих женщин, сколько для героини своего нового романа, женщины современной и чем-то схожей с Раисой Ивановной. — Вы считаете, что я не прав, Раиса Ивановна?
В ответ на его вопрос Раиса Ивановна посмотрела на Алексея Петровича долгим недоверчивым взглядом своих слегка раскосых глаз, затем робкая улыбка скользнула по ее лицу, она тут же отвернулась и принялась рыться в своей сумочке, а у Алексея Петровича почему-то защемило сердце.
— Я вам, с вашего позволения, расскажу одну историю, — предложил он, зная, сколь томительной бывает в таких случаях пауза и как трудно предугадать, какой стороной она обернется. К тому же, если уж взялся растапливать сердце женщины, ожесточенное житейскими невзгодами, то надо делать это последовательно и до конца.
И он принялся рассказывать историю героини своего романа, историю, еще до конца им не выдуманную, но давно зреющую в его голове и получившую только что новый импульс от общения со своими спутницами. Женщина в его рассказе была похожа и не похожа на Раису Ивановну, ее личная жизнь тоже не задалась, но исключительно потому, что ее избранник оказался человеком отсталых взглядов, к тому же — эгоистом, однако, вместе с тем, увлеченным своей научной идеей, которая, как предполагал Алексей Петрович, должна привести его героя в нравственный тупик. Что там будет дальше, он еще не решил, не любя заглядывать слишк