— Почему же невозможное? — спросил Алексей Петрович. — Ведь дело-то не в новой власти, она лишь закрепляет достигнутое. Я, например, стал атеистом еще в молодости. Да и среди моих тогдашних знакомых что-то не припомню ревностных приверженцев религии. Разве что пожилые женщины. А Чехов, Антон Павлович, изволили как-то выразиться, что интеллигент, верующий в бога, вызывает у него недоумение.
— Ну, это среди интеллигентов. А среди простого народа бог жил и живет всегда. И это я не понаслышке знаю.
— Согласен с вами, отче. Но какой бог?
— В этом вся и беда: истинный бог уходит из сознания человека без церковного попечительства, остается бог не истинный…
— А по-моему, всякий бог для верующего истинный, — отставляя в сторону фарфоровую чашку, произнес Алексей Петрович, вспомнив все, что он передумал за минувшие сутки, решая, вывалить эти свои размышления на голову отца Ионы или не нужно. Ему даже показалось на миг, что отца Иону судьба подбросила ему именно для этого, и он, все более воодушевляясь, заговорил, пока еще издалека, но постепенно подбираясь к своим идеям.
— Дело не в боге, — говорил он, — а в желании во что-то верить. Люди осуществляют это желание по-разному. И это их право. Да и… Вот в Евангелии от Иоанна, если мне не изменяет память, записано: «В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». И… Как там дальше? «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». И далее: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков…» Так, отче?
— Истинно так.
— Так из чего, если признать, что бог существует, он мог сотворить землю, солнце, звезды и прочее? Только из самого себя. А уж потом Адама — из глины, Еву — из ребра Адамова. Следовательно, все, что мы видим, все, что нас окружает, и мы сами — все есть частицы бога. И камни, и птицы, и звери, и вода, и огонь, и воздух, и сам человек — всё частицы бога! Отсюда вывод: чему бы человек ни поклонялся, даже самому себе, он поклоняется все тому же богу.
— Все это суесловие. Христос затем и приходил на землю, чтобы указать людям, кому следует поклоняться, кто есть бог истинный и предвечный, — со снисходительной улыбкой возразил отец Иона и сложил на груди маленькие ручки.
— Ну, приходил он или не приходил, мы этого не знаем, — горячился Алексей Петрович, пытаясь пошатнуть заскорузлые основы отца Ионы. — Легенды еще не есть доказательство. В конце концов, бог мог явиться и в виде птицы: древние египтяне поклонялись ибису. Евреям он явился в виде огненного куста. Да мало ли кем и чем мог явиться бог! Ведь получается, что до Христа он не являлся человечеству ни в каком виде. А почему? И почему «В начале было слово и слово было у Бога»? Не следует ли из этого, что бог до этого «начала» был бессловесен? А коли бессловесен, то и безмыслен. А по существу — до этого «слова», которое было в начале, не было и самого бога. Либо над одним богом, богом земным, существует другой, более вместительный, галактический, над другим — третий. И так до бесконечности. Этакая иерархия богов. Вроде русской матрешки.
Алексея Петровича так увлекли софистические упражнения в этом направлении, что он разволновался, вскочил, выбрался из-за стола и принялся вышагивать в тесном пространстве между сундуком и дверью. Ему казалось, что в его рассуждениях о боге есть что-то новое о бытии Вселенной, что-то огромное и неизведанное им дотоле. Пусть даже это рассуждение дилетанта, так ведь о боге только дилетанты рассуждать и могут: Вселенная бога есть всего лишь ощущение, нечто кажущееся, мир бога лежит за пределами реального, овеществленного, а богословская ученость есть ученость внушения и самовнушения — тоже из мира мистики и ирреальности, но перенесенная на практическую почву.
Сам Алексей Петрович, давно ни в какого бога не веря, слишком хорошо помнил свое «верующее» детство, в котором божественное переплелось со сказками, вытравливать из памяти которые было бы кощунством. Можно не верить в бога, но не верить в сказки невозможно. И, колеся по стране, Алексей Петрович с болью смотрел на разоренные церкви, запущенные и загаженные монастыри. Это было тем более печально, что подчас на всем безбрежном пространстве глазу задержаться не на чем, как на одинокой церквушке, в создание которой человек вложил так много своей души и стремления к совершенству, как ни во что другое. Наконец, это была часть культуры его народа, создаваемой веками, культуры, которую с такой неистовостью уничтожали ярославские-луначарские-кагановичи-бухарины-кунцевы и им подобные.
Ну, да что ж теперь-то…
— Но если это так, то есть если бог един или многозвенен, что практически одно и то же, если он создал мир из самого себя, — продолжал Алексей Петрович, — то бог не может быть ни человеком, ни его образом, ни чем-то вообще конкретным. То есть Бог — это Вселенная, или даже больше, чем Вселенная — Вместилище Вселенной. Другими словами, бог есть преображение метафизической сущности в сущность материальную. И наоборот.
Отец Иона попытался что-то сказать, но Алексей Петрович остановил его движением руки: ему хотелось исчерпать божественную тему до дна, быть может, потом она уже никогда не взволнует его так, как нынче.
— Главное в любой вере — определенный набор моральных установлений, которым следует определенное человеческое сообщество. Чем сложнее установления, тем выше сообщество на ступенях цивилизации. Отдельный бог нужен отдельному народу или государству, или сообществу народов или государств, противостоящих другим народам или государствам со своими отдельными же богами. Вершина — полное отрицание Бога и возвеличивание Человека. Или, наоборот, полное слияние Человека с Богом — все с большой буквы. Ибо каждая женщина, собирающаяся стать матерью, зачинает Бога, его частицу из частицы Бога же. Если это не так, то Бога нет. Но если он есть, то обращаться к нему с молитвами-просьбами бессмысленно: Богу все равно, в какой форме он существует — в форме живого или мертвого, ему все равно, любят его или нет, славят его или нет. Создав мир, он не может его уничтожить и изменить. Он дал ему способность к самоуправлению и саморегулированию. Если есть Бог, то нет смерти, потому что переход живого в неживое и наоборот есть форма существования Бога. Признание Бога есть отрицание его.
— И, наконец, Иисус Христос! — воскликнул Алексей Петрович, останавливаясь напротив отца Ионы. — Если Бог послал своего Сына на землю в виде Христа, то он как бы послал частицу самого себя. Утверждение, что Бог един в трех ипостасях есть инстинктивное — изначальное — представление о единстве Бога и Мироздания. Посылка частицы самого себя в виде Христа к частицам самого себя в виде людей еще не значит, что это первое (и единственное) пришествие — лучше сказать: явление — Бога людям. До этого, как я уже говорил, Бог являлся людям то в виде птицы, то зверя, то еще кого-нибудь или чего-нибудь, в зависимости от потребностей самого человека видеть бога в том или ином обличье.
— Чем больше человек старается доказать существование Бога в виде человека же, бессмертного и всемогущего, как и в любом другом виде, — вдохновенно продолжал Алексей Петрович, подстегиваемый доброжелательностью своего слушателя, — тем меньше он в это существование верит. Невежество людей, которое не зависит от образования и рода занятий, с одной стороны, и посредничество любой церкви между человеком и богом, посредничество, которое есть та же власть и нажива, является той или иной формой существования Бога. Бога рождает страх. Напугайте хорошенько людей и пообещайте им избавить их от этого страха — и они в ваших руках. Или я не прав, отче? — остановился Алексей Петрович, посмотрел на отца Иону смеющимися глазами и плюхнулся на сундук. — Фу! — сказал он, улыбаясь. — Давно я так не философствовал. Сами виноваты, отче: чай у вас волшебный, а наливка — так и просто божественная, у кого угодно язык развяжет.
— Все в руках божиих, — смиренно произнес отец Иона и осенил крестом висящий на шее большой бронзовый крест. — Не вы первый, кто произносит подобные словеса, кто мудрствует на том же самом месте, на котором мудрствовали другие. Еще в начале века сего в Питере, в Москве и в Киеве собирались писатели, философы, ученые люди и служители церкви и рассуждали на тему, что есть бог и что есть человек. Дело не в том, как вы представляете себе бога, а в том, что Вселенная великая тайна есьм, великая и неразрешимая для человеков тайна, дорогой Алексей Петрович! — воскликнул отец Иона, задрав вверх бородку. — Бог есть душевное состояние человека, нечто идеальное и надмирное, в ком человек ищет разрешение смысла своего существования. А представляется он в виде человекоподобного существа или птицы, не суть важно. Важно, чтобы человек почаще заглядывал в свою душу и спрашивал у себя, зачем он пришел в этот мир и как мировой идеал соотносится с его, человека, существованием. Ваши рассуждения — суть рассуждения буддиста. Буддист отрицает бога; во всем, что происходит в мире, он видит причинно-следственную связь и неразрывность бытия. Для него важно самосозерцание и отказ от природы вещей, — с лукавой улыбкой заключил отец Иона.
— Так тем более! — воскликнул Алексей Петрович. — Если я, ничего не зная о верованиях буддистов, прихожу к тем же выводам, то в этом есть некое рациональное зерно. Разве не так? Но если бы мне пришлось выбирать между Христом и Зевсом, я выбрал бы Зевса с его детьми и родственниками. Это были боги, с которыми можно было разговаривать, спорить, которым можно было противоречить. И не удивительно, что древние греки создали столь восхитительную культуру, уничтоженную христианством и магометанством, до которой мы все еще никак не можем подняться…
Отец Иона сокрушенно покачал детской головой, точно ему было жалко заблудшего в трех соснах человека.
— Вот и ваш батюшка, Петр Аристархович, царство ему небесное, тоже все философствовал, философствовал… А за год до кончины стал приходить ко мне на исповедание и очень печалился своему неверию, своему душевному разладу. Царство ему небесное: с богом в душе преставился раб божий.