Вечером приехал на лошади комиссар батальона, а с ним двое незнакомых военных. Один оказался начальником штаба батальона, назначенным уже здесь, на передовой, другой — командиром артиллерийского дивизиона.
Взвод построили для принятия присяги. Комиссар читал по бумажке отдельными фразами, бойцы повторяли вслед за ним мерными голосами. Все это походило на молитву древних воинов перед битвой.
Андрей стоял в общем строю, чувствовал, как с каждым словом новые узы связывают его со своими бойцами, и эти узы крепче прежних; тут связь не через план и соцобязательства, а через кровь и смерть, и каждый теперь ответствен за жизнь своих товарищей, за судьбу всей страны. От этого чувства перехватывало дыхание, на глаза наворачивались слезы, и не только у него одного.
Поодаль толпились жители поселка, бабы сморкались в платки, мужики свесили обнаженные головы.
После принятия присяги приезжие вместе с Задоновым пошли осматривать позиции. Начальник штаба, кадровый военный, сделал несколько замечаний относительно расположения пулеметов и противотанкового ружья. Велел отрыть запасные и отсечные позиции на тот случай, если противник начнет обходить с флангов. Но в целом остался доволен. Пообещал прислать минеров с минами, сказал, что связисты протянут сюда провод из штаба батальона, что сам батальон включен в состав кадровой дивизии, которая ведет сейчас бои в районе Волоколамска, что немец прет и со дня на день может появиться перед позициями батальона.
Когда уже прощались, Задонов решился рассказать начальнику штаба о задуманной засаде. Тот выслушал внимательно, спросил:
— До этого где-нибудь воевали?
— Нет. Даже в армии не служил. Но в институте проходил военную подготовку.
— Тогда поедем, посмотрим, что вы там напридумывали.
Вдвоем, верхом на лошадях они съездили к предполагаемому месту засады, начштаба внимательно все осмотрел, облазил, даже полежал на мокрой траве.
— Что ж, идея хорошая, — произнес он, отряхиваясь. — Один ручной пулемет вот сюда, другой вон под ту елочку. Гранатометчиков распределите равномерно вдоль всего участка засады на расстоянии метров десяти-пятнадцати друг от друга. Каждому не менее десятка гранат. Впереди у них, как правило, идет разведка. Возможно, на мотоциклах… — Подумал, поправился: — Впрочем, здесь мотоциклы не пройдут. В любом случае разведку пропустите. Но чтобы ее встретили метров через двести. Там я видел валуны у дороги, вот за ними и поставьте станковый пулемет и противотанковое ружье. Это на тот случай, если впереди у них будет танк или бронетранспортер. И учтите: немец — вояка опытный и дисциплинированный, в себя приходит быстро, если смекнет, что вас мало, ударит с фланга, сомнет, только мокрое место от вашей засады останется. Поэтому после первого огневого налета, минуты этак через две, отходите к деревне. Если немцев окажется немного, можно будет уничтожить их всех или, в крайнем случае, рассеять. Больше решительности и отваги. Но еще раз пытать счастье этим же способом не советую. И заранее потренируйте своих бойцов, чтобы каждый знал свой маневр.
На третий день рано утром Андрея разбудил дневальный.
— Стреляют, товарищ командир, — сообщил он шепотом.
— Где стреляют? — не понял Андрей, имея в виду свой секрет на дороге, но, прислушавшись, по ухающим звукам догадался, что стреляют там, где проходит дорога на Москву, где занял позиции рабочий батальон.
Он вскочил, подхватил шинель, на ходу всовывая руки в рукава, вышел из сарая. В темноте слышался сдержанный кашель просыпающихся людей.
Да, стреляли на юге. Именно там проходят на Москву шоссейная и железная дороги. Конечно, там стоит не один рабочий батальон, есть и другие войска, но немец прошел уже так много от границы, и пока ни один из рубежей, на котором оборонялась Красная армия, не стал для него последним. А западнее Вязьмы, — по слухам, потому что в газетах об этом не писали, — попали в окружение несколько наших армий. И неизвестно, вырвались они или нет. А еще говорят, что бывшего командующего фронтом Конева заменили Жуковым — это тот, который раздолбал японцев в Монголии. А лучше ли от этого будет, никто не знает.
Андрей потер колючий подбородок, решил, что нет смысла ударяться в панику, надо сохранять спокойствие и уверенность, что о них не забудут, что у них своя задача, что если каждый на своем месте будет стоять насмерть, то немец не пройдет.
За его спиной собирались бойцы его взвода, вслушивались в звуки близкого боя, тревожно переговаривались.
Андрей повернулся к ним лицом, произнес решительным голосом:
— Вот что, товарищи! Судя по всему, пришел и наш черед вступить в бой с проклятыми фашистами. Ждать осталось не долго. А пока слушай мою команду: десять минут на туалет, двадцать минут на завтрак, построение! Командиры отделений — ко мне!
Три командира, — всем лет по тридцати, все успели в свое время послужить в армии, — стояли перед Задоновым и Теребневым, смотрели на них с той надеждой, которая подразумевает, что начальство всегда знает больше, чем говорит, и, следовательно, знает, что делать.
— После построения еще раз самым тщательным образом проверить оружие, боеприпасы, — распоряжался Задонов, чувствуя, как его охватывает все более сильное возбуждение. — Затем занимаем окопы, еще раз повторим наши действия при наиболее вероятном развитии событий. Засадное отделение выходит к месту засады, еще раз проигрывает варианты боя. На этом все, можете быть свободны. И никаких хождений и праздношатающихся.
Поодаль стояли мужики, за ними бабы, ждали, когда освободится Задонов и обратит на них внимание. Андрей подошел к ним, поздоровался.
— Так что, товарищ командир, нам уходить или оставаться? — спросил бригадир Вилков, по привычке стащив со своей головы картуз.
— Уходите. Но пусть кто-то останется, — ответил Андрей. — На всякий случай. Мало ли что.
— Оно понятно: свой глаз не помешает, — как всегда рассудительно поддержал Вилков Задонова. — Тут у нас предложение имеется. — И, показав на мужиков, пояснил: — Вот вам пополнение, мужики хоть и не молодые, а военный опыт имеют: и с немцем в имперьялистическую повоевали, и в гражданскую с беляками.
— Оружия у нас нет, — начал было Задонов, но Вилков остановил его движением руки:
— На первый случай ружья у них найдутся. Охотничьи. А потом возьмут у тех, кого ранят али убьют. На войне без этого не бывает. Свои дома защищать-то будут, да и так, случись чего… — Не договорил, натянул картуз: — Если возражениев не имеете.
— Не имею. Мы и сами, как вы знаете, из ополчения, так что лишние ополченцы нам не помешают.
Пятеро мужиков выступили из толпы, выстроились в ряд, сурово смотрели на Задонова, ждали. На них зипуны, подпоясанные веревками, сапоги смазаны дегтем, за плечами ружья стволами вниз, котомки, у кого из-за пояса торчит топор, у кого нож с деревянной ручкой в деревянных ножнах, у кого заточенное кайло.
— Подождите немного, — попросил Задонов. — Сейчас будет построение, там и решим.
К полудню поселок опустел.
Томительно тянулись часы. На высоком дубу возле крайней избы оборудовали наблюдательный пункт, сверху виден взгорок, где устроилась засада, часть дороги, лес, откуда можно ждать противника.
Небо прояснилось, несколько раз вдали пролетали самолеты, высоко среди редких облаков кружил «костыль», как прозвали немецкий самолет-разведчик, то появляясь в окулярах бинокля, то пропадая.
А на дорогах никакого движения.
Андрей нервничал, не находил себе места, большую часть времени проводил на дубе, вглядывался до рези в глазах в туманную даль. Вроде бы все сделано, все просчитано и каждый знает, как себя вести, но все просчитать невозможно, одно дело — учение, другое — бой, смерть, кровь, всякие неожиданности. И потом, стоит ли держать людей в окопах, когда неизвестно, придет противник или нет, а если придет, то окопы под боком, люди всегда успеют их занять. Другое дело — засада.
Бой на юге от поселка то затихал, то разгорался, оттуда бухало, гремело, стучало, тарахтело. К обеду в стороне деревни Федорово над лесом стал подниматься и шириться черный дым, сползая на восток. Горело не в самой деревне, а значительно дальше, и горело не дерево, а солярка или бензин.
От поселка по дороге в сторону засады выехала телега: повезли засадникам обед. Снизу позвали обедать и Задонова. Сменился наблюдатель.
Андрей слез, пошел в барак, где, оставив окопы, обедали два отделения его взвода. Едва успел съесть щи с бараниной и приняться за кашу, как в барак ворвался один из ополченцев, закричал, будто вокруг все горит и уже ничем этот пожар не остановишь:
— Немцы! Идут со стороны Шаблыкино!
— Много? — спросил Андрей, на мгновение замерев с ложкой у рта, еще не вполне осознавая полученную весть: не верилось, что немцы могли пройти через лес, потому что всё, что говорили о них, заставляло думать, будто немец способен ходить только по шоссе, а не по шоссе ходить не может: Европа.
— Не знаю! — в отчаянии воскликнул вестник, взмахнув руками. — На машинах! Из лесу выползают. Впереди танк.
— Все по местам! — приказал Задонов, с сожалением посмотрел на миску с кашей, встал из-за стола и пошел вон из барака.
За его спиной задвигались лавки, зашаркали подошвы по деревянному полу, загремели приклады винтовок.
Глава 8
С дерева в окуляры бинокля хорошо видны ползущие по разбитой лесовозной дороге немецкие бронетранспортеры на полугусеничном ходу, впереди танкетка переваливается с боку на бок, видно, как мотает сидящих в кузовах солдат. Андрей насчитал восемь бронетранспортеров, в каждом человек по двадцать, не меньше. Интервал между ними небольшой, но все равно они не вмещаются в линию засады: две задние машины, как минимум, останутся вне зоны действия гранатометчиков, а на каждой машине крупнокалиберный пулемет и бог его знает, что там еще. Никто не мог предположить, что немцев будет столько и что они сумеют пройти через лес на машинах. И Андрей пожалел, что за эти дни не додумался сходить к деревне Шаблыкино, разведать дорогу, что не додумался устроить на дороге завалы. И вообще, если судить по карте, его взвод лучше было бы направить в Шаблыкино, потому что деревня… Впрочем, никто не знает, что лучше, а что хуже, и надо стоять там, где тебя поставили, а всякие рассуждения на эту тему — профессорские штучки, как говорит ротный Олесич. И он, скорее всего, прав.