хлеб и два термоса с перловым супом и пшенной кашей, только что доставленные в полк. Шли по едва приметной дороге, в тишине под ногами громко хрустела снежная корка, и Матов, положив обе руки на автомат, тревожно вглядывался в придорожные кусты и деревья: тут и к немцам забрести — раз плюнуть, и нарваться на немецкую разведку — тоже.
За далекими покатыми холмами время от времени взлетали осветительные ракеты, и черные трубы сгоревшей деревни на одном из таких холмов, выхваченные из темноты мерцающим светом, напоминали вытянутые к небу указательные персты. Чем ближе они подходили к деревне, тем чаще попадались темные бугорки трупов, лежащие на небольшом расстоянии от дороги: видать, рота наступала вдоль дороги, а немцы по своему обыкновению подпустили наступающих вплотную и только после этого открыли огонь из всех видов оружия. Но трупов было все-таки не так много, и это говорило о том, что люди шли с опаской, сразу же залегли, рассредоточились, время от времени поднимаясь в рост для решительного броска.
Матов представил себе, как рота, одетая в шинели, средь бела дня то подступала к Дудкино, то откатывалась назад, пятная снежную равнину телами убитых и раненых.
«Глупо, ах как глупо, — с горечью думал он, шагая вслед за красноармейцами. — Если бы атаковали сейчас, по темну, да обошли бы деревню с двух сторон, не понесли бы такие потери. Да и масхалаты… Неужели нельзя было одеть бойцов в масхалаты?»
До деревни оставалось метров четыреста, когда с той стороны послышалось лошадиное фырканье и скрип полозьев, и через какое-то время из темноты вылепились двое саней, запряженных низкорослыми монгольскими лошадками.
— Свои, свои! — успокоил Матова красноармеец Егоров.
Действительно, это были свои, следовательно, деревня в наших руках и опасаться нечего.
Сани протрусили мимо, на передних кто-то стонал, слышался девичий голос, уговаривающий раненого потерпеть.
Возле одной из печей на южной окраине деревни топтался часовой. В шинели поверх ватника, в толстых ватных же штанах и больших валенках, он выглядел неуклюжим сторожем какого-нибудь сельмага. Казалось, что он единственное живое существо на всю округу в этой стылой ночи.
Матов и красноармейцы подошли к часовому почти вплотную, только тогда тот очнулся и окликнул их, клацнув на всякий случай затвором винтовки, а потом, выяснив пароль, показал рукой на одну из труб.
— Там все, в погребе. Там и наш ротный.
Погреб оказался довольно просторным и даже обжитым: с нарами вдоль стен и печкой из железной бочки. Судя по тому, что на полу валялись немецкие журналы и какие-то бумаги с орлами, погреб приспособили для себя немцы, углубили его, расширили, теперь он стал убежищем для остатков нашей роты. Сколько сюда набилось людей, в дымном полумраке разобрать было невозможно: отовсюду торчали валенки, слышался храп смертельно уставших людей.
Матов предложил командиру роты, младшему лейтенанту Бричкину, выйти на воздух. Тот с готовностью согласился, решив, видимо, что майор этот из политотдела и пожаловал к ним потому, что связисты не успели провести сюда провод.
— Проводу не хватило, — оправдывал он связистов. — Пошли немецкий отрезать, чтобы надставить. Да что-то задержались.
— А вдруг их немцы? — высказал предположение Матов.
— Нет-нет, что вы! — испугался младший лейтенант. — Немцы отошли к самому Лесниково. Это почти четыре километра отсюда. А нам и нужно-то метров пятьсот.
— Ну а если они завтра с утра атакуют? А у вас ни окопов, ничего. Как вы деревню думаете удержать?
— Люди очень устали, — товарищ майор, — виновато произнес младший лейтенант Бричкин. — Уж какую неделю из боев не выходят. Да и боеприпасов… Хорошо, что вы привезли, а то и стрелять нечем. — И тут же оживился: — Правда, мы немецким оружием разжились: два пулемета взяли, один миномет, но если он бросит танки, у нас ни одной гранаты. Только вряд ли он станет отбивать Дудкино: с точки зрения обороны оно расположено очень невыгодно, а Лесниково стоит на гряде, у них там окопы полного профиля, танки зарыты. Да и в Дудкино стояло лишь сторожевое охранение — человек двадцать.
— Откуда вам известно про позиции немцев в районе Лесникова?
— А мы карты их взяли, у лейтенанта у ихнего: там все позиции обозначены.
— А нельзя ли эту карту посмотреть?
— Я ее в полк отправил, товарищ майор. С ранеными, — виновато пояснил Бричкин.
— И как же вы взяли Дудкино?
— Мы сперва шли по дороге, он нас подпустил метров на двести и открыл огонь. Мы залегли, стали отстреливаться, а одно отделение, в масхалатах, я послал в обход, по оврагу. Они подошли к деревне с тыла и гранатами. Ну а мы с фронта. Девять фрицев убили, — с увлечением рассказывал Бричкин. — Несколько человек ранили, но они успели уйти. И все из-за патронов: патроны у нас кончились. А то б, конечно, мы б им уйти не дали.
— И какой же у вас приказ на завтра?
— Атаковать Лесниково, — упавшим голосом произнес младший лейтенант Бричкин. — Только… вы сами видите, какое положение: тридцать один человек в роте. А из офицеров только я один, — добавил он извиняющимся тоном, будто был виноват в том, что его не убили и даже не ранили за эти несколько дней наступления.
— На фронте давно?
— Нет, недавно: вторая неделя пошла. Я из Саратовского училища, с пополнением прибыл. И сразу в бой. Из того пополнения пятеро осталось. — И вновь виноватая интонация прорезалась в его голосе.
Глядя на младшего лейтенанта, которому вряд ли исполнилось девятнадцать лет, на его изможденное лицо с признаками постоянного недоедания, Матов испытывал щемящую тоску от уверенности, что долго этот наивный, но старательный паренек не проживет, а если все-таки ему повезет, если он успеет заматереть, то станет хорошим командиром, прошедшим суровую школу. Более того, бывая в войсках, наблюдая молодых командиров и тех, что постарше, в деле, Матов пришел к выводу, что без этого опыта, оплаченного кровью, армия не поднимется на тот уровень, который можно определить как профессиональный. Вызреют кадры, станут костяком этой армии, и прибывающие в нее пополнения смогут быстрее обучаться современным методам боя, платя за это обучение меньшую цену. Другого пути, увы, нет, потому что для любого другого нужно время, которого нам не отпущено ни минуты.
Пока Матов разговаривал с младшим лейтенантом, вернулись связисты с немецким телефонным проводом. Оба одеты в белые масхалаты, немецкие автоматы тоже обмотаны белым.
— Так что, товарищ младший лейтенант, дошли мы почти до самых ихних окопов, — докладывал один из связистов, все время шмыгая простуженным носом, судя по голосу, такой же молодой, как и их командир. — Подумали мы с Гуськовым и порешили, что раз уж пошли за проводом, так почему бы не посмотреть, что там у них и как. Немец теперь думает, что мы к нему в гости не пожалуем, вот мы и…
— Могли бы нарваться на их засаду, — выговорил им младший лейтенант Бричкин, и то лишь потому, что ему хотелось показать майору, что он хоть и молод, но строг и нарушений приказа не потерпит. — И тогда мы остались бы без связи, — добавил он.
— Мы осторожно, товарищ младший лейтенант. Как до речки дошли, так дальше все время ползком и ползком по немецким следам. Там у них по скату высоты мины поставлены, перед окопами колючая проволока в два ряда, а над самой речкой секрет с пулеметом. Гранаты у нас не было, а то б мы этот секрет ухайдакали, — возбужденно говорил связист.
— Ладно, о вашей недисциплинированности поговорим позже, а пока… Разрешите, товарищ майор?
— Да-да, конечно, — ответил Матов.
— А пока наладьте связь и отдыхайте.
Связисты ушли, Бричкин пожаловался, но не без гордости:
— Молодые еще, опыта нет, вот и лезут на рожон.
— Вы их особенно-то не ругайте, — вступился за связистов Матов. — На мой взгляд, они проявили хорошую инициативу и заслуживают скорее награды, чем порицания.
Бричкин искренне обрадовался:
— Я тоже так думаю, товарищ майор, а только нам все время внушали, что приказ командования надо выполнять в точности и без всякой самодеятельности.
— Самодеятельность и инициатива — разные вещи, — заметил Матов и стал прощаться. — Я доложу командованию о действиях вашей роты, — пообещал он, пожимая руку младшему лейтенанту Бричкину.
Генерал Угланов, выслушав доклад Матова о положении дел в 39-й армии, велел ему составить докладную записку.
— Факты и ничего кроме фактов, — велел он Матову. — И не более двух страниц. — А прочитав докладную, заметил: — Без перегруппировки войск и существенного их пополнения людьми и техникой ни о каком дальнейшем наступлении и думать нечего. Пора переходить к обороне, зарываться в землю, но не там, где остановились, а на более выгодных с точки зрения местности рубежах. Будем надеяться, что Верховное командование учтет наши выводы.
Но Верховное командование до мая не оставляло попыток завязать «мешок» с немецкими дивизиями в районе Вязьмы, однако из этого ничего не получалось: немцы стояли крепко, сами переходили в контратаки, ставя наши войска иногда в крайне затруднительное положение. Эта битва вокруг Ржевско-Вяземского аппендикса, будет длиться почти полтора года, и лишь в марте сорок третьего немцы, «спрямляя фронт», уйдут из «мешка», угнав с собой, по своему обыкновению, почти всех жителей городов и деревень, оставив после себя выжженную пустыню.
Глава 5
Генерал армии Жуков оторвал взгляд от карты и неприязненно посмотрел на начальника разведки фронта, тридцатипятилетнего русоволосого полковника, стройного и даже щеголеватого, с орденом Красной звезды и юбилейной медалью на выпуклой груди.
— А здесь что у нас? — спросил Жуков, ткнув в карту пальцем.
— Здесь, товарищ командующий, против нашей Пятой армии стоят части Пятьдесят седьмого танкового корпуса Четвертой танковой армии немцев…
— Это я и без тебя знаю, полковник. Мне надо знать, какие дивизии, наличие танков, артиллерии, количество боеприпасов, моральное состояние войск противника. И не предположения, а точные факты.