И Хрущев протянул трубку маршалу. Тот вскочил, прижал трубку к уху.
— Здравия желаю, товарищ Сталин! Так точно, товарищ Сталин! Я полностью разделяю мнение товарища Хрущева… Да-да, я понимаю, какую ответственность мы берем на себя, но мы все продумали и предусмотрели. Немцы заняты зализыванием ран после нашего зимнего наступления, ни на какие активные действия они не способны. По нашим данным у них нет резервов… Ну, разве что одна-две дивизии… Разгромим, товарищ Сталин… Спасибо за пожелание, товарищ Сталин! Оправдаем ваше доверие полностью!.. Так точно! До свидания, товарищ Сталин.
Тимошенко медленно опустил трубку на рычажки аппарата, сел, произнес:
— Верховный очень надеется на нас. Говорит, что если мы достигнем намеченных успехов, то Гитлеру придется снять часть сил из-под Москвы и Ленинграда. Может, даже из Крыма. Понимаешь, Никита Сергеевич, какая ответственность на нас лежит? Вот то-то и оно. При этом товарищ Сталин пообещал, что когда мы разгромим Харьковскую группировку противника, он даст нам резервы, а это значит, что мы сможем освободить не только Донбасс, но и всю левобережную Украину.
— Хорошо бы, Семен Константинович, — подхватил Хрущев. — А то, честно говоря, я чувствую себя прямо-таки каким-нибудь французским Людовиком, которого лишили королевства. Даже партизанское движение на Украине — и то подчиняется не мне, первому секретарю Украины, а первому секретарю Белоруссии Пономаренко. Дожили, нечего сказать.
— Ничего, Никита Сергеевич, потерпи маленько. Завтра погоним фрицев, только пятки засверкают, и ридна нэнька Украина знова будэ наша.
Говоря так, маршал Тимошенко действительно верил, что у немцев не осталось резервов, что зимнее наступление Красной армии, начавшееся в начале декабря под Москвой и продолжившееся почти по всей линии советско-германского фронта, нанесло противнику такой урон, от которого ему уже не оправиться. Да и силы в составе Юго-Западного фронта сосредоточились немалые, с такими силами сидеть в обороне не престало. Предполагалось, что удар с Барвенковского выступа в сторону Полтавы и второй удар севернее Харькова должны ошеломить немцев. Эти удары заставят командующего Шестой армией генерала Паулюса метаться, затыкая бреши в своей обороне, в то время как танковые и кавалерийские корпуса Юго-Западного фронта, брошенные в прорыв, начнут крушить немецкие тылы. Что это такое, маршал Тимошенко слишком хорошо знал из собственного прошлогоднего горького опыта и полагал, что теперь пришел черед немцев испытать на собственной шкуре удары по их флангам и тылам.
Утро 12 мая выдалось погожим. Рассвет долго рдел и наливался светом, точно расчищая дорогу солнцу, неспешно поднимающемуся из глубин космоса. В низинах, по оврагам и лощинам копился туман, но он был даже на руку советским войскам: сосредоточение наступающих частей, прикрытых ночной темнотой и туманом, проводилось скрытно, противник никак на него не реагировал. Кое-чему, значит, научились командиры всех степеней — не придурки какие-нибудь, теперь самый раз сполна вернуть фашистам старые долги.
Маршал Тимошенко вглядывался с наблюдательного пункта Шестой армии в проступающие из темноты дали, видел, как первые лучи солнца позолотили приплюснутые вершины древних курганов, черные конусы терриконов.
В шесть утра заговорила советская артиллерия на северном фасе Барвенковского выступа. Потом над немецкими позициями появились краснозвездные бомбардировщики. Еще один артналет — и пехота поднялась в атаку вслед за танками. Немцы какое-то время сопротивлялись отчаянно, но все-таки были сломлены, и войска устремились вперед тремя потоками: в направлении Харькова, Полтавы, Днепропетровска.
Никита Сергеевич Хрущев, тоже присутствующий на КП армии, с удовлетворением потирал руки: ему не терпелось оказаться в Харькове, где он когда-то впервые окунулся в большую политику. Правда, плавание по ее волнам было недолгим и он чуть не захлебнулся, поддержав Троцкого, но урок пошел в прок, и он оттуда, из Харькова, пошагал вверх со ступеньки на ступеньку, иногда прыгая через две. При этом ни разу не оступился, не споткнулся; главное — быть настойчивым и не давать спуска своим противникам.
Между тем войска фронта стремительно продвигались в глубь занятой немцами территории Украины. К концу дня это продвижение составило для войск, наступавших южнее Харькова, десять километров. Несколько поотстала северная группировка, но там, судя по всему, сосредоточены более крупные силы противника. Ничего, еще один нажим — и враг побежит. И тогда Сталин увидит, что зря он ругал Хрущева и даже грозил ему трибуналом за поражение Юго-западного фронта в августе-сентябре сорок первого. А виноват был не Хрущев, а командующий фронтом генерал Кирпонос: это он вводил в заблуждение первого секретаря ЦК КП(б)У Хрущева, уверяя, что сможет удержать не только Киев, но и правобережье Днепра, и все потому, что боялся разделить печальную участь командующего Западным фронтом генерала Павлова. А Хрущев — он что? — он не военный, не специалист в этом, так сказать, вопросе. Поэтому тоже уверял Сталина, что и Киев удержат и все прочее. А теперь — теперь совсем же другое дело! Теперь даже неспециалисту ясно, что удар советских армий немцам не удержать, как не удержать решетом воду. Тем более что он, Никита Хрущев, за эти полгода войны многому научился, и если в тактике хромает, так она ему и не нужна, зато в стратегии и влиянии ее на политику разбирается получше многих.
Прошел день, другой, третий. Войска шли вперед, ломая ожесточенное сопротивление врага. До Харькова оставалось не более двадцати километров. И хотя сопротивление противника нарастало, чувствовалось однако, что еще немного, и оно будет сломлено окончательно. Тимошенко бросал в бой все новые дивизии, не заботясь о резервах. Он был уверен, что владеет инициативой, что в такой ситуации немцам остается лишь одно: уйти из Харькова, выпрямить фронт и постараться задержать советские войска на каком-нибудь промежуточном рубеже. Самого маршала Тимошенко тоже, между прочим, подстегивала обида на Сталина за то, что снял его с наркомов обороны, затем с командования Западным фронтом. Он тоже хотел доказать, что способен на многое и, уж во всяком случае, ни в чем не уступает тому же Жукову.
Миновал еще один день. И еще. Сопротивление немцев возрастало. Каждая деревенька, каждый бугорок были превращены противником в опорные пункты, которые приходилось брать штурмом. Снова в небе господствовала немецкая авиация, наступающие все чаще подвергались ее безнаказанному воздействию. Было непонятно, откуда командующий Шестой немецкой армией генерал Паулюс получает резервы, которых вроде бы не должно быть. Маршал Тимошенко нервничал, но вида не показывал, бодрился. О выходе к Днепру уже не мечталось: хотя бы отобрать у противника Харьков. Но и эта задача с каждым днем усложнялась: потери в войсках росли, танков, артиллерии становилось все меньше. Понять что-либо в сложившейся ситуации было невозможно…
Начальник штаба фронта генерал Баграмян, докладывающий обстановку, замолчал, видя, что командующий фронтом его не слушает, что он мыслями витает где-то далеко от этого стола с разложенной на нем картой. Баграмян кашлянул — и Тимошенко, встряхнув обритой головой, посмотрел на него, собрав на лбу глубокие складки кожи.
— Да, так что ты говоришь про левый фланг?
— Я говорю, что наши летчики обнаружили на левом фланге в районе Славянска танки противника. Не исключено, что там сосредоточивается танковая группа Клейста с тем, чтобы нанести удар во фланг наступающим армиям.
— Какая такая группа Клейста? — возмутился Тимошенко. — Что эти летчики морочат голову себе и другим? У страха глаза велики: увидят десяток танков — и в крик: караул! танковая армия! По нашим данным 1-я танковая группа Клейста практически вся находится в Крыму. Она не может за три-четыре дня оказаться в районе Славянска. К тому же у нее в тылу остается Севастополь, а это тебе не хухры-мухры.
— Все-таки, Семен Константинович, я бы выдвинул на левый фланг Барвенковского выступа усиленную противотанковой артиллерией резервную дивизию. Как говорится: от греха подальше.
— А у нас в резерве и осталась всего одна дивизия. Вся надежда, что Верховный выделит для нас хотя бы одну полнокровную армию. Но для этого надо изо всех сил продолжать наступление. Дивизия нам понадобится в другом месте.
Зазвонил телефон прямой связи со Ставкой.
Тимошенко взял трубку, назвал себя.
— Здравия желаю, товарищ маршал, — прозвучал в трубке уверенный баритон. — С вами говорит исполняющий обязанности начальника Генштаба генерал-майор Василевский. Меня интересует положение на вашем фронте.
— Положение у нас отличное, товарищ Василевский. Войска продолжают наступление. Противник, правда, защищается отчаянно, но чувствуется, что из последних сил. Нам бы, товарищ Василевский, хотя бы одну полнокровную армию и сотни две-три новых танков, и мы бы через несколько дней были в… — Тимошенко хотел сказать в Полтаве, но вовремя одумался: — … были бы в Харькове.
— Я доложу товарищу Сталину о вашем пожелании. Но у Генштаба есть данные, что противник сосредоточивает против левого фланга ваших наступающих войск усиленную танковую группировку. Не исключено, что в районе Славянска сосредоточивается вся 1-я танковая группа Клейста, готовящаяся нанести удар во фланг и тыл наступающих армий Юго-Западного фронта…
— Мне известно о том, что в указанном вами районе появились танки противника, — бесцеремонно перебил «исполняющего обязанности» маршал Тимошенко. — Но десяток-другой танков еще ни о чем не говорят. К тому же мы уже били этого Клейста под Ростовом в прошлом году, побьем и в этом. С этой целью принимаем меры: выдвигаем на фланг противотанковую артиллерию и резервные части. Я повторяю: на всякий случай. Но должен заметить, что в таком случае мы практически остаемся без всяких резервов. Напомните об этом товарищу Сталину.
— Хорошо, я напомню. Но советую вам усилить разведку в угрожаемом направлении. Желаю успехов.