за линию реки Чир. Если Военный совет фронта не способен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно».
Прямо и честно ни Тимошенко, ни Хрущев заявлять не стали, однако не только не отогнали немцев за реку Чир, но продолжали безостановочно пятиться к Волге.
Менее чем через месяц Тимошенко был снят с должности комфронта, в командование вступил генерал Гордов Василий Николаевич, до этого командовавший 64-й армией, которая себя пока ничем не проявила.
Пожав руку новому командующему, своему ровеснику, вымучив на своем лице доброжелательную улыбку, Хрущев вприщур ощупал его интеллигентное лицо и, как ему показалось, уловил на нем, как и в его глазах, что-то вроде растерянности. Не было ожидаемой твердости и в словах нового командующего Сталинградским фронтом.
«Хрен редьки не слаще, — подумал Никита Сергеевич. — Тимошенко был дураком самоуверенным, а этот дурак просто так». Однако чем черт ни шутит, а этот Гордов все-таки выпускник Академии Генштаба. Глядишь, и потянет.
Увы, не потянул.
И уже 5 августа была произведена новая пертурбация: Сталинградский фронт разделили на два: Сталинградский же и Юго-Восточный. Первым остался командовать Гордов, вторым назначили непотопляемого Еременко. Ему-то в качестве члена Военного совета и дали Хрущева. Выбор у Сталина в ту пору, увы, был невелик.
Но и это не помогло. Не помогло присутствие в штабах обоих фронтов представителей Ставки: начальника Генштаба Василевского, начальника артиллерии Красной армии Воронова, командующего ВВС Новикова, члена Государственного Комитета обороны Маленкова и прочих, и прочих, и прочих.
— Хочу посоветоваться, — услышал командующий Западным фронтом генерал армии Жуков в трубке глуховатый и, как показалось ему, усталый голос Сталина. — Вы на Западном фронте используете заградотряды и дисциплинарные роты…
— Да, товарищ Сталин, — ответил Жуков, уловив вопрос в незаконченной фразе. — Мы располагаем заградотряды на стыках дивизий, которые, как правило, используются немцами для проникновения в наши тылы небольших групп автоматчиков и устройства там паники. Наши заградительные отряды, численностью не более одной-двух рот, уничтожают такие группы противника, а заодно задерживают отступающих во время немецких контратак красноармейцев. Что касается дисциплинарных рот, то, как мне кажется, надо переходить на штрафные роты и батальоны. По немецкому образцу.
— Другими словами, как я понимаю, заградотряды и дисциплинарные роты принесли определенную пользу вашим войскам в этих условиях…
— Так точно, товарищ Сталин.
— Я почему вас спросил об этом… На юге дела идут все хуже. Видимо, мы стоим перед необходимостью применения заградительных отрядов и определенных карательных мер против паникеров, трусов, против тех, кто оставляет поле боя без приказа вышестоящего командования… вплоть до командиров и комиссаров высшего звена.
И снова долгая пауза, которую прервал Жуков, привыкнув уже к недомолвкам Верховного:
— Я полагаю, товарищ Сталин, что в нынешних условиях эта мера будет способствовать наведению дисциплины и порядка в воинских подразделениях, усилит ответственность командиров за порученное дело. Я также думаю, что необходимо создать штрафные роты для рядового и сержантского состава и штрафные батальоны для офицерского. Провинившиеся рядовые и командиры должны кровью искупать свою вину перед армией и народом.
— Хорошо. Наши мнения совпадают. Желаю успехов.
Жуков положил трубку, некоторое время в раздумье разглядывал бревенчатую стену крестьянской избы, торчащий из пазов желтоватый мох. Он думал, что Сталин вряд ли стал бы звонить исключительно по поводу заградотрядов, что за его звонком таится что-то еще. Возможно, он прощупывал его, Жукова, настроение, прежде чем принять решение об отправке на юг. Что ж, на юг, так на юг. Признаться, сидеть на одном месте надоело до чертиков. Тем более что немцы никак не хотят уходить из кишки, внутри которой прочно опираются на Ржев и Вязьму. И дело не только в том, что они сильнее, но более всего — они еще и умнее. Окажись наши войска в их положении, не продержались бы и месяца.
6 августа немцы прорвались на левый берег Дона и двинулись к Сталинграду.
Глава 25
В городе Нью-Йорке газетный и сталелитейный магнат устроил в офисе своей фирмы раут для дипломатов, ученых, голливудских звезд, обозревателей и репортеров ведущих газет, журналов и радио. Билеты на раут — не менее тысячи долларов, собранные деньги пойдут в помощь евреям Европы, пострадавшим от зверств фашистов. В том числе на выкуп тех из них, кто представляет наибольшую ценность для мировой цивилизации, а сегодня томится в фашистских застенках. На раут, к тому же, приглашены сенаторы и конгрессмены, некоторые министры, банкиры, предприниматели.
В большом зале играет ненавязчивая музыка, гости ходят от столика к столику с бокалами и тарелками, жуют, пьют, болтают, подписываются в специальном журнале, в специальную урну опускают доллары и банковские чеки.
Но дело, разумеется, не только в благотворительности. Должны же люди и как-то развеяться. Война — штука невеселая, а заряд бодрости никому не помешает.
— Боже мой! — восклицает белокурая голливудская звезда, увешанная бриллиантами. — Я до сих пор не могу оправиться от шока! Эти япошки!.. Гитлер — это понятно: нацист, прожженный антисемит. К тому же бывший ефрейтор. То есть никакого воспитания. А ведь в Японии этот… как его? — император! Он обязан быть человеком воспитанным, культурным. И нападать на наших моряков без всякого повода! И даже без объявления войны! Совершенно не могу понять! Сколько наших парней погибло… в этом… как его?
— Пирл-Харбор, мисс, — подсказал плешивый джентльмен.
— Вот именно! Такой ужас! Эти косоглазые япошки — я их ужасно как ненавижу. И хорошо поступил президент, что отправил наших япошек за колючую проволоку. Пусть посидят там и подумают.
— Ах, не говорите мне за войну! — восклицает сморщенная жена какого-то магната. — Все за войну и за войну. Давайте за что-нибудь приятное.
— Русские надавали Гитлеру под Москвой пониже поясницы… Вам это приятно, мэм?
— Да-да! Я слыхала по радио. Говорят, в России такие морозы, что немцы замерзали целыми толпами. Это ужасно!
— Вы жалеете немцев, мэм?
— Что вы! Избави бог! Я вообще не пойму, зачем они полезли в эту Россию? Ведь там такие морозы, такие снега и ничего нет, кроме этой самой… как ее?.. Впрочем, это неважно.
— В России скоро наступит лето, мэм.
— Да, я знаю. У нас на Аляске тоже бывает лето.
— Беда в том, что никто не может сказать, какие сюрпризы это лето принесет бедному дядюшке Джо[9]. Вряд ли что-нибудь утешительное, — глубокомысленно заключил толстый господин во фраке и при бабочке. — Гитлер уже подходит к Волге.
— К Волге? Это что? — капризничает бриллиантовая кинозвезда.
— Волга? Волга — это русская река, — мисс, — учтиво склонил плешивую голову джентельмен. — Очень большая река, мисс.
Среди приглашенных бродит и посол Советского Союза товарищ Литвинов, человек величественный, знающий себе цену. Вот он подошел к группе мужчин, среди которых выделяется низкорослый старик с длинными седыми волосами, торчащими во все стороны, и быстрыми глазами. Старик о чем-то возбужденно говорит, жестикулируя обеими руками, хотя в одной из них держит стакан с пепси-колой, а в другой тарелку с пирожным.
Литвинов остановился послушать.
— Я не против атомной бомбы! — воскликнул старик. — Но я очень боюсь, что она может повести к большим соблазнам и непредсказуемым последствиям. Военные — им какое оружие в руки ни дай, тут же постараются его использовать с наибольшим эффектом! При этом они никогда не задумываются о последствиях. Я не прав, мистер Оппенгеймер?
— Но если Гитлер создаст это оружие раньше нас? Что тогда, мистер Эйнштейн? — вопросом на вопрос ответил рослый джентльмен с высоким лбом. И сам же ответил: — Тогда он уничтожит весь мир. И нас с вами. Вряд ли его будут мучить сомнения на этот счет и угрызения совести. Особенно если вспомнить, с каким садизмом он уничтожает несчастных наших братьев в Европе и в России.
— Да-да, это я понимаю, — затряс седыми прядями старик. — Но вы уверены, мистер Оппенгеймер, что он способен создать бомбу? Тем более раньше нас? Если иметь в виду, что в Америке собраны лучшие умы, работающие сегодня в этом направлении?
— Я должен предполагать худшее, мистер Эйнштейн. В Германии тоже остались неплохие ученые. К тому же нам стало известно, что немцы вывезли из Норвегии всю тяжелую воду, из Дании весь урановый концентрат, а это двенадцать тонн, что в Родопских горах они начали добычу урановой руды. Это говорит о многом. И при всем при том я считаю, что мы должны обратиться к президенту Рузвельту с письмом, в котором предложить ему обмениваться с русскими информацией о достижениях в этой области. Все-таки русские являются нашими союзниками и сегодня несут основное бремя войны на Европейском континенте.
— Это хорошая идея, Роберт! — воскликнул мистер Эйнштейн. — Я поддерживаю ее целиком и полностью! И готов поставить на этом письме свою закорючку.
— Мы в этом не сомневались, — произнес мистер Оппенгеймер и дружески потрепал лохматого старика по плечу.
— Мистер Литвинов! — воскликнул мистер Эйнштейн, заметив посла СССР. — Скажите нам, у вас в России что-нибудь известно о планах мистера Гитлера в отношении атомной бомбы? И как мистер Сталин посмотрит на то, чтобы объединить усилия союзных государств в этом направлении?
— Признаться, я ничего не знаю ни о планах Гитлера, ни о планах моего правительства в этом направлении, — пожал покатыми плечами посол. — Более того, я слыхал, что атомная бомба — чистая химера. Согласитесь, трудно поверить, что из ничего можно получить что-то невероятное… Простите мне мое невежества, джентльмены, — слегка склонил он свою ухоженную голову.