Солнце садилось за далекие холмы, уходящие в Задонские степи, наливалось кровью, пухло, тянуло по увядшим травам и седым ковылям кровавые отблески и черные тени. Только небо над головой еще голубело незамутненным дневным светом, светилась серебром высокая рябь облаков, уложенных неведомой бороной в тонкие спирали, да с востока тянуло жаром заволжских степей и терпким запахом полыни.
— «Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину, поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке, — читал комиссар. — Такие разговоры являются лживыми, вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, мы останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончать отступление… Ни шагу назад!» — выкрикнул комиссар последнюю фразу и оглядел плотные шеренги зеленых человеческих фигур с такой ненавистью, будто именно они и допустили ослабление «нас», то есть самих себя и лично его, комиссара отряда, допустили усиление немцев.
Однако Кривоносов решил, что эти слова к нему не относятся: ни он, ни его подчиненные не являются Красной армией, они не отступали, городов фашистам не отдавали и никаких разговоров относительно бескрайней территории не вели, у них другие задачи, связанные с поддержанием порядка внутри страны и внутренней же безопасности от происков скрытых врагов, шпионов и диверсантов. А если их привезли в эти степи, то исключительно потому, что именно здесь произошло нарушение порядка и ослабление безопасности.
Комиссар отер платком взопревшее лицо и продолжил чтение:
— «Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.
Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…»
И опять это не относилось непосредственно к старшему лейтенанту Кривоносову и его роте: у них-то как раз порядок и дисциплина на должном уровне, паникеров и трусов нет, как нет никаких расслабляющих и деморализующих разговоров. Это все там — в армии, куда набирают людей без должной проверки, люди эти до сих пор не сталкивались со смертельными опасностями, зато с ними сталкивается каждый рядовой и командир НКВД повседневно, и не удивительно, что первый же бой повергает армейских новобранцев в панику, тем более если учесть, что иные армейские командиры способствуют этой панике своими предательскими распоряжениями. Тут яснее ясного, на кого направлен этот приказ Сталина, так что ему, Кривоносову, агитировать свою роту по части дисциплины и порядка нет никакой необходимости. Но знать этот необычный приказ надо, раз уж его издал сам Сталин, чтобы лучше понимать свои задачи на сегодняшний день. Вся штука в том, каковы эти задачи и зачем их пригнали в эту выжженную солнцем степь.
— «Паникеры и трусы должны истребляться на месте! — выкрикнул комиссар, потрясая листками бумаги.
И Кривоносов тут же отметил про себя: „Ах, вот оно что!“ и, соглашаясь с приказом, уверенно заключил: „Давно пора“.
А комиссар продолжал: — Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования!
Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины…».
«Вот до чего дошло, — обсуждал сам с собой приказ товарища Сталина старший лейтенант Кривоносов. — Выходит, они драпают без всякого приказа, а я-то думал, что это такая политика — заманить немцев поглубже, как когда-то Наполеона. Выходит, что не всех предателей извели в тридцать восьмом, еще много их осталось, отсюда и все остальное».
А комиссар читал дальше:
— «После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более ста штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи… Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой…»
Комиссар перевел дух и оглядел замершие ряды, как бы пытаясь понять, правильно ли понимают бойцы только что прочитанные строчки приказа.
Старший лейтенант Кривоносов, стоящий ближе всех к комиссару, видел, как тяжело тому давались эти слова, понимал комиссара и сочувствовал ему. Да и то сказать, совсем недавно всякое упоминание о каком бы то ни было опыте противника считалось чуть ли ни предательством, а тут сам Сталин… «Значит, припекло, — подумал Кривоносов, — раз сам Сталин… это самое… — И уже решительно закончил свои рассуждения: — Давно пора, а то, вишь ты, распустились».
— «И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, — продолжил чтение приказа комиссар, — хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель — покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали над ними победу?»
— Я думаю, что следует! — воскликнул комиссар, и непонятно было, Сталин ли пришел к такому выводу, или сам комиссар Доманцев.
Впрочем, это не имело значения. Имел значение тот факт, что их прислали в эти степи исполнять приказ Сталина по наведению дисциплины и порядка, хотя в приказе далее говорилось, что сами войска должны формировать заградительные отряды и ставить их позади неустойчивых войск. Но, видать, дело не терпит, поэтому и привлекли к нему войска НКВД. «Что ж, надо так надо», — решил Кривоносов и переступил с ноги на ногу.
— Задача нашего заградительного отряда вытекает непосредственно из этого приказа товарища Сталина, — продолжил, между тем, комиссар уверенным голосом, закончив чтение. — Завтра наш отряд займет позиции в нескольких километрах от переднего края, окапывается и задерживает всех, кто будет отступать без приказа. Нам дано право трусов и паникеров расстреливать на месте, невзирая на звания и должности. Мы должны встать, как и положено войскам НКВД, на страже законности и порядка. Не исключено также, что нам придется столкнуться непосредственно с противником. Для этого нам, помимо стрелкового оружия, придается рота противотанковых ружей, артиллерийская батарея и батарея зенитных орудий. Но главной нашей задачей является не бой в обороне: не для этого нас готовили, а встать щитом на пути отступающих армейских подразделений…
После зачтения приказа отряд пошел на юго-запад. А минут через десять налетели немецкие самолеты. И это было так неожиданно, что ни одна зенитка не выстрелила по ним, ни один пулемет: все кинулись врассыпную, упали на землю, и сам Кривоносов вместе со всеми, хотя ему уже доводилось бывать под бомбежками. Но там было куда прятаться, а тут — совершенно некуда.
Поэтому-то Кривоносов и рыл для себя ячейку сам.
Глава 9
Вдоль извилистой линии отрываемых стрелковых ячеек шли командир отряда майор НКВД Стрелецкий, батальонный комиссар Доманцев и начальник штаба капитан Власенко, из армейских. На нем и форма другая, да, к тому же, изжеванная какая-то, будто этот Власенко неделю валялся на тюремных нарах, и петлицы красные, а не малиновые, как у командиров войск НКВД. За ними следовали адъютант командира батальона и два красноармейца.
Власенко до ранения на Керченском полуострове во время так позорно провалившейся десантной операции Красной армии исполнял обязанности начальника штаба полка, лечился в Астрахани, и всего лишь неделю назад получил назначение в этот отряд, поскольку, как ему объяснили в управлении кадров, отряду предстояло выполнять несвойственные войскам НКВД функции, возможно, даже воевать как обычному пехотному подразделению, опыта у них нет, и он, Власенко, должен помочь командованию отряда грамотно организовать оборону, управление боем и, если возникнет необходимость, отход на новые рубежи.
Власенко шел в отряд, — а по существу в батальон, то есть как бы с понижением, — с неохотой. И все здесь ему не нравилось: и новехонькое вооружение, какого почти нет в войсках, и форма, и повышенное котловое довольствие, и наличие походных кухонь, и даже более высокая дисциплина, а главное, что это — НКВД, одно звучание этих четырех букв вызывало в сознании Власенко тягостные воспоминания о прошлом: партийные собрания с разоблачением некоторых командиров, допросы в качестве свидетеля, страх перед тем, что из свидетеля ты можешь превратиться в обвиняемого, и непонимание того, что происходит. И этот приказ Сталина тоже не был понятен Власенко, потому что не он был виноват в отступлениях, а виновато было высшее командование с его противоречивыми приказами, с неспособностью руководить войсками. Что касается рядовых красноармейцев его полка и дивизии, большинство которых были выходцами из Средней Азии и Кавказа, то они, плохо обученные, брошенные в пекло в качестве морского десанта, еще менее понимали, что от них требуется и как себя вести. А уж воды боялись панически, поскольку большинство из них не умело плавать. И сколько же их, бедолаг, потонуло, когда пришлось прыгать с кораблей в штормовую волну, в кромешной темноте, озаряемой немецкими ракетами. Иных приходилось сталкивать с борта в кипящую от разрывов снарядов и мин в черную воду, и хотя глубина была едва по пояс, но набегавшая волна сбивала многих с ног, и самостоятельно подняться смогли далеко не все.