На въезде в город их документы особенно тщательно проверили, зато после проверки старший лейтенант, начальник КПП, выяснив цель приезда московского журналиста, назвал, понизив голос, адрес политуправления фронта, предупредив, чтобы ехали по теневой стороне улиц, потому что немец налетает неожиданно, а в тени не так видно, если учесть скорость самолета.
Алексей Петрович поблагодарил старшего лейтенанта, даже пожал ему руку, хотел спросить у него фамилию, но затем передумал: сколько уже этих лейтенантов, милицейских и армейских, встречалось ему на пути, так что если делать исключение для тех, кто был с тобою вежлив и предупредителен, в отличие от других, сухих и корректных, места в блокноте не хватит, тем более памяти: впереди-то еще война и война, которая, судя по всему, быстро не кончится.
У Алексея Петровича Задонова в командировочном предписании значилось, что он имеет право посещать все воинские части и подразделения, какие сочтет нужным, может задавать любые вопросы, и все политработники и командиры Красной армии и Красного флота, какие бы должности они ни занимали и в каком бы звании ни были, обязаны содействовать товарищу Задонову в его работе и отвечать на его вопросы, за исключением тех случаев, когда вопросы будут касаться военной тайны, не подлежащей разглашению.
Но было и конкретное задание, не означенное в предписании: выяснить обстановку, настроение войск и командования, и дать для газеты соответствующие материалы, направленные на повышение морального духа войск и уверенности в конечной победе Красной армии.
Главный редактор «Правды» Поспелов, напутствуя Алексея Петровича, посоветовал ему побывать, в частности, и в тех частях, которые вырвались из немецкого окружения, и дать такой репортаж или очерк, который бы учитывал нынешнюю сложную обстановку.
— Мы в сводках даем информацию о том, что некоторые наши части дерутся в окружении, — говорил Поспелов, протирая платком круглые очки. — Но на наших страницах еще не было ни одного материала, который бы показал, как они оказались в окружении, как дрались и как вырвались из него. Нам нужна правда о войне, но такая правда, которая бы показывала негатив как исключительно частное явление временного характера. Нам нужна правда, которая бы мобилизовала людей, а не наоборот. Я уверен, что вы и сами это понимаете. Главное — не драматизировать события, показать, что гитлеровцев можно бить, если приложить умение и волю к победе. И — примеры! Побольше примеров.
Найти такие части можно было лишь с помощью политотдела фронта, куда, как обещал Поспелов, он сам позвонит сегодня же, предупредит о приезде спецкора газеты и о задании, которое ему дано редакцией.
— Настоятельно советую вам побывать у командующего фронтом генерала армии Павлова. Или у его начальника штаба генерала Климовских. Пусть кто-нибудь из них обрисует вам общую обстановку, чтобы вы правильно ориентировались в создавшемся положении на Западном фронте и понимали, что нужно газете именно сегодня и ни при каких условиях не понадобится завтра, а что вообще оставить для истории. Учтите: Геббельс внимательно прочитывает наши газеты, я уж не говорю о союзниках, так что мы не должны давать ему поводов для ликования и использования наших материалов нам же во вред. Как известно, Ленин считал газету агитатором, пропагандистом и организатором, следовательно, наша с вами обязанность все эти три ипостаси использовать для победы над зарвавшимся врагом, — закончил свои наставления Поспелов, затем нацепил очки, еще раз внимательно посмотрел сквозь них на Задонова, и добавил: — Я уверен, что вы справитесь. А о вашей семье мы позаботимся.
«Словно провожал меня на смерть, — сердился Алексей Петрович, идя к машине, ожидавшей его у подъезда редакции. И, вспомнив внимательный взгляд Поспелова, подумал: — Уверенность выражает, а из каждого слова недоверием так и шибает, как говаривал мой дед. — Пожалел: — В „Гудке“ работалось проще. И железную дорогу я знаю лучше, чем армию. Но — делать нечего, взялся за гуж, так тяни и не жалуйся».
Политотдел фронта, как оказалось, располагался совсем не там, куда Алексея Петровича направил начальник КПП, а на окраине города в небольшом поселке. В центре Могилева, уже отмеченном первыми бомбежками, был лишь пункт связи, где Задонова и просветили по части куда ехать, как и в какое время, чтобы ни самому не попасть под бомбы, ни на штабы не навести немецкую авиацию.
Однако, приехав в указанное место, Задонов не пошел сразу же в политотдел, а отправился в редакцию фронтовой газеты, расположенную в длинном сарае среди старых сосен, чтобы у своих коллег получить более подробную информацию о положении дел как на фронте, так и в самом штабе.
В редакции газеты оказался лишь ответственный секретарь старший политрук Цибиков да дежурный политрук Журов: все остальные были в разъезде.
— Мы тут как на иголках, — сетовал Цибиков. — Как из Минска выехали, так с тех пор то туда, то сюда мечемся вместе со штабом и политотделом. Где немцы, где наши, никто толком сказать не может. Их самолеты-разведчики с утра до вечера крутятся над городом и окрестностями, все высматривают да вынюхивают, — жаловался старший политрук. — Но летают так высоко, что ни наши истребители их не достают, ни зенитчики. Не поверите, товарищ Задонов, но ощущение такое, будто ты совершенно голый. Мерзкое, доложу я вам, ощущеньеце. А что касается положения, то известно, что немцы взяли Минск, восточнее его окружены две наши армии, но дерутся и пытаются вырваться; под Борисовым большие бои, сам Павлов находится там и руководит обороной города, что немцы уже в Бобруйске и на подходе к Витебску. Связь с войсками постоянно теряется, многие наши корреспонденты уезжают на передовую за материалами и пропадают бесследно. Короче говоря, ничего хорошего. — И, приглушив голос, сообщил: — Только между нами: главный редактор уже в Смоленске. Начальник политотдела фронта — тоже там. Судя по всему, и мы скоро двинемся вслед за ними.
Выпив кружку холодного квасу, Алексей Петрович пошел в политотдел. Там его ждали. Бритоголовый дивизионный комиссар по фамилии Гарбуз, тиская руку московскому гостю, радостно рокотал:
— Вы не представляете, товарищ Задонов, как мы тут за вас переживали. Товарищ Поспелов позвонил еще три дня назад, предупредил о вашем приезде, а вас все нет и нет. Мы уж в сторону Орши послали машину, чтобы вас встретить. Вдруг, подумали, поломка какая случилась. Или еще что.
— А мы ехали через Горки — напрямик. А через Оршу могли бы и вообще не доехать: бомбят, — радовался в свою очередь Алексей Петрович и теплому приему, и тому, что наконец-то добрался до места. — Вы лучше скажите мне, как связаться с командующим фронта Павловым. Или с начальником штаба.
— Павлова здесь нет, а генерал Климовских вряд ли вас примет: занят по самую завязку, — почти испуганно сообщил Гарбуз и даже встал и плотнее прикрыл дверь в свой кабинет.
— Все сейчас заняты под завязку, — снисходительно улыбнулся Алексей Петрович. — И я к нему не на блины набиваюсь.
— Все это так, — не сдавался Гарбуз, словно поставил перед собой цель не допустить Задонова к высокому начальству. — Но вам сперва лучше бы с членом Военного совета фронта встретиться. Да вот незадача — его здесь нет: уехал в Смоленск…
— И надолго? — спросил Алексей Петрович, вспомнив предупреждение Цибикова.
— Не знаю, не знаю! — развел руками Гарбуз.
— Но скажите хотя бы одно: положение на фронте стабильное или надо ждать худшего?
— На этот счет вы сможете узнать только у армейского начальства. А я вам в этом смысле ничем помочь не могу.
— Вы думаете, товарищ Гарбуз, что главный редактор «Правды» товарищ Поспелов станет ждать, пока кто-то приедет? Газете нужен материал о боях войск вашего фронта сегодня. Можно сказать, вчера. Этого ждет вся страна. И там тоже, — многозначительно возвел глаза к потолку Алексей Петрович. — Вы лучше проводите меня в штаб фронта, представьте дежурному по штабу, а там уж я как-нибудь сам.
— Я бы вас проводил, товарищ Задонов, но я сижу на телефоне. Подождите заместителя главного редактора газеты батальонного комиссара товарища Сайкина Льва Захарыча, он вот-вот должен приехать. Буквально с минуты на минуту. Он вас и проводит. А пока не хотите ли чаю?
— Спасибо, только что в редакции угостили квасом.
Лев Захарович Сайкин оказался маленьким кругляшом с голым черепом, подвижным, как муравей, и говорливым, как лесной ручей, на пути которого легла коряга или большой валун. И звук «р» он раскатывал по-ручьиному же, будто камушки ударяли друг о друга: «кг-кг-кг!», одновременно хватая со стола бумаги, прочитывая их по диагонали, что-то в них чиркая синим карандашом, и булькая, булькая, булькая то ли от избытка энергии, то ли пряча за своей говорливостью свои мысли и чувства. Выслушав желание Задонова встретиться с начштаба Климовских, он вдруг заговорил так, словно Алексей Петрович был школяром, забывшим, что находится в учительской:
— Вам, товарищ (товакгищ) Задонов, кажется, что вот вы приехали и все должны тут же бросить свои дела и заняться исключительно вами. А здесь все заняты одним делом: остановить и разгромить фашистских захватчиков, чинящих неслыханные зверства на советской земле! — воскликнул он с театральным пафосом. — Вы слыхали о расстреле стапятидесяти евреев в районе местечка Ляхевичи? Нет? Не слыхали? Ужасная, ни с чем не сравнимая трагедия! Женщины, старики, дети. Всех постреляли и заставили местных белорусов свалить расстрелянных в овраг и засыпать землей. Чудовищный вандализм!
— А что с белорусами?
— С какими белорусами? А-а, с белорусами! Тоже постреляли, естественно. — И пояснил, словно оправдывая немцев: — Чтобы избавиться от свидетелей, разумеется.
— И много?
— В каком смысле?
— В количественном.
— Об этом нам не известно. Конечно, я понимаю: тоже советские люди, но мне, извиняюсь, не совсем понятны ваши вопросы… Не хотите ли вы сказать…
— Не хочу, — отрезал Алексей Петрович, вставая. — Я лишь уточнял детали. — И далее еще более жестким тоном: — Я напрасно убил в ожидании вашего прибытия целый час. Давно бы уже мог решить все вопросы и без вашей помощи. Благодарю за теплый прием.