м — Москва. Через две недели мы будем в столице мирового большевизма, в городе, который олицетворяет многовековое русское варварство. Неподалеку я вижу захваченных в плен русских большевиков. Они дрожат от страха. Их лица тупы и невыразительны. Я бы сказал: отвратительны. На морде любой обезьяны из Берлинского зоопарка можно увидеть больше интеллекта, чем на этих, с позволения сказать, человеческих лицах. Их участь незавидна. Рядом с ними выделяется комиссар. Он — еврей. Он упитан, на нем хорошее обмундирование. Он заставлял этих подчиненных ему большевиков под страхом смерти стрелять в немецких солдат. Но и он дрожит в предчувствии ожидающего его возмездия… Вы слышите рокот моторов? Да, это над нами пролетели истребители люфтваффе, непобедимые ястребы Геринга! Ни одного русского самолета не видно: они боятся даже приближаться к нашим истребителям… Днепр! На этих берегах тысячу лет назад зародилось русское государство — эта огромная степная скифская баба, высеченная из камня варварской рукой, этот колосс на глиняных ногах. На этих берегах мы видим начало его конца. Ничто не может противостоять могучему стальному потоку германской армии, созданной великим фюрером германской нации Адольфом Гитлером. Варвары будут истреблены, варварство будет уничтожено. Их остатки мы загоним в Сибирь. Это великая миссия народа Германии перед народами Европы, перед западной цивилизацией. Вместе с нами эту миссию выполняют представители других арийских народов. Поистине рыцари нового крестового похода проходят перед моими глазами. Вы слышите грозный лязг и бряцание их стальных доспехов. Вперед — на Москву! Вперед — к тысячелетней славе всемирного рейха! С нами фюрер и бог!
Гудериан, слушая репортера, внутренне усмехался его беспардонному трепу, но на лице его, сосредоточенном и суровом, не отражалось ничего. Конечно, в главном репортер прав: русские отступают, бегут, глупо расходуют силы в отдельных очагах сопротивления, в контратаках, в результате которых попадают в окружения и гибнут. Они все еще не могут сорганизоваться, наладить оборону. Их генералы тупы и необразованны, они кидают навстречу танковым клиньям отдельные пехотные части, допотопные танки и допотопную авиацию, уцелевшую вдали от границы. Они, как и французы год назад, все еще никак не могут понять, что происходит, в чем сила немецкой армии, в чем секрет ее успехов… И все же надо признать, что с каждым днем сопротивление русских нарастает: к сожалению, не все они тупы, часть их командиров быстро учится на своих ошибках, с каждым разом приходится прикладывать все больше усилий для преодоления растущего сопротивления, все чаще действовать в соответствии с уставами германской армии. Тем более нужно быстрее двигаться к Москве, не давая русским опомниться. Москва — ключ к победе и окончанию войны. Прав этот ловкий репортер и в другом: вид пленных не внушает к ним уважения. Особенно к этому холеному юде с красными звездами на рукавах суконной гимнастерки. Он и стоит отдельно от своих большевистских холопов: видимо, боится, что они с ним расправятся.
Но больше всего Гудериана беспокоило не сопротивление русских, а возможное изменение планов наступления на Москву. Гитлер хочет сперва взять Украину до самого Харькова, прорваться на Северный Кавказ, дойти до Баку. Гитлер спешит, чтобы успеть собрать на этих громадных просторах уже почти созревшие хлеба. Гитлер хочет иметь донецкий уголь, криворожскую руду, кавказскую нефть. Все это стоящие цели. Но война в этом году может закончиться лишь в том случае, если будет взята Москва. Именно там русские сосредоточат все свои резервы, и тогда широким охватом русской столицы германская армия создаст такой котел, в котором сгорит вся русская армия. Только в этом случае Россия встанет на колени.
А в это время на реке Сож в районе Славгорода маршал Тимошенко накопил наконец резервы и начал настойчивые контратаки во фланг прорвавшимся через Днепр танковым и моторизованным дивизиям Гудериана. Требовалось во что бы то ни стало задержать движение этих дивизий, выиграть время для организации новой линии обороны.
И конечно, никому не было дела до батальона Матова: ни генералу Гудериану, ни маршалу Тимошенко, ни командиру дивизии полковнику Воротинскому, чья дивизия была на марше повернута еще давешним утром на юг, так и не дойдя до Копыси, в сторону Могилёва. Правда, в батальон Матова был послан мотоцикл с офицером связи, но послан слишком поздно. Он вез приказ Матову оставить свои позиции и тоже начать движение на юг, но связной так и не добрался до батальона, нарвавшись на передовой отряд немцев, переправившийся севернее Копыси на надувных лодках, и погиб в короткой перестрелке.
Немецкие танковые колонны шли в основном по дорогам, имея в своем составе лишь отдельные батальоны панцерьгренадеров. Основная масса пехоты двигалась на своих двоих, далеко отставая от передовых частей, растекаясь во все стороны от основного потока, как растекается вода во время выхода из берегов рек и речушек, затопляя все низины, подбираясь к возвышенностям, упираясь в плотины, размывая и унося с собой все, что попадается ей на пути.
Майор Матов вел свой батальон к Смоленску не по асфальтированным или хотя бы грейдированным дорогам, соединяющим города, а по таким, какие тянутся от деревни к деревне, от села к селу (почему их и зовут проселочными), да по лесным просекам и тропам. Матову было досадно, что столько дней он проторчал на берегу Днепра, проторчал практически без всякого толку, не испытав свой батальон в бою. Две стычки на пути отступления со случайными немецкими подразделениями — не в счет. Нечем особенно гордиться, когда небольшие разведывательные отряды немецких мотоциклистов попадают под перекрестный огонь целого батальона и уничтожаются этим огнем в течение нескольких минут.
В районе Ленино батальон догнала рота лейтенанта Брылева. Это была действительно рота, и даже сверхполного состава: она подбирала по пути отставших красноармейцев, партийных и советских работников, которым оставаться на оккупированной земле было никак нельзя. Да и весь батальон Матова тоже разросся за счет выходящих из окружения мелких групп и подразделений, так что на четвертый день в батальоне было около восьмисот человек. Правда, не все вооружены, но Матова это не смущало: он рассчитывал в ближайшие дни совершить нападение на какую-нибудь тыловую часть немцев, которые и двигались медленнее передовых частей, и вооружены были слабее. И не только потому, что его батальону не хватало оружия и продовольствия, но больше потому, что армия и в тылу врага не перестает быть армией, она не имеет права не выполнять своего воинского долга: бить врага везде, где только возможно.
Глава 10
На четвертый день пути батальон майора Матова вышел с юга к небольшому городку Красный, расположенному среди лесов в стороне от главных дорог. Через него прошла два дня назад, практически не задержавшись, 29-я механизированная дивизия немцев, форсировавшая Днепр южнее Копыси.
Ночью старшина Степанов со своими разведчиками побывал в Красном и выяснил, что строевых частей в нем нет, а имеются ремонтные мастерские, различные тыловые службы, склады и полевой госпиталь. И всего лишь рота охраны.
— Вот план города, — докладывал старшина, расстилая на брезенте, брошенном на траву, метровый лист ватманской бумаги с разноцветными линиями, обозначающими улицы, с пятнами кварталов частной застройки и крупных строений, — таких, как кирпичный и молочный заводы, лесопилка, церковь, школа, больница и административные здания.
— Откуда у вас этот план? — спросил Матов, вглядываясь в пестроту обозначений.
— Разжился в местном музее, товарищ майор. Директор этого музея, очень сознательная гражданка, предоставила нам этот план в добровольном порядке, — скупо улыбнулся своим воспоминаниям старшина. И, погасив улыбку, продолжил: — А вот это уже мои обозначения. Здесь, в здании райкома, какой-то тыловой штаб, в школе — караульная рота, в больнице — госпиталь… — Старшина помолчал и дальше свистящим полушепотом: — Всех больных и раненных красноармейцев постреляли, сволочи. И докторшу одну застрелили: еврейкой оказалась…
— Может, это только слухи? — не поверил Матов.
— Никак нет, товарищ майор — голые факты. Мы проверили. Самих же жителей и заставили хоронить убитых.
— Вот, значит, как… Раненых, значит, и больных… — пробормотал Матов, точно в бреду, дергая воротник гимнастерки. — Такую, значит, они нам войну предлагают… Вот оно, значит, как…
Некоторое время под пологом сосен стояла тишина. Слышно было, как где-то в городе тарахтит электрический движок.
Старшина кашлянул. Матов глянул на него, спросил:
— Что дальше?
— Дальше? Дальше, товарищ майор, молочный завод. Здесь ремонтируют танки. В церкви — мастерские по ремонту стрелкового оружия. Вот тут вот, возле кирпичного завода, два строения. Там, как мы выяснили, довоенные армейские склады. Наши тыловики пытались их поджечь при отступлении, да почему-то не смогли — угол лишь у одного обгорел. Местные граждане говорят, что на складах имеется обмундирование и консервы. Кое-что растащили по хатам, но большая часть осталась. Вот тут вот, возле лесочка, стоят подбитые и неисправные танки и машины. Ремонтируют их круглосуточно. Работают в основном чехи…
— А куда пошла дивизия?
— Музейная директорша говорит, что на Смоленск. Она по-немецки малость кумекает, так вроде бы слыхала, что немцы чаще всего Смоленск поминали. И Москву, — закончил старшина неуверенно, точно директорша могла ослышаться и Москву присовокупить от себя.
— Ничего удивительного, — поддержал директоршу Матов. — От Смоленска прямая дорога на Москву. Только они до нее не дойдут, старшина.
— Я тоже так думаю, товарищ майор.
К утру, пока еще не рассвело, часть батальона Матова обложила центр городка, оставив немцам путь отступления в сторону одной из улиц, где была устроена засада. Напротив школы установили две сорокопятки, на колокольне церкви пулеметы. Выделены были разведчики для снятия часовых, гранатометчики — для первого удара по зданиям, штурмовые группы для захвата зданий и уничтожения там всего живого. Приказ был один: «Пленных не брать!» Исключение — для офицеров, от которых можно получить ценные сведения.