А главное — как там батальон, как ребята?
На шестой или восьмой день он написал записку и передал ее с медсестрой, живущей неподалеку от его дома. День прошел в томительном ожидании: Ленинград бомбили и обстреливали из орудий, и в основном центр города, а его дом стоял неподалеку от Невского проспекта, то есть проспекта 25-го октября.
Аннушка появилась утром, испуганная, но старающаяся держаться и не показывать этого испуга. Она принесла альбом и пастельные карандаши. Она ни в чем его не обвиняла, не жаловалась, сказала лишь, что дети не болеют, очень скучают по нем, что были из Союза художников, спрашивали, где он и что с ним, но она тогда ничего сказать не могла, кроме того, что он в ополчении. Приходившие очень не одобряли его поступка.
А еще дня через три в госпиталь пришел член правления ленинградского отделения Союза художников СССР и сказал, нервно поглядывая на часы, что он, Возницын, включен в списки Русского музея, что музей эвакуируется, а посему Возницын должен вместе со своей семьей завтра же утром быть на Московском вокзале, что это указание свыше, — и даже воздел свои глаза вверх, как бы снимая с себя всякую ответственность.
— Да как ж я поеду? — досадовал Возницын. — Я и ходить-то как следует не могу. Нет, это невозможно, это, наконец, дезертирство — ни больше и ни меньше.
Но член правления не сдавался: видать, дано ему было такое указание — вытащить художника Возницына из Ленинграда. И он — по большому секрету — сообщил, что город, скорее всего, не удержат, что отдан приказ взрывать корабли, что из города вывозятся все ценности и даже оборудование заводов, что Возницын здесь может погибнуть так же легко, как получил ранение, что, наконец, его дарование художника нужно Родине и рабочему классу в тысячу раз больше, чем возможность с его стороны убить несколько фашистов, что именно сохранение своей жизни для будущего и есть его гражданский и партийный долг, не говоря о том, повторил он, что есть на этот счет указание сверху.
А указание сверху действительно было. Как-то Сталин, разговаривая по телефону со Ждановым о положении в Ленинграде, спросил его, не эвакуировался ли из города художник Возницын. Жданов не знал, тогда Сталин заметил, что таких талантливых людей нельзя оставлять на произвол судьбы. Результатом этого разговора и явилось указание сверху.
Александр, легко поддающийся чужому убеждению и в муках обретающий свое собственное, поверил сказанному, хотя все его существо протестовало против этого, особенно при виде раненных, заполнявших госпиталь, которые не знают того, что только что стало известно ему о предполагаемой судьбе Ленинграда, и всех тех, кто в эту тайну не посвящен. Член правления ушел, зато через несколько минут в палате появилась Аннушка со старшим сыном Петей, которому шел десятый год, они помогли Александру собраться, дойти на костылях до машины. В его мастерской уже хозяйничали сотрудники музея, упаковывая картины и даже чистые холсты. И в ту же ночь поезд увозил его и его семью в неизвестность. Но на сердце было тяжело, и чувствовал себя Александр дезертиром, бегущим с поля боя, хотя передвигался с большим трудом.
Глава 9
Из дневника фельдмаршала Федора фон Бока.
12/8/41 Группа армий «Север» наступает не так быстро, как ожидалось.
Группа армий «Юг» (Рундштедт) застряла на Днепре. А я со своими 147 дивизиями, четыре из которых скованы боями в тылу, и двумя бронетанковыми группами, которые могут быть готовы к продолжению наступления не ранее 15 и 20 августа, да и то частично, вынужден противостоять главным силам русской армии на более чем семисоткилометровом фронте. Противник, несмотря на огромные потери в людях и технике, ежедневно атакует меня в нескольких пунктах, так что говорить о перегруппировании или каком-либо маневре войсками по фронту пока не приходится.
Вчерашняя атака около Ельни привела к новому, более глубокому вклинению в наши боевые порядки; пора уже как-то переломить ситуацию на этом направлении. Если русская оборона не рухнет в ближайшее время в каком-нибудь месте, поставленная перед нами цель по уничтожению главных сил русской армии в зоне ответственности группы армий «Центр» до зимы вряд ли будет достигнута.
14/8/41 Имела место новая атака в районе Ельни. Гудериан сообщил мне, что у командира, находящегося под Ельней ХХ корпуса остался в резерве только один батальон. Похоже, ельнинский выступ нам удержать не удастся.
16–18/8/41 Вклинивание русских в боевые порядки группы армий «Север» вызвало настоящий переполох. Вчера поздно вечером я получил письменный приказ немедленно передислоцировать в северном направлении части танковой и моторизованной дивизий вне зависимости от степени их боеготовности.
Атака 2-й армии привела к окружению войск противника к востоку от Жлобина. Противник, естественно, прилагает все усилия к тому, чтобы вырваться из окружения. Перед Гомелем он до сих пор то тут, то там огрызается контратаками и оказывает ожесточенное сопротивление.
На ельнинском выступе сравнительно тихо: немецкие пропагандисты, вооруженные громкоговорителями, убедили 500 русских солдат дезертировать.
19/8/41 2-я армия ворвалась в Гомель. В уличных боях принимали участие вооруженные охотничьими ружьями индустриальные рабочие.
Противник ворвался в расположение наших войск на левом крыле. 161-я дивизия истекает кровью и находится на грани возможностей. Складывается впечатление, что русские следили за тем, как за фронтом 9-й армии осуществлялась передислокация моторизованных дивизий в северном направлении.
В сражении под Гомелем и Кричевом мы захватили более 78000 пленных, 700 артиллерийских орудий, 144 поврежденных танка.
22–24/8/41 Верховное командование сухопутных сил поставило меня в известность о том, что в соответствии с приказом фюрера все наиболее боеспособные соединения 2-й армии и группы Гудериана должны быть передислоцированы к югу. В их миссию входит перехват и уничтожение войск противника, отступающих на восток, а также обеспечение форсирования Днепра войсками группы армий «Юг». Меморандум фюрера оправдывал переадресовку войск к югу необходимостью захвата Крыма как авиабазы для нанесения воздушных ударов по нефтяным полям Румынии, помог бы отсечь русских от их собственных нефтяных запасов.
Противник окружен под городом Великие Луки. Сражение проходит, как учения по карте! Это уже седьмой или восьмой случай в этой кампании, когда группе армий «Центр» удается добиться окружения противника. Таким образом, с начала кампании общая численность захваченных группой армий пленных достигла 800000 человек.
2–3/9/41 Сегодня противник атаковал в районе Почепа и севернее его. Вопрос о сдаче ельнинского выступа становится в этой связи одним из самых актуальных. Задействованные там дивизии в буквальном смысле истекают кровью. Пленные утверждают, что эти атаки проводятся по личному указанию Сталина.
На фронтах группы армий наблюдается затишье. Эвакуация ельнинского выступа проходит в соответствии с планом.
Среди всех этих пертурбаций, стоивших мне немало нервов, единственным приятным событием был приезд офицера фельдсвязи, сообщившего мне о приближении испанской дивизии. Его рапорт показался забавным, так как он сказал мне примерно следующее: «С точки зрения испанцев, заботиться о лошадях — значит их перекармливать. Если у испанца мозоли, он прорезает в сапоге дырки, чтобы ноге „было вольно“. Из-за прокола в шине испанцы бросают почти новые велосипеды на обочине дороги, а пулемет частенько собирают с помощью молотка. Все женщины, по их мнению — шлюхи и легкая добыча. В Гродно они устраивали оргии с еврейками, которых потом возили с собой в машинах…»
Глава 10
Больше всего Сталина беспокоили генералы. На какой фронт ни позвонишь, кого из командующих фронтами или армиями ни спросишь, все заверяют, что сделают все, что в их силах, чтобы остановить и разгромить врага. Но хотя бы остановили — и этого не могут. Трудно предположить, что они не искренни в своих утверждениях. Скорее всего, попросту сами не способны объективно оценить реальное положение дел. Ко всему прочему — неистребимое желание заверить в успехе, чтобы потом сослаться на невозможность этого успеха добиться имеющимися средствами.
Вот и командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос обещает в лепешку разбиться, а немцам Киева не сдать. И в этом с ним согласен первый секретарь компартии Украины Хрущев. А Жуков заладил одно и то же: Киев надо сдать, иначе не миновать катастрофического обрушения всего Юго-Западного фронта. А затем и других. Кого слушать? Кому верить? Кирпоносу и Хрущеву, которым «на месте — виднее», Еременко, командующему Брянским фронтом, обещающему остановить наступление Гудериана в южном направлении, или Жукову, который, оставив пост начальника Генштаба, возглавил Резервный фронт и только что вернулся из-под Смоленска, где провел, скажем так, неплохую наступательную операцию по ликвидации «Ельнинского выступа»? И, наконец, чем же лучше эти генералы генерала Павлова и его подельников, которых обвинили в измене, трусости и предательстве? Тот же командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Кузнецов, если разобраться, допустил еще больше ошибок, чем Павлов, позволив немцам продвинуться еще дальше — до самого Ленинграда, и если не попал на крючок, то исключительно потому, что командовал войсками как бы второстепенного фронта. И уж во всяком случае ничем не лучше тех военачальников, которых расстреляли в тридцать восьмом, или загнали в лагеря. Следовательно, стоит вернуть уцелевших. Не всех, конечно, но многих. Тем более что освобожденные до этого дерутся неплохо и никто из них к немцам не удрал. Разве что у Конева из 19-й армии удрали несколько генералов. Но это еще надо доказать.
Сталин медленно ходил по комнате, соседствующей с кабинетом, поглядывая на разложенные на обеденном столе и развешенные на стенах карты, сплошь испещренные значками будто бы существующих пехотных и танковых дивизий и бригад, механизированных и кавалерийских корпусов, артиллерийских и авиационных частей. Он продолжал судить о силе армий по тому вполне наглядному факту, сколько и чего та или иная армия имеет. Получалось, что Красная армия и после понесенных потерь имеет почти все, что нужно ей для успешной войны, а успехов как не было, так и нет, если не считать ликвидации «Ельнинского выступа» и заминки немцев под Смоленском, вызванной, скорее всего тем, что Гудериан неожиданно повернул на юг.