Сталин, выслушав Василевского, долго молчал. Затем спросил:
— А чем вы гарантируете, что на этот раз все получится так, как вы с Ватутиным запланировали?
— Товарищ Сталин, имея такие силы, мы ударим по уже весьма ослабленному противнику мощным танковым кулаком. Нам известно, что 4-я танковая армия генерала Гота в предыдущих боях потеряла более половины своих танков и артиллерии. При соответствующей поддержке 2-й воздушной армии генерала Красовского мы переломим ход сражения в свою пользу.
— Хорошо, — наконец согласился Сталин. — Свяжитесь с Коневым, договоритесь с ним о маршрутах и сроках выдвижения 5-й гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова и 5-й гвардейской армии генерала Жадова. И о районах их сосредоточения. Надеюсь, что на этот раз вы не позволите Манштейну и Готу обвести вас вокруг пальца.
— Не позволим, товарищ Сталин, — ответил Василевский и положил трубку. Затем, переведя дыхание, уже Ватутину: — Я сейчас свяжусь с Коневым, а ты, Николай Федорович, со своим начштаба продумайте все до мелочей. Кстати, где твой начштаба?
— Отослал в войска в качестве представителя фронтового командования.
— Это что же, ты и за командующего и за начштаба?
— Ничего, мне не впервой, — беспечно отмахнулся Ватутин.
Маршал Василевский лишь покачал головой. Да и что тут скажешь? Его самого Верховный тоже практически отстранил от руководства Генштабом, сделав штатным представителем Ставки. Теперь Генштабом за него руководит генерал Антонов, человек, конечно, способный, но… Выходит, что он, Василевский, оказался начальником без подчиненных. И неизвестно, чем это кончится.
7 июля в полночь выделенные Воронежскому фронту армии двинулись в районы сосредоточения. Танкистам предстояло пройти ускоренным маршем около трехсот километров, пехоте — чуть меньше ста, чтобы занять выжидательные позиции в отведенных местах, привести себя в порядок, подтянуть тылы и нанести удар всей своей мощью по зарвавшемуся противнику. А пока танкисты движутся под палящим солнцем в своих раскаленных железных коробках, задыхаясь от пыли, которую видно за многие километры, теряя по дороге технику из-за всяких поломок, останавливаясь перед мостами, которые строились для крестьянских телег, Ватутин должен удержать противника на слабо подготовленном третьем рубеже обороны: кто ж знал, что немцы до него доберутся? — и не пустить их к Прохоровке с ее железнодорожной станцией, армейскими складами, ремонтными мастерскими и госпиталями. Но удержать не получалось. Основные силы немцев, хотя и с трудом, продолжали двигаться в сторону Курска вдоль Обоянского шоссе с юга, вспомогательные — с юго-запада, грозя окружением обескровленным 69-й и 1-й гвардейской танковой армиям.
Все висело на волоске, все зависело от того, успеют ли резервные армии вовремя прибыть в район сосредоточения, занять позиции и изготовиться к наступлению, а поредевшие и уставшие войска сдерживать напор противника.
Обе армии двигались по разным дорогам днем и ночью. Немецкая авиация обнаружила многокилометровые колонны задолго до их подхода к месту назначения, однако не беспокоила: самолетов хватало только на то, чтобы бомбить обороняющиеся русские полки и дивизии.
Немецкие генералы, со своей стороны, понимая всю опасность, которая нависала над их войсками, спешили завершить окружение и выйти на оперативный простор. На этом просторе русские танковые части, так и не сумевшие приноровиться к немецкой тактике наступления, будут везде натыкаться на противотанковую оборону, подвергаться атакам с воздуха и, рано или поздно, обескровленные, будут запечатаны в очередном котле.
А ведь эта тактика, когда-то придуманная генералом танковых войск Гудерианом, в подробностях изложенная в специальном военном журнале, издававшемся в Берлине, следовательно, не представлявшая никакой секретности для советских генералов, заключалась в том, что танковое соединение в виде корпуса или группы корпусов, сопровождаемые механизированной пехотой и артиллерией, постоянно поддерживаемые авиацией, прорывает фронт противника на узком участке и устремляется в его тылы, имея в арьергарде обычные пехотные подразделения, закрепляющие захваченные территории и обеспечивающие фланги ударной группировки. Главное — четко отлаженное взаимодействие и наращивание инициативы. В случае с русскими — не давать им время на раздумье и многоступенчатые согласования, без чего они вообще воевать не способны.
Все решали уже не дни, а часы. Как для немцев, так и для русских.
Глава 13
К младшему лейтенанту Николаенко, копавшему окопы вместе со своим взводом на опушке леса, подошел командир стрелковой роты старший лейтенант Фоминых, приказал:
— Идем со мной: дело есть.
Николаенко воткнул лопату в бруствер, накинул на плечи плащ и, не спрашивая, куда и зачем, пошел вслед за командиром.
В жесткой листве дубов шелестел дождь. Сверху звучно капало. Со всех сторон в монотонный шум дождя вплетались чужеродные для леса звуки: озлобленная матерщина ездовых и храп обессиливших лошадей, рокот моторов, лязг гусениц, звон лопат, вгрызающихся в твердую почву. Колонны уставших людей продолжали прибывать, рассасываться, их место занимали другие, суетились штабные офицеры, кричали и грозились охрипшими голосами командиры; где-то отрывисто били пушки, иногда слышались даже пулеметы, — и это лучше всяких окриков подгоняло уставших людей скорее зарыться в спасительную землю.
Ротный и вслед за ним Николаенко прошли метров двести и увидели командира батальона капитана Борисова, стоящего под разлапистым дубом в окружении офицеров своего штаба.
Фоминых подошел, кинул руку к фуражке, доложил:
— Товарищ капитан, по вашему приказанию… — и, кивнув на Николаенко, закончил: — Командир взвода младший лейтенант Николаенко.
Капитан Борисов, окинув устало-ироническим взглядом из-под капюшона плащ-накидки тонкую фигуру офицера в грязных сапогах, со съехавшим набок командирским ремнем, оттягиваемым тяжелым пистолетом в кобуре, спросил:
— В армии давно?
— С октября прошлого года.
— Учился где?
— В Казанском пехотном училище, — ответил Николаенко и добавил: — По ускоренной программе.
— Воевал?
— Месяц на Северо-Западном… Потом ранение, ну и…
— Лет-то сколько?
— Девятнадцать.
Капитан Борисов, которому в свои двадцать семь казалось, что он уже прожил долгую жизнь, качнул головой, — мол, повоюй с такими сопляками, — и заговорил, тыча в карту пальцем с черным обломанным ногтем:
— Ладно, смотри сюда. Вот видишь: железка, будка обходчика, кустарник, противотанковый ров? Бери свой взвод и выдвигайся сюда — к оконечности противотанкового рва, имея слева железную дорогу. Там зароешься в землю. Чтобы к рассвету вас не было видно и слышно. Что такое сторожевое охранение, в училище проходил?
— Так точно, товарищ капитан, проходил, — ответил Николаенко.
— Вот и хорошо. Твой взвод назначается в сторожевое охранение батальона. Твоя задача — не дать немцам просачиваться в наши тылы, захватывать «языков», вести разведку, сеять панику, устраивать диверсии. Учти, что у фрицев служит много наших, то есть русских. Всякие там власовцы, казаки, хохлы и прочие. Может, и не так уж много, но имеются. Так ты ни на какие провокации не поддавайся и рот не разевай. И заруби себе на носу: со стороны реки Псёл к нам могут приблизиться только фрицы — и никто больше. Там у них плацдарм, там танковый корпус СС — лучшие войска Гитлера. Оттуда они и будут наступать. Усек?
— А если наша разведка? — спросил Николаенко. — Или кто-то, кто оказался в окружении? Что тогда?
— Если наша разведка, тебя предупредят. Я велю бросить к тебе провод. Твоя обязанность — всегда быть на связи. А таких, кто по каким-то причинам застрял на той стороне, много быть не может. Положишь на землю и пусть ползут к тебе по одному на брюхе. А там смершевцы разберутся, кто они такие. И учти: твоя жизнь и жизнь твоих бойцов зависят от того, как быстро вы зароетесь в землю. А еще оттого, насколько хорошо будешь вести наблюдение, чтобы вас голыми руками не взяли. Имей в виду: приказ за номером 227 остается в силе: ни шагу назад! Стоять насмерть! Все ясно?
— Так точно, товарищ капитан! — бодро ответил Николаенко. — Разрешите выполнять?
— Выполняй!
И младший лейтенант Николаенко, повернувшись кругом, затрусил к своему взводу.
Было около десяти вечера. Серый сумрак окутывал землю. По плащ-палатке младшего лейтенанта шуршали капли дождя. Его взвод, состоящий из пятидесяти восьми человек, наполовину из зеленой молодежи, наполовину из запасников лет сорока-сорока пяти, тяжеловатых на подъем, так и не успевших сбросить с себя лишний вес и встать вровень с молодежью, грудился на опушке леса. Окопы, которые они начали, дорывали уже другие. Вдали на высокой насыпи поблескивала тонкая нитка безжизненной железной дороги. Безжизненность эту подчеркивали валявшиеся под откосом бронированные вагоны и паровоз бронепоезда, попавшего под бомбежку. От леса к этой дороге, минуя окраину какого-то хутора, название которого Николаенко не запомнил, с низенькими саманными хатами, соломенными крышами, плетнями, вишневыми и яблоневыми садами, подсолнухами и окружающими хутор хлебными нивами, тянулся противотанковый ров, в некоторых местах прерывающийся по непонятным причинам.
На небольшом расстоянии вдоль этого рва бойцы стрелкового батальона воздушно-десантной дивизии рыли окопы. Хотя дивизия имела такое громкое название, мало кто в ней прыгал с парашютом и мог назвать себя настоящим десантником. Сам Николаенко парашюта в глаза не видел, в воздушно-десантную дивизию попал после госпиталя с необстрелянным пополнением, и хотя ему довелось повоевать всего месяц, считал себя бывалым воякой, знающим, почем фунт лиха, то есть научился не кланяться каждому снаряду и мине, различать на слух, откуда ведется огонь и чем он ему и его взводу грозит, а главное — как себя вести, если на тебя прет страшная сила, когда начинают трястись поджилки и сердце останавливается от страха, при этом зная и чувствуя всем своим телом, что на тебя смотрят твои бойцы, и ты не имеешь права показывать им свой страх. Несколько атак немцев на их позиции, устроенные на скатах небольшой возвышенности, несколько атак на позиции противника — и на этом его боевая практика была прервана разорвавшейся за его спиной миной из шестиствольного немецкого миномета, прозванного самоваром, и только теперь, спустя почти пять месяцев, этой практике предстояло продолжиться.