л в густые заросли донника. Через минуту рядом с ним приземлился и капитан Триммер.
Со стороны дороги слышались глухие взрывы и трескотня, судя по всему, горящих боеприпасов.
— Ну что, капитан, встаем или еще полежим? — спросил Алексей Петрович, переворачиваясь на спину, когда затих вдали гул самолетов.
— Могут еще вернуться, — неуверенно ответил тот.
— Давно воюете? — допытывался Задонов.
— Честно признаться, товарищ подполковник, еще и не воевал. Три месяца всего, как призвали из запаса. До этого преподавал в педтехникуме историю партии. Пока краткосрочные курсы, пока формирование, пока стояли в резерве… — И, помолчав: — А что, заметно?
— Заметно, — не стал деликатничать Алексей Петрович. Затем спросил: — Так что там по части остальных секретов? Или вы уже все выложили?
— Да я, честно признаться, не так уж много их знаю. Во-первых, потому, что, как вы изволили заметить, человек я не военный, а посему отличить секрет от несекрета могу весьма приблизительно.
— А во-вторых?
— Во-вторых, с нами, политотдельцами, не очень-то ими делятся.
— Да и то верно: зачем они вам?
— То-то и оно, что, не зная, что важно, а что нет, иногда, должен вам признаться, попадаешь впросак.
— Зато, если попадете в плен, нечем будет поделиться с фрицами.
— И это тоже верно, — согласился капитан Триммер, коротко хохотнув. — Однако многие из моих более опытных коллег обижаются: вести политработу в таких условиях весьма, мягко говоря, затруднительно. Впрочем, как я успел заметить, командиры батальонов, бригад, полков и даже дивизий информированы исключительно в рамках своих непосредственных задач. И когда у соседей случаются изменения в обстоятельствах, никто не знает, драпают соседи или их специально отводят, надо ли им помочь огнем или еще чем, или сидеть и сопеть в обе дырки, ожидая приказа. А приказы часто запаздывают или не поступают вообще. В результате окружение и гибель людей и техники. Вот и судите сами, как воевать в таких условиях, тем более вести политработу.
— Да, хреново, — согласился Алексей Петрович, садясь и оглядываясь. — А скажите, капитан, кроме меня там будут еще газетчики?
— Полно, товарищ подполковник! — радостно воскликнул тот. — И из «Правды» тоже есть. И из «Комсомолки». И из других. Событие ведь, можно сказать, мирового масштаба. А что, правду говорят, будто Центральный и Брянский фронты уже перешли в наступление? — спросил он.
— Перешли, — коротко ответил Алексей Петрович и, еще раз оглядевшись, предложил: — Пожалуй, можно продолжить наше путешествие, капитан. Но прежде еще один вопрос: вы не из немцев?
— Из них, товарищ подполковник, — ответил капитан Триммер, и Алексей Петрович заметил, как дрогнул его голос. — Но я уже сто раз проверялся и перепроверялся.
— Извините меня, капитан, но я не об этом. Сами знаете: поволжских немцев в сорок первом загнали за Кудыкину гору, немцев в армию практически не берут, а тут вы. Любопытно, знаете ли.
— Да-да, я вас хорошо понимаю, товарищ подполковник. Считайте, что мне повезло. Меня и мою семью выслали вместе со всеми в Казахстан, но и там ведь жизнь не стояла на месте. Не правда ли? Ну а когда, как я понимаю, с кадрами стало плохо, дошла очередь и до таких, как я.
— То-то же я смотрю: азиатов на передовой появилось — тьма тьмущая.
— Да-да, все по тем же причинам, — закивал головой капитан Триммер, явно проникаясь доверием к известному журналисту. — Тогда, если можно, вопрос: а вы, товарищ подполковник, сами давно в действующей?
— Начинал на линии Витебск-Орша-Могилев в июле сорок первого. А что, заметно?
— Еще как! — воскликнул капитан Триммер. — Вы так легко, не оглядываясь, что ли, на других, кинулись вон из машины, что я даже опешил. А я вот побоялся в ваших глазах показаться трусом.
— Ничего, капитан, это со временем пройдет. Не страх, разумеется, перед возможностью быть убитым, а перед тем, что о вас подумают.
Они поднялись и пошли к машине, возле которой возился шофер, подкачивая переднее колесо. Через несколько минут поехали, миновали разбомбленную колонну и обнаружили, что, несмотря на весь шум и грохот, самолетам удалось поджечь всего лишь одну машину, а две других повредить, и теперь возле них тоже возились шоферы, перекладывая ящики на другие машины. Среди них похаживал капитан в интендантских погонах, покрикивал и с опаской поглядывал на небо. Небо было чисто, но с запада наплывала хмарь, грозя дождем. Впереди там и сям погромыхивало, иногда довольно основательно, что говорило не о заурядной перестрелке, а о самых настоящих боевых действиях.
Еще через полчаса машину остановили перед оврагом четверо бойцов из войск НКВД во главе с лейтенантом и приказали свернуть под раскидистые дубы. Чуть в стороне наметанный глаз Алексея Петровича разглядел замаскированный в кустах «максим», прикрытые ветками небольшие окопы, а еще чуть дальше таились два английских танка «Черчилль».
Лейтенант тщательно проверил документы, переговорил с капитаном Триммером, затем куда-то позвонил, и лишь после этого машину пропустили. Но проехать далеко не удалось: задержали в небольшой дубраве в нескольких сотнях метров от села. Дальше пришлось идти пешком. При этом им настоятельно посоветовали при первых же звуках самолетов постараться быстрее спрятаться в первое попавшееся укрытие, чтобы не демаскировать расположенные в селе объекты.
Где-то за селом стреляли пушки. На фоне вполне посветлевшего неба чуть на взгорке виднелись две кирпичных трубы какого-то завода. Правее чернело что-то вроде ямы. В яму вела разъезженная дорога.
— Это что? — спросил у капитана Триммера Алексей Петрович, останавливаясь.
— Что именно вы имеете в виду, товарищ подполковник? — в свою очередь задал Задонову вопрос капитан.
— Я имею в виду вот это все, — повел рукой Алексей Петрович на окраинные домишки, разбитые паровозы и вагоны, железную дорогу, уходящую вдаль.
— А-а, это? Это село Прохоровка. А чуть севернее — село и станция Александровка. Они представляют почти одно целое. Нас заверили, что дальше Прохоровки немца мы не пустим, — с уверенностью закончил капитан Триммер, точно ему это пообещал сам командующий фронтом.
Они прошли с полкилометра. Вдали то ли продолжался, то ли заканчивался бой: иногда рвались мины, иногда прострочит пулемет.
— Там дальше — совхоз «Октябрьский», — пояснил капитан. Вчера он был у нас, но вечером немцы его захватили. Пехота вчера несколько раз пыталась отбить совхоз, и сегодня тоже пыталась, но, судя по всему, гитлеровцы там закрепились надежно. Пойдемте, товарищ подполковник, а то начнут стрелять, а тут ни одного окопа.
И они ускорили шаги.
Еще через какое-то время Алексей Петрович, встреченный громким одобрительным гулом своих коллег, пил крепко заваренный чай в просторной землянке политотдела 5-го гвардейского танкового корпуса, расположенной на южной окраине Прохоровки. До начала наступления оставалось чуть более часа. Можно было бы и поспать, но он решил продолжить выяснение обстановки, для чего выбрал заместителя начальника политотдела армии подполковника Рестовского.
— К генералу Ротмистрову вы сейчас не попадете, — говорил подполковник, человек сухой не только внешне, но и внутренне, про которых говорят: «от сих до сих». — К тому же у него в штабе находится маршал Василевский, — продолжал он. — Сами понимаете, армия уже заняла исходные позиции для контрудара по немецкой танковой группировке…
— Так наступление или контрудар? — перебил подполковника Алексей Петрович, остановив бег своей авторучки по странице толстого блокнота.
Подполковник замялся, с подозрением заглядывая в блокнот известного журналиста. Затем стал объяснять, чем контрудар отличается от наступления.
— В чем заключается разница между тем и этим, представление имею, — оборвал Алексей Петрович ровный поток слов политотдельца… — Простите, не знаю вашего имени-отчества?
— Макар Савич, с вашего разрешения, — после некоторой заминки ответил подполковник. Затем пояснил: — Я просто хочу вам напомнить, Алексей Петрович, что упоминание в газете звания и должности старших офицеров может иметь место исключительно с разрешения высшего командования.
— Макар Савич, Макар Савич! — пожурил подполковника Задонов. — Я с первых дней во фрунте, как говаривали наши незабвенные предки, и давно вызубрил, как раньше зубрили «Отче наш», что можно писать, а что нельзя. Так что если упоминать ваши данные не разрешат, останетесь в этом блокноте исключительно для истории… Итак, все-таки контрнаступление.
— Да, именно так. Потому что наступление готовится не три дня, как это имеет место в данном случае, а три и более месяцев. Что и показала Сталинградская операция по окружению Шестой армии генерала Паулюса. Тем более что гитлеровцы продолжают наступать в попытке захватить станцию Александровскую и село Прохоровку. Более того, становится вполне очевидным, что противник старается окружить часть наших войск в излучине реки Пена…
— И что из этого следует, Макар Савич? — спросил Алексей Петрович, уставившись в светлые глаза подполковнику Рестовскому с вниманием первого ученика.
— То есть, простите, как что из этого следует? Странный вопрос. Из этого следует, что командование фронтом спустило приказ, а мы его должны исполнять во что бы то ни стало… Кстати, я все это уже объяснял вашим коллегам.
— Простите, Макар Савич, но я привык пользоваться сведениями из первых рук. Мои коллеги — это нечто испорченного телефона. Так что вы уж не сочтите за труд объяснить мне, каким образом танковая армия собирается исполнять спущенный приказ?
Подполковник Рестовский свел белесые брови к переносице и заговорил скрипучим голосом:
— Одновременным ударом танковых корпусов и пехоты в самое, так сказать, осиное гнездо гитлеровцев, то есть по танковым дивизиям корпуса СС. А большего я вам сказать, к сожалению, не могу, — упредил он дальнейшие расспросы корреспондента, пояснив: — Не потому, что не хочу, а потому, что знаю лишь общее направление. Что касается деталей, так вы и ваши коллеги для этого сюда и приехали, чтобы увидеть все своими глазами, — закончил он и как бы застегнул лицо на все пуговицы.