— Я помню о вашем докладе, товарищ Антонов, — сказал Сталин, поведя рукой с зажатой в ней трубкой. — И помню, что генерал Камера обещал исправить свои ошибки. Исправлять свои ошибки — не такое простое дело, товарищ Антонов, как это может показаться на первый взгляд. Предоставим ему еще один шанс. На этот раз — последний. Но там не только Камера плохо исполняет свои обязанности. Командующий фронтом Соколовский тоже не блещет инициативой и разнообразием приемов. Генштаб должен взять под особый контроль эти фронты. Я хотел бы, чтобы офицеры Генштаба, бывая на передовой, глубже вникали в существо дела и не верили на слово командирам, какой бы пост они ни занимали.
— Именно на это мы и нацеливаем своих офицеров, — товарищ Сталин.
— Хорошо, товарищ Антонов. Держите меня в курсе всех событий. И проследите, чтобы подготовка к наступлению названных фронтов была закончена к сроку.
— Будет исполнено, товарищ Сталин, — произнес генерал Антонов, снова резко кивнул головой, повернулся и пошел из кабинета.
Сталин подождал, когда за генералом закроется дверь, вызвал Поскребышева, спросил:
— Берия ждет?
— Ждет.
— Пусть заходит.
Лаврентий Павлович Берия с величавостью внес свое массивное тело в кабинет Сталина, прижимая к бедру красную папку.
Сталин повел рукой, показывая на стул, спросил:
— Отправил Михоэлса с Фефером?
— Отправил, — ответил Берия.
— Смотри, это — твои люди, ты за них и в ответе.
— Никуда они не денутся, товарищ Сталин. Что Михоэлс, что Фефер чувствовать себя лучше, чем в Москве, не смогут нигде. А убедить евреев Америки, что евреям в СССР живется не хуже, лучше этих двоих не сможет никто. Больших денег они из американских толстосумов не вытрясут, но хотя бы заложат основы на будущее.
— Будущее, это будущее. А валюта нам нужна сейчас, — проворчал Сталин. — Чем больше выклянчат, тем лучше. Но главное, чтобы евреи, занимающиеся созданием атомной бомбы, делились с нами своими секретами. А делиться они будут лишь тогда, когда поймут, что обладание такой бомбой одной из стран приведет к мировой катастрофе. Тогда всем будет плохо: и евреям, и русским, и папуасам.
— Мне это понятно, товарищ Сталин. И в беседе с посланцами, хотя я и не раскрывал им существа дела, однако нацеливал на то, что Америке с Советским Союзом лучше жить в мире.
— Ну и правильно. Американцы даже подозревать не должны, что нам известно о том, что делается у них в Лос-Аламосе. Пусть думают, что мы в своей берлоге только и умеем, что лапу сосать. И ни в коем случае не связывайтесь с членами американской компартии. Их рвение помочь нам похвально, но в данном случае бесполезно и даже опасно. Все тамошние коммунисты находятся под наблюдением спецслужб, через них они могут выйти на наших агентов и поставить под подозрение наших информаторов из числа ученых-атомщиков.
— Разумеется, мы держимся от них подальше, но они буквально бомбардируют наше посольство предупреждениями о разработках сверхмощного оружия. Точных сведений у них нет, и толку от их предупреждений никакого.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — кивнул головой Сталин. Затем, глядя вприщур в глаза Берии: — По Москве ходят слухи о перспективах создания еврейской республики в Крыму? Откуда у евреев эта блажь?
— Точно не скажу, но могу предположить, — на замедлил с ответом Лаврентий Павлович, — что они решили, будто после выселения из Крыма татар, греков и болгар полуостров станет как бы бесхозным. Отсюда и эта блажь. Я думаю, что препятствовать ее распространению в данной ситуации было бы неразумным…
— Почему?
— Я прозондировал почву и выяснил, что Михоэлс с Фефером повезли эту… э-э… идею в Америку в надежде, что тамошние евреи поддержат ее своими финансами. Мировое еврейство давно бредит о создании самостоятельного еврейского государства. Они бы предпочли иметь его в Палестине, но англичане вряд ли уступят им этот лакомый кусок. Мне кажется, мы могли бы на этом деле сыграть, получить под идею еврейского Крыма от американских евреев немалые деньги… — произнес Берия и замолчал на полуслове.
Сталин подумал, что идею эту мог московским евреям подкинуть и сам Берия… с прицелом на будущее. На свое будущее, разумеется. Тем более что в двадцать четвертом году в связи с расселением евреев из-за черты оседлости и попытки приобщить их к крестьянскому труду, в Крым было переселено несколько десятков тысяч, однако от этих поселений почти ничего не осталось: евреи если и занимались сельским хозяйством, то исключительно руками наемных рабочих из местных жителей, сдавали землю в аренду или спекулировали ею (НЭП был в самом разгаре), а сами жили в городах, занимались торговлей и ремесленничеством. Однако идея создания Еврейской советской республики в Крыму возникла именно тогда, в Цэка разгорелись жаркие споры, евреев обвинили в желание сесть на все готовенькое и нежелание осваивать новые земли, утверждать там советскую власть. Тогда еврейская фракция в Цэка большинства голосов не получила, и только через десять лет к этому вопросу вернулись снова, в результате чего была создана Еврейская автономная область на Амуре, в составе Хабаровского края. Но мало кто из евреев туда поехал, так что новые земли осваивали в основном русские да украинцы.
Возвращаясь к столу, Сталин решил, что, действительно, нынешней болтовне этой не стоит пока мешать, но обязательно выявить зачинщиков, их планы и связи с заграницей. А там будет видно. Он остановился возле стола, раскурил трубку, несколько раз пыхнул дымом, заговорил, но совсем о другом:
— А теперь вот что. Организуй-ка мне поездку на Калининский фронт. Часа за два, за три предупреди Еременко, чтобы был на месте. О том, с кем будет встреча, ни слова. Ну да не мне тебя учить.
— Опасно, Коба, — промолвил Берия, переходя на доверительный тон, пытаясь отговорить от этой затеи Сталина. — Немецкая авиация часто шныряет по ближайшим нашим тылам. Глупая случайность — и…
— А ты сделай так, чтоб было безопасно! — вспылил Сталин. — Или в твоей богадельне разучились это делать?
— Хорошо, все будет сделано, как ты хочешь, — пошел на попятный Берия. — Один только вопрос: киношников и фотокоров брать?
Сталин задумался на несколько мгновений. С одной стороны, вроде бы надо взять, потому что наверняка найдется немало злопыхателей, которые будут обвинять товарища Сталина в том, что он всю войну просидел в бомбоубежище, ни разу не побывав на фронте. С другой стороны — плюнуть и растереть: Верховному Главнокомандующему вовсе не обязательно бывать на фронтах, тем более что и без него есть кому. Даже Кутузов командовал Бородинским сражением, находясь на почтительном расстоянии от самого сражения. И это правильно. Потому что картины одного-двух сражений ничего не дают Верховному для понимания характера войны как таковой. Ему положено мыслить совсем другими категориями. Отсюда вывод: фотокоры и киношники лишь дадут злопыхателям в руки крапленые карты, подтверждая, что вот, мол, Сталин, опасаясь за свой авторитет, все-таки побывал в одном-двух местах в районе боевых действий, никак не повлияв на эти действия. На каждый роток не накинешь платок.
— Обойдемся без фотокоров и борзописцев, — подвел черту под свои размышления Сталин. — Я не стрелять туда еду.
Берия согласно кивнул головой, хотя совершенно не понимал, зачем Сталину ехать на фронт. Тем более на Калининский. Тем более к Еременко, которого и Сталин, и сам Берия ставили не слишком высоко.
Глава 2
Через два дня после разговора Сталина с Берией на разбитом бомбежками полустанке, примерно в двадцати километрах от Ржева, остановился товарный поезд, груженый строительными материалами. Из вагонов посыпались красноармейцы с черными погонами, с эмблемами саперных и железнодорожных войск. Эшелон разгрузили, и он ушел на восток. Вслед за ним пришел другой эшелон. С него сгрузили зенитки, машины, несколько танков и броневиков, ящики с патронами и снарядами, походные кухни, палатки. Все это быстро рассосалось в окружающих полустанок лесах и затаилось, лишь в ближайших окрестностях появились усиленные патрули, иногда даже с собаками. А на полустанке саперы что-то строили, железнодорожники прокладывали новую ветку, работы не прекращались даже ночью. За несколько дней было возведено станционное здание, украшенное резными наличниками на окнах, и деревянная платформа, не слишком длинная, но довольно широкая и весьма основательная. С той и другой стороны платформы были устроены съезды для машин, годные и для танков, правда, не самых тяжелых. Станционное здание и платформу выкрасили зеленой краской, остатки сгоревших изб небольшой деревушки, некогда примыкавшей к полустанку, убрали, воронки от бомб и снарядов засыпали, дорожки расчистили и посыпали желтым речным песком, рядом с основной веткой пролегла запасная, которая уходила в лес по узкому просеку и там обрывалась земляной насыпью и П-образной загородкой из массивных бревен.
И вот в один из дней первой половины августа, незадолго до рассвета, на обновленном полустанке, оцепленном солдатами внутренних войск, остановился поезд из десятка крытых товарных вагонов, с двумя паровозами, — один спереди, другой сзади. Поезд остановился напротив платформы. Тотчас же двери товарных вагонов поехали в стороны, из них выползли две закамуфлированные легковые машины. Немного погодя из одного из них вступило на платформу человек пять, среди них выделялась низкорослая фигура Сталина. Приехавшие тотчас же расселись в машины. К ним присоединилось еще несколько, и вся кавалькада направилась по весьма неплохой дороге, тянущейся через лес, а поезд, запыхтев, съехал на запасную ветку и затаился среди сосен и елей.
Еще не взошло солнце, когда машины въехали в небольшую деревню, состоящую из двух десятков изб, чудом уцелевших среди бушевавших вокруг нее боев. Как выяснили оперативники госбезопасности, в деревне стояла какая-то немецкая тыловая ремонтная часть, солдаты и офицеры ютились в этих избах вместе с их хозяевами, в основном стариками, женщинами и детьми, за два года и те и другие притерлись друг к другу, и когда немцам пришла пора уходить, они оставили деревню в полной сохранности. Случай редкий, не типичный, однако имеющий место быть, и офицеры госбезопасности каждого жителя по сто раз допрашивали и передопрашивали, передавая один другому, однако никакой измены или сотрудничества с оккупантами не обнаружили, разве что желание беззащитных людей выжить во что бы то ни стало.