януться назад: вдруг ударят в спину, выбравшись из своих нор. Но солдаты деловито прочесывают ходы сообщения, швыряют в блиндажи и доты гранаты — и дальше, дальше, не задерживаясь, не отвлекаясь, оставляя подчищать второму эшелону.
Нет, сзади не стреляли.
И Красников больше не оглядывался.
О каком-то руководстве боем говорить не приходилось. Красников бежал вперед, иногда различая свои фланги, иногда теряя их в дыму. Слух улавливал редкие автоматные очереди, хлопки гранат, но над всеми звуками господствовал грохот катящегося впереди огненного вала.
Так же быстро Красников добежал и до второй линии немецких окопов. Пробегая поверху хода сообщения, увидел выбирающихся из блиндажа немцев, дал длинную очередь из автомата, успел заметить изумленные глаза: не ждали так быстро, — почувствовал упоительное злорадство и побежал дальше, стараясь не отставать от разрывов.
Так они пробежали километра три. Миновали лесок, росший на возвышении, в леске еще держался треск ломающихся стволов и веток, на выходе из этого леска скатились с откоса, перемахнули грунтовую дорогу и метров через триста на открытом поле уперлись в стену разрывов: стена «стояла» и не двигалась с места. Красников вместе со всеми по инерции пробежал еще метров сорок, пока не услышал визг осколков и по запаху сгоревшей взрывчатки не определил, что это уже рвутся не наши снаряды, а немецкие, что немцы ведут отсечный огонь, что надо остановить роту и подумать об обороне.
Взмахом руки он подозвал к себе Камкова и Федорова, велел им бежать на фланги и отводить людей к опушке леса. Сам же из ракетницы подал сигнал о прекращении атаки и, закинув автомат за спину, пошел не спеша назад, понимая, как важно его необстрелянным солдатам видеть своего командира спокойным и уверенным в себе и верить, что все идет, как надо.
До деревушки Станиславув, которая значилась на карте как конечный пункт атаки, они не дошли какой-нибудь километр с небольшим гаком, но вчера вечером в штабе занимавшей здесь оборону дивизии и не настаивали, чтобы его рота непременно эту деревушку захватила: деревушка стояла в низине, сама по себе ничего не решала, взяв же эту деревушку, надо было волей-неволей идти еще километра два, а это за пределами видимости артиллерийских корректировщиков, и есть все шансы оказаться отрезанными от своих сил. Так это ему в штабе разъяснили и оставили на его усмотрение.
— Отходи-ить! Отходить к лесу! — понеслось по цепи, и солдаты начали пятиться, а потом побежали, чтобы как можно меньше времени оставаться на открытом месте.
Вдоль опушки леса шла проселочная дорога с электрическими и телеграфными столбами по обе стороны. На карте она помечена тонкой линией и тянется, проходя через другие деревни, за пределы карты.
«Дойдете до этой рокады, оседлаете — уже хорошо!» — сказали в штабе дивизии.
Сразу же за дорогой, по восточной ее стороне, шла невысокая, метров пяти-шести высотой, холмистая гряда, она поднималась над дорогой и лощиной, спускающейся к деревне, была изрезана овражками и очень походила на когда-то издохшую рептилию. На этой-то гряде Красников и решил окопаться и ждать дальнейшего развития событий.
По опыту он знал, что не пройдет и часа, как немцы начнут контратаковать — сперва малыми силами, чтобы прощупать и понять, с кем они имеют дело, а потом навалятся — только держись. Нельзя было терять ни минуты. Послав связного в полк, который должен был, двигаясь по следам штурмовиков, расширить и закрепить прорыв, Красников собрал командиров взводов, таких же молодых лейтенантов, как и он сам, и еще более молодых младших лейтенантов, приказал охватить лесочек по его западной и северо-западной стороне, выслать на фланги сторожевые охранения с пулеметами, от каждого взвода выделить по десятку солдат и прочесать лесочек с севера на юг, чтобы знать, что за спиной, и не беспокоиться понапрасну. Командовать этим прочесом Красников назначил Гаврилова.
Отдав все необходимые распоряжения и отпустив взводных, Красников пошел вдоль опушки леса.
Ему еще никогда не приходилось командовать такой массой людей. И даже было как-то странно, что все они послушны его воле, что стоило приказать, как зазвучали команды, замелькали саперные лопатки, и никто не сачкует, не прячется, каждый знает, что ему делать.
А впереди, на открытом заснеженном пространстве, широкой дугой, далеко уходящей вправо и влево, все еще рвались немецкие снаряды и мины, и это означало, что противник пока не представляет, что кроется за атакой русских, что у немцев если и не паника, то растерянность имеет место — это уж точно: наверняка не ожидали, что русские так быстро окажутся здесь, что они вообще могут оказаться здесь через полчаса после начала атаки.
Наш огненный вал, между тем, докатился до деревни Станиславув, огненным смерчем прошествовал по ее улицам, огородам и крышам домов, поднялся за деревней на взгорок и опал, будто израсходовав все свои силы, оставив за собой несколько разгорающихся пожаров.
Вдоль опушки леса бойцы энергично махали лопатами, вгрызаясь в мокрую землю, которую так и не схватили по-настоящему морозы. Пулеметчики, хрипя от напряжения, волокли толстые лесины, укладывали их на бруствер, другие валили телеграфные столбы. Прибежал запыхавшийся солдат и доложил, что при прочесывании на восточной опушке леса они наткнулись на немецкие противотанковые орудия, прислугу взяли в плен, а больше никого не обнаружили.
— Сколько орудий? — спросил Красников.
— Четыре. Одно без прицела: снаряд попал. Но наводить можно и через ствол.
— А тяга есть?
— Есть. Машины на полугусеничном ходу. Там уже ребята цепляют. Гаврилов спрашивает, что с немцами делать?
— Сами не знаете, что? Расстрелять! Впрочем, парочку фрицев, званием повыше, оставить и привести сюда. Допросим, узнаем, что у них дальше. И пушки сюда. Давай!
Солдат козырнул и скрылся в лесу.
Красников возвращался назад, к своему КП под толстым дубом со срезанной верхушкой, когда стрельба прекратилась.
Только где-то сзади была слышна пулеметная и автоматная трескотня да редкие разрывы снарядов и мин. Трудно было отсюда определить, что означают эти звуки: наши ли расширяют прорыв, немцы ли затыкают образовавшуюся дыру. Связной все еще не появлялся, связисты где-то застряли со своими катушками и телефонными аппаратами. Что делается сзади, не видно за лесом, а впереди будто все вымерло, лишь поднимались к небу отдельные дымы. Но Красников знал, что это только кажется, а на самом деле там идет своя, скрытая от его глаз, деятельность, и она вот-вот проявится.
И вдруг сзади густо ударили автоматы. Стрельба, однако, длилась всего секунд двадцать и так же резко оборвалась, лишь прозвучало вдогонку несколько коротких очередей да одиночных выстрелов: там, судя по всему, Гаврилов расправился с немецкими артиллеристами.
Вся линия, по которой рылись окопы, услыхав эти выстрелы, замерла, и Красников увидел, как его солдаты с тревогой поглядывают то назад, то на него, своего командира. Тогда лейтенант пренебрежительно махнул рукой, поднял к глазам бинокль и стал смотреть вперед, в сторону деревни. И люди успокоились, снова замелькали лопатки и полетела из окопов земля.
Стоя под деревом, Красников в бинокль изучал каждый перелесок, каждый холмик лежащей перед ним местности. Вот в поле зрения попали крыши домов, шпиль костела, его стрельчатые окна. Наверняка в этом костеле немецкий наблюдательный пункт. На южной окраине деревни чадно горит какое-то строение, резко выделяясь среди других пожаров. Но дерево так гореть не может. Так горит солярка или немецкий эрзац-бензин. Ну, еще резина. Значит, в деревне есть какая-то техника. Машины, по крайней мере. А вон на другом конце Станиславува, среди голых деревьев, вдруг вспухло сизое облачко, чуть правее — еще. Танки. Пока невидимые, но уже пришедшие в движение. А прямо по центру деревни, в садах и огородах, тоже какая-то суета: похоже, накапливается пехота.
Была бы связь со своими артиллеристами… Может, послать еще связного?
Глава 16
Красников посмотрел на часы: с начала атаки прошло чуть больше часа — и удивился: ему казалось, что целая вечность. Нет, посылать связного рановато, а то подумают там, что он нервничает и не знает, что делать. В конце концов, у него приказ: оседлать рокаду! — и он оседлал. А все остальное — как решит начальство.
За спиной послышался рокот, и среди подлеска показался немецкий тягач. Красников махнул рукой, побежал навстречу. В кабине тягача сидел Гаврилов и широко улыбался. Красников впервые видел такую ясную и торжествующую улыбку на лице бывшего майора танковых войск. Гаврилов открыл дверцу, соскочил на землю.
— Вот что, Гаврилов, — заговорил Красников, обойдя тягач и прицепленную к нему длинноствольную пушку с широким набалдашником дульного тормоза. — Протащите орудия так, чтобы из костела не было видно. У них там наверняка наблюдательный пункт. Этот пункт надо будет снести первыми же выстрелами. Орудия распределите по фронту равномерно. И таким образом, чтобы можно было прикрыть фланги. Имейте в виду: у немцев привычка утюжить позиции вдоль фронта. Я сейчас дам команду по цепи, чтобы все артиллеристы собрались к вам. Должны же быть у нас артиллеристы? Как вы думаете?
— Найдутся, товарищ лейтенант.
— Зарывайтесь в землю. Поспешите. Немцы вот-вот начнут атаку. В деревне у них танки.
— Ничего, не так страшен черт, как его малюют! — все так же широко улыбаясь, ответил Гаврилов. — Да вы не волнуйтесь, командир. Не подведем.
— Ну, давайте. Я вас назначаю командиром батареи.
Через минуту два тягача повернули налево, давя гусеницами кустарник и мелкие деревья, два — направо. По цепи побежал автоматчик, выкрикивая на ходу:
— Братва! Нужны пушкари! Евсеев! Капитан Евсеев! Кто видел капитана Евсеева?
Красников вернулся на свой КП под дерево.
А в это время за спиной, за лесом, все сильнее разгорался бой. Слышались тявканья противотанковых пушек, дудуканье крупнокалиберных пулеметов. Казалось, стрельба шла по всему фронту. Она то приближалась, то отдалялась, то усиливалась, то ослабевала.