Эту пару можно было бы принять за мексиканцев, если иметь в виду во что они одеты, их загорелые лица, тоненькие усики джентльмена, коротковатые ноги у обоих, но дежуривший на вокзале агент федеральной службы безопасности сразу же признал в них евреев. Однако кто только ни приезжает в этот городок, славящийся минеральными источниками, чистым горным воздухом, хорошей и сравнительно дешевой кухней, — и агент, зевнув, продолжил чтение потрепанного журнала, в котором печатались детективы и разные любовные истории голливудских знаменитостей.
Подозвав пожилого носильщика-негра, сидящего с равнодушным видом на своей трехколесной тележке, джентльмен велел ему забрать вещи и отвезти их к стоянке такси. Негр не спеша поставил на тележку чемодан и баул и покатил ее, объезжая по асфальтированной дорожке скромное здание вокзала. Сразу же открылась маленькая площадь, совершенно пустая. Негр остановился, посмотрел на дальние горы, похожие на издохшую рептилию, и произнес:
— Если господам нужен отель, так это совсем рядом. Но если господа хотят жить подальше от железной дороги, так это вон туда, — и он махнул рукой в сторону уходящей на взгорок улицы, застроенной очень похожими друг на друга двух и трехэтажными домами, добавив при этом: — Там тоже есть отели. Можно еще дальше: там еще тише. И вообще в городе никого почти не осталось: одних забрали в армию, другие сами уехали туда, где есть работа и хорошо платят. — И выжидательно глянул на джентльмена.
— Поехали дальше, — велел тот и подставил жене согнутую руку, за которую она тотчас же и уцепилась.
Здесь, действительно, было тихо, так тихо, что тарахтение по булыжной мостовой тележки воспринималось как нечто невозможно громкое и враждебное этому миру. Более того, не верилось, будто где-то идет война, гибнут люди, работают день и ночь, дымя и гремя, заводы и фабрики, а в засекреченных лабораториях, расположенных сравнительно недалеко от Альбукерке, американские ученые совместно со своими коллегами из разных европейских стран ломают голову над созданием атомной бомбы, ужасную силу которой они представляют себе с восторженным ужасом, и то лишь погрузившись в мир математических формул.
— Прощу прощения. Позвольте узнать: вам не приходилось бывать у нас до войны? — осторожно поинтересовался негр, которому, видать, очень хотелось поговорить со свежими людьми.
— Нет, мы здесь впервые, — ответил джентльмен вполне дружелюбным тоном, располагающим к разговору.
— До войны к нам приезжали весьма солидные господа, — оживился носильщик. — Они не жалели денег, всем доставались хорошие чаевые. А нынче у нас пусто, люди еле сводят концы с концами, и мы рады любым приезжим. Если бы не парни из Лос-Аламоса, которые приезжают к нам на уик-энд, всем пришлось бы отправляться на хлопковые плантации Миссисипи и Арканзаса. Ничего не поделаешь: война.
— Разве есть такие парни, что не воюют? — искренне удивился джентльмен.
— О, еще как есть, мой господин! — воскликнул носильщик. — А главное — у них водятся деньжата, которые они не знают, куда потратить.
— А казино? Ведь совсем рядом Лас-Вегас!
— Эти парни не играют в рулетку, мой господин. Они играют совсем в другие игры. Только об этом нам знать не положено.
— Холодно у вас здесь, — пожаловался джентльмен, сжимая на шее отвороты пальто рукою в черной перчатке. — Даже не верится, что мы на тридцать пятой широте.
— Высокогорье, сэр, — тут же откликнулся носильщик. — Почти пять тысяч футов над уровнем моря. Зато у нас воздух, какого вы не сыщите нигде в мире, — убежденно добавил он. — И самая лучшая вода.
— Ага, вот это мне нравится, — произнес джентльмен, останавливаясь напротив двухэтажного дома со стрельчатыми окнами, маленькими балконами, с черепичной крышей, с ангелочками над входом и вывеской, на которой изображены кровать, стол и улыбающийся джентльмен с огромными усами. — Как тебе, дорогая?
— По-моему, очень недурно, — произнесла женщина.
— У вас хороший вкус, мои господа, — одобрил выбор носильщик, поворачивая тележку к двери. — Здесь вы хорошо проведете время.
Миновало два дня, наступило воскресенье. Утро выдалось солнечным, безветренным, хотя и морозным. Знакомая нам супружеская пара проснулась в семь часов. Первым открыл глаза и встал муж. Он включил радио, прошлепал в ванную комнату и долго там плескался под душем. Затем его место заняла жена. Они все делали молча, будто их обязанности расписаны и затвержены раз и навсегда и не могли быть изменены ни на один параграф, ни на одну букву. Пока они приводили себя в порядок, успели прослушать сводку последних новостей, в которых военным действиям в различных частях света отводилось значительное место. Рассказывалось о сражениях в Тихом океане американского флота с японским, о боях на островах Малайского архипелага, о грандиозной битве в Арденнах с танковыми полчищами Гитлера, о продвижении русских армий на Балканах; с возмущением говорилось о том, что Сталин преступно медлит начать наступление в Польше, которое бы существенно облегчило положение войск союзников, попавших в арденнскую мясорубку.
Оглядев друг друга придирчивым взглядом, муж и жена покинули номер и стали спускаться в бар по узкой деревянной лестнице. Лицо женщины при этом выражало полную отрешенность от всего земного, и ни у кого не могло возникнуть ни малейшего сомнения, что утро она провела за усердной молитвой.
Едва супружеская пара приступила к завтраку, как глухую тишину городка нарушил когда-то веселый и пронзительный, а теперь сиплый и печальный гудок паровоза, стук колес и шипение пара прибывшего в городок пассажирского поезда. А еще через несколько минут послышался топот множества ног и многоголосый говор. И в отель буквально ворвалась, толкаясь и галдя, толпа джентльменов в шляпах, иные с тростями, в длиннополых пальто, под которыми, когда джентльмены разоблачились, оказались потертые пиджаки и брюки с пузырящимися коленями, многие при галстуках. Их ждали, и потому с утра пораньше на кухне скворчало мясо, пахло жареным луком, лавровым листом и перцем, суетились хозяин гостиницы, бармен и ресторатор, сновали между столиками, расставляя приборы и сверкая белозубыми улыбками, чернокожие официантки.
Было заметно, что эти посетители здесь не впервой, что они будто вырвались из заточения, и теперь наслаждаются свободой и возможностью удовлетворить свои весьма скромные желания. Часть из них, наиболее молодая, кинулась к стойке бара. Одни потребовали виски, иные даже без содовой и льда, то есть таким, какое оно в бутылке. Другие заказывали бренди или семидесятиградусный кубинский ром, а были и такие, кто предпочитал русскую водку. Выпив по две-три порции, джентльмены расселись за столики, закурили и затараторили о чем-то своем, так густо пересыпая свою речь специальными терминами, что понять их смог бы далеко не каждый, даже весьма образованный человек. Тем более что многие изъяснялись на английском с таким ужасным акцентом, пересыпая свою речь немецкими, итальянскими, фламандскими, норвежскими и прочих наречий словами, что можно было раскрыть рот от изумления и подумать: уж не случилось ли новое вавилонское столпотворение?
Супружеская пара оказалась как раз посреди этого столпотворения. Другие бы на их месте постарались поскорее закончить свой завтрак и покинуть галдящее на все голоса замкнутое пространство, но они, видать, и в этом случае не собирались отказываться от своей привычки есть медленно, тщательно пережевывая пищу и не тотчас же набивая рот новой порцией, как только исчезала в желудке предыдущая.
Однако всякое действо когда-нибудь заканчивается, уступая место следующему, и наша пара, допив минеральную воду и вытерев губы бумажной салфеткой, поднялась и чинно прошествовала к выходу. И никому не показалось странным, что их уход совпал с появлением в баре высокого еврея в круглых очках, а в остальном ничем от других не отличающегося. Его встретили насмешками:
— Клаус! — кричали ему со всех сторон. — Ты не забыл купить в аптеке клистир? А презервативы? А что дочка аптекаря? Она по-прежнему строит тебе глазки? Смотри, Клаус, узнает жена, пришьет солдатскую пуговицу к твоему гульфику!
И здоровый хохот прокатился по залу, искрились влагой глаза, и Клаус хохотал вместе со всеми, похлопывая себя по карманам: мол, купил все, что надо.
Глава 27
Супружеская пара, между тем, не спеша шествовала по тихой улице, по ее теневой стороне, скорее всего, по привычке, выработанной проживанием на жарком юге, потому что солнце, поднявшееся из-за горного хребта, хотя и припекало весьма основательно, но воздух оставался холодным, и лес, все еще окутанный голубой дымкой тумана, продолжал коченеть от ночного холода. Пара замедлила шаг напротив аптеки, джентльмен закурил сигарету, а женщина, бросив быстрый взгляд на ее окна, решительно взяла его под руку. Они пересекли улицу, поднялись по ступенькам, открыли входную дверь, над которой висела скромная вывеска: «Григулевич и К. Лучшие лекарства и препараты». Звякнул над дверью колокольчик, из-за прилавка на посетителей глянули настороженные глаза пожилого еврея, губы его раздвинулись в дежурной улыбке, изжеванный голос произнес дежурную фразу:
— Доброе утро, господа. Милости просим в наше заведение. Только здесь вы найдете все, что нужно для вашего здоровья.
Джентельмен снял шляпу и слегка поклонился.
— Нам нужны пилюли от насморка в светло-зеленой упаковке, — произнес он вкрадчивым голосом.
— К моему глубочайшему сожалению, сэр, остались пилюли только в темно-синей упаковке. И тех всего девять штук.
— Какая жалость, — покачал головой джентльмен. — Но, может быть, вы приготовите их к завтрашнему дню?
— О да! Разумеется! — воскликнул аптекарь с нескрываемой радостью, будто его избавили от ужасных неприятностей. И тут же предложил: — Кстати, господа могут сами понаблюдать за их приготовлением. — И глазами показал на дверь, ведущую во внутренние помещения, затем возвел их к потолку.
Посетители, не задерживаясь, как будто они бывали здесь ни раз, скрылись за этой дверью, поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и вошли в комнату, окна которой были закрыты ставнями.