Огненный клубок, разрастаясь и оставляя в небе темный след, стремительно несся к земле, и вот уже видно крестообразное тело самолета, объятого пламенем. Он падал почти отвесно, достиг земли километрах в двух за линией фронта, родил короткое шарообразное сияние и долгий тяжелый вздох.
Матов и часовой несколько минут вглядывались в небо в надежде, что появится на нем хотя бы одно пятнышко парашюта. Немцы тоже, судя по всему, ждали того же и не жалели осветительных ракет. Но пустынно было темное небо, все также светила луна, мерцали немногие звезды, и все слабее становился гул уходящих самолетов, будто ничего не случилось…
И немцы угомонились.
Запрокинув голову, Матов смотрел в звездное небо и будто видел лица молодых летчиков, видел, как вертят они головами во все стороны, а немецкий ночной истребитель все ближе и ближе, и немецкому асу хорошо видны ползущие сомкнутым строем русские бомбардировщики. Вот он сейчас прицелится и… Но гул самолетов уже еле слышен, и ничто больше не нарушает покой звездного неба, по которому только что прочертили свой огненный путь несколько молодых жизней.
Скрипнула дверь блиндажа, и в двух шагах от Матова остановился адъютант Погорелов.
— Ты-то чего не спишь? — спросил Матов своего адъютанта.
— Да так как-то… Не спится, товарищ полковник.
— Ну, раз не спится, тогда давай пройдемся вперед, посмотрим, что у нас там делается. Предупреди дежурного, что мы ненадолго.
И Матов стал надевать шинель в рукава.
Глава 13
Лейтенант Красников дремал, сидя на нарах. Пристроевшись кто где, спали бойцы первого взвода его роты. Землянка, где их разместили на ночь, и так была переполнена солдатами-окопниками, воздух спертый и настолько пропитан запахами давно немытых человеческих тел, что хоть топор вешай. Отовсюду слышны бессвязное бормотание, разноголосый храп, стоны, всхлипы. Кто-то, — видимо, нерусский, — время от времени то ли вскрикивает во сне: «Берды! Дурды!», то ли молится. В другом углу кто-то почти через равные промежутки времени вздыхает и произносит, нажимая по-волжски на «о»: «О хо-о-осподи!»
Красников дремал и все слышал, иногда даже прислушивался и в то же время видел Москву, свой дом, окошко во втором этаже и в нем мать, склонившуюся над штопкой. И странно было ему, что она не чувствует его присутствия, его долгого неотрывного взгляда. Быстро снуют ее руки с иглой, но глаза закрыты, и она шепчет, едва шевеля губами: «О хо-о-осподи!», и звук ее голоса растягивается в длинное «о-о-о!» Потом склоняется над ним, трясет его за плечо: «Вставайте, лейтенант, в школу опоздаете!» — говорит она голосом Федорова. «Ну, какая школа, мам? — сопротивляется Красников. — Я четыре года не спал, мне бы еще пару часиков…»
— Лейтенант! Лейтенант, проснитесь! — это действительно Федоров.
Красников разлепляет тяжелые веки и тут же, спохватившись, вытирает тыльной стороной ладони мокрый подбородок и поспешно проглатывает слюну. Потом смотрит на часы — прошло всего двадцать минут, как он смотрел на них последний раз. До начала атаки больше трех часов.
— Случилось что? — спрашивает он, отталкиваясь спиной от стены, и встряхивает головой.
— Вас старший лейтенант Кривоносов спрашивает.
Красников потер лицо, окончательно просыпаясь.
— Где он?
— Тут, у входа.
— Не знаешь, зачем?
— Не говорит. Требует, чтобы немедленно. По важному и срочному делу.
Красников не верит, что у старшего лейтенанта Кривоносова бывают важные и срочные дела. Он и вообще-то ни к чему, этот Кривоносов, в их батальоне: не пришей кобыле хвост. Он всем уже надоел: путается под ногами, создает нервозную обстановку. Но и отмахнуться от него так просто нельзя — то есть Красников даже и не думает об этом, ему просто досадно, что его разбудили.
Лейтенант молча поднимается, застегивает воротничок гимнастерки, стягивает пояс, оправляет шинель. Все это он делает механически, не спеша, и в этой неспешности проявляется его пренебрежительное отношение как к самому старшему лейтенанту Кривоносову, так и к его срочному и важному делу. Так же не спеша переставляя затекшие от долгого и неудобного сидения ноги, он идет к двери. Заметив, что Федоров следует за ним, жестом останавливает его и, аккуратно перешагнув через кого-то, выходит из землянки. Он поднимается по деревянным ступенькам наверх и в ходе сообщения, у поворота, видит кучку людей, торопливо курящих из рукава.
Луна уже высоко поднялась над темной грядой леса, посветлела, закуталась в голубой воротник, от деревьев тянутся по снегу длинные ультрамариновые тени. Зловеще чернеют свежие воронки после недавнего артобстрела, кругом разбросаны ветви, сосновые и еловые лапы, — как после пронесшегося урагана.
Один из курящих бросил на дно хода сообщения окурок, придавил его ногой, шагнул навстречу Красникову, похрустывая тонким ледком.
— Заставляете себя ждать, лейтенант! — с плохо скрытой яростью прошипел старший лейтенант Кривоносов, вплотную подойдя к Красникову. — Спите, понимаете ли, а у вас под боком… всякая антисоветская сволочь… Короче говоря, мне необходимо сейчас же арестовать ваших солдат Гаврилова и Пивоварова. Только что поступил материал, который неопровержимо изобличает их как ярых врагов советской власти и пособников фашистов…
— Какие такие материалы? — остатки сна выветрились из головы Красникова, и окошко московской квартиры с силуэтом матери заслонилось бледным в лунном свете лицом смершевца.
— Это не ваше дело! Ваше дело вызвать сюда названных солдат и передать их в руки органов государственной безопасности. Потрудитесь выполнять.
— Вы меня, старший лейтенант, на ура не берите. Я вам не подчиняюсь и без письменного приказа командира батальона никого в ваши руки передавать не буду.
— Да я вас самого арестую за невыполнение приказа в чрезвычайных обстоятельствах! — почти перешел на крик старший лейтенант. — Вы у меня в штрафбат загремите!
— Послушайте, Кривоносов, — миролюбиво начал Красников. — Какого черта вы меня все время пугаете? Может, вы вместо меня поведете роту в атаку? Сдается мне, что вы нашли себе дело, чтобы оказаться подальше от передовой. Я вам Гаврилова с Пивоваровым не отдам. Инструкцию я тоже знаю, так что без письменного приказа комбата ничего не выйдет…
— Пилипенко, ко мне! — вдруг вскрикнул Кривоносов и отскочил от Красникова, лапая кобуру у себя на бедре.
Пилипенко приблизился и неуверенно потащил с плеча автомат, поглядывая то на одного офицера, то на другого.
— Сдать оружие, лейтенант Красников! — сдавленным голосом выкрикнул Кривоносов. И добавил: — Именем закона!
Красников расстегнул кобуру, вынул ТТ, положил его на ладонь. Он не принимал все это всерьез, зная, что если без разрешения комбата смершевец не может арестовать простого солдата, то командира роты — тем более. В конце концов, если уж так вышло, то пусть его ведут к Левакову и тот разбирается сам. А пока суд да дело, прозвучит сигнал к атаке, и Кривоносов останется с носом. Красников даже улыбнулся этому своему неожиданному каламбуру. Жаль, конечно, что поспать больше не придется, ну да черт с ним: не впервой.
Кривоносов с опаской протянул руку и схватил пистолет Красникова, царапнув его ладонь острым ногтем.
— Ничего, лейтенант, ты у меня еще поулыбаешься, — прошипел он зловеще.
В эту минуту там, где, прижавшись к стенке хода сообщения и стараясь быть незаметным, стоял еще кто-то, возникло движение, в лунном свете блеснули звездочки на погоне и чей-то властный голос произнес:
— Что здесь происходит?
Кривоносов обернулся и, не отвечая на вопрос, сам спросил с вызовом:
— А вы кто такие?
Властный голос, в котором лейтенант Красников узнал голос полковника Матова, откликнулся с явной иронией:
— Я-то командир тутошней дивизии полковник Матов, а вот вы что за гусь лапчатый?
— Оперуполномоченный контрразведки «Смерш» старший лейтенант Кривоносов! — все тем же сдавленным голосом выкрикнул Кривоносов, но в этом голосе уже не было прежней самоуверенности. — Виноват, товарищ полковник, не узнал.
— Так что же здесь все-таки происходит?
— Разрешите? — выступил вперед Красников и, не дожидаясь ответа, представившись, доложил: — Оперуполномоченный пришел арестовать двоих моих бойцов, не имея на то письменного разрешения командира батальона майора Левакова. Эти бойцы ни в чем предосудительном не замечены и вчера особенно отличились в бою. Мной подан рапорт о возвращении им офицерских званий. Через три часа нам идти в бой, и люди должны отдыхать. — И с этими словами Красников вырвал из рук Кривоносова свой пистолет.
— Какие у вас основания для ареста солдат? — спросил Матов, сделав вид, что не заметил движения командира роты, и догадываясь, что здесь произошло.
— Так что вели антисоветскую пропаганду и выражали недоверие органам контрразведки «Смерш», — ответил Кривоносов, превращаясь на глазах в этакого недотепу, который привык бездумно выполнять чужие приказания.
— Всем органам или только вам лично? — с усмешкой переспросил Матов.
— Так точно, товарищ полковник! В том смысле, что это одно и то же. А командир роты покрывает преступление и препятствует исполнению закона.
— Вы что, сами слыхали, как они вели антисоветскую пропаганду и выражали вам свое недоверие?
— Никак нет, товарищ полковник! Есть свидетели.
— Какие свидетели?
— Вон… красноармеец Олесич из ихней роты, — показал Кривоносов рукой на прижавшуюся к стенке фигуру. И скомандовал: — Красноармеец Олесич! Подойдите к товарищу полковнику!
Олесич, скользя вдоль стены, подошел и остановился шагах в трех от офицеров.
— Доложите товарищу полковнику, что вы слыхали сегодня и чему были непосредственным свидетелем, — приказал Кривоносов.
Олесич шмыгнул носом, провел по лицу рукавом шинели и ничего не ответил.
— Ну, смелее, товарищ боец! — подбодрил его полковник Матов.
— Разрешите доложить, товарищ полковник, а только я ничего такого не слыхал, — быстро-быстро заговорил Олесич. — Товарищ старший лейтенант велели мне рассказать, о чем там говорилось, я и рассказал, потому как он старший по званию и приказы не обсуждаются. А только чтобы антисоветские разговоры, про это я сказать не могу, потому что не знаю, как про это записано в инструкции товарища старшего лейтенанта. А что касается самого товарища старшего лейтенанта, то говорили, что он бездельник и от войны прячется, — с явным удовольствием произнес Олесич последнюю фразу и быстро стрельнул глазами на Кривоносова. — Так про это все говорят, — убежденно добавил он. — А Пивоваров с Гавриловым не говорили. Они как раз наоборот.