Надо искать убежище и ждать прихода своих. Если их атака предшествовала большому наступлению, то оно не ограничится взятием лишь первой линии немецкой обороны. Да и мощь, какая скопилась в наших ближних тылах, не может бездействовать, не для того она там скапливалась.
Впереди, на западе, где-то сразу же за лесом, замигали красноватые сполохи — открыла огонь немецкая артиллерия. Ударило по перепонкам, застонал воздух, пронзаемый десятками снарядов. Пушек, судя по всему, было много, они стояли длинными рядами и стреляли беглым огнем. Пока наши обнаружат эти батареи… Ах, если бы батальон успел добежать до леса и оседлать дорогу, как в прошлый раз!
И лейтенанту Красникову вдруг показалось, что позавчерашний день не кончился, что он продолжается, но все как бы сместилось назад, и в этом — о ужас! — виноват только он один. Ведь это он посоветовал полковнику Клименко наступать за огненным валом в темноте, перед рассветом. А полковник Клименко наверняка рассказал об этом командующему армией, тот — командующему фронтом… — и вот результат. Это он посоветовал, он, лейтенант Красников! Это по его вине погиб весь батальон! По его и ни по чьей больше!
От сознания собственной вины и бессилия лейтенант Красников застонал и скрипнул зубами. Потом, опершись на левую руку, встал на колени, решительно перетянул на живот кобуру, вытащил свой ТТ. Лучше бы, конечно, его пристрелил какой-нибудь немец, но раз этого не случилось, он сумеет и сам достойно уйти из жизни, потому что жить с такой виной, искать себе оправдания, которых нет, объяснять, почему остался жив, когда полег весь батальон, когда последнюю пулю…
Красников представил себя сидящим перед старшим лейтенантом Кривоносовым за тем же самым столом, за которым тот допытывался, куда подевался бывший подполковник Дудник… Ведь не станешь же рассказывать смершевцу, что не мог вытащить пистолет, как притворялся мертвым, как чуть ли не по голове бегали немцы и ползли танки, убивая других, и бежали и ползли дальше, чтобы убивать еще и еще, а он… ведь у него была в сумке ракетница и он обещал полковнику Матову послать донесение… и какая это неожиданность для наших встретиться с такими крупными силами немцев… — и все из-за него, все из-за него…
Оттянув затвор зубами, Красников огляделся в последний раз.
За лесом, за рокадой, продолжала настойчиво стрелять немецкая артиллерия, и над головой, вспарывая воздух, неслись и неслись в сторону передовой начиненные злобой и ненавистью немецкие снаряды. Над полем же стелилась тонкая дымка — то ли от сгоревшего пороха, то ли это поднимался предутренний туман. Скорее всего, это был все-таки туман, потому что и прошлый раз под утро было то же самое, из-за тумана даже отложили атаку.
За спиной Красникова стоял грохот боя, и он именно стоял — никуда не двигался, топтался на одном месте. В этом грохоте уже нельзя было различить отдельные выстрелы и взрывы, там перемалывались наши и немцы, и пока не перемелется примерно равное количество, бой не сдвинется с этой мертвой точки. Не было никакого смысла оглядываться назад, но Красников оглянулся и ничего не увидел — лишь мерцание то красного, то белого света, которое то стремительно перемещалось, то топталось на одном месте. Он отвернулся: пути назад у него не было.
И вот, все решив для себя в этой жизни, он вздохнул с облегчением и, приставив пистолет к виску, вскинул голову и… и увидел немца.
Глава 25
Немец стоял на одном месте и раскачивался из стороны в сторону. До пояса немца поглощал туман, а выше пояса он виден был очень хорошо. Минуту назад его там не было. По-видимому, он был ранен или контужен, поднялся на ноги, пока Красников оглядывался.
Едва Красников увидел этого немца, как тут же решил, что он должен его убить. Пока еще рука держит пистолет. Потому что… Как же так: он, Красников, уйдет из жизни, а немец останется жить? Несправедливо. Немца вылечат, и он снова придет сюда убивать. А потом, когда война закончится, этот недобитый фриц станет рассказывать, как у него на глазах застрелился русский офицер… разумеется, от страха перед ним, перед немцем. И еще он наплодит немецких детей, а от Красникова на этом свете ничего не останется… И Ольга Урюпина выйдет замуж, и у нее тоже родятся дети, а о нем все забудут. И вообще: пока он жив, он должен убивать этих гадов, чтобы никто не смел подумать, что он струсил и… Тем более что в пистолете у него целых восемь патронов.
Красников медленно и тяжело поднялся с колен на ноги и некоторое время стоял, как и немец, раскачиваясь, преодолевая головокружение, потом пошел к немцу, осторожно переставляя ноги, будто шел по льду и опасался поскользнуться. Он шел и чувствовал, как из раны под ключицей толчками выходит кровь. Машинально поднял руку с пистолетом и прижал к ране поверх шинели. Кружилась голова, подламывались в коленях ноги…
Немец стоял к нему боком и то ли пытался снять каску, то ли, наоборот, застегнуть ремешок под подбородком. И что-то бормотал. Красникову даже показалось, что он разбирает отдельные слова, хотя это было невозможно из-за грохота близкого боя. Он подошел к немцу шагов на пять и остановился, не зная, что делать: стрелять в него, как в какой-нибудь чурбан, было почему-то неловко, даже стыдно. Может, окликнуть?
И тут немец вдруг сам повернулся лицом к Красникову, перестал качаться и бормотать, медленно опустил руки и спросил:
— Вер ист да?
Красников скорее по губам догадался, чем расслышал его вопрос. Некоторое время он рассматривал немца. Тому было, пожалуй, лет сорок, худощав, лицо обросло двух-трехдневной щетиной, очень густой и черной, глаза скрывала надвинутая на лоб каска. Немец как немец, каких Красников перевидал уже сотни. Он сделал еще шаг к нему и ответил — не немцу, а, скорее, самому себе:
— Лейтенант Красников, — ответил с насмешкой над собой, над немцем и еще неизвестно над чем или кем, продолжая прижимать пистолет к плечу.
Вряд ли немец понял его, но покивал головой и, похоже, несколько раз повторил одно и то же:
— Гут, русс Иван. Гут.
А сам в это время шарил руками у себя на поясе в поисках оружия. Потом наклонился и, не спуская с Красникова глаз, стал шарить у себя под ногами. Красников видел, что он ищет автомат, который лежит на снегу позади немца. Ремень у автомата оборван с одной стороны и похож на змею, пытающуюся проглотить слишком большую добычу.
Было что-то в этой суете, с какой немец пытался отыскать свое оружие, чтобы защититься от Красникова, — было что-то в этой суете жалкое и бессмысленное. Очутись Красников на месте этого немца, он бы не стал, как ему в эту минуту казалось, унижаться перед врагом, а просто кинулся бы на него, а там что бог даст. Кажется, и немец понял всю бесплодность своих поисков под дулом пистолета, выпрямился и крикнул:
— Нихт шиссен, Иван! Нихт шиссен! Хитлер капут!
Немец цеплялся за жизнь точно так же, как совсем недавно цеплялся за нее сам Красников, и так же не отдавал отчета в своих поступках. Он уже стоял к Красникову лицом, и тот увидел на левой стороне его лица кровь, стекающую из-под каски. Может, Красников же и ранил его, отстреливаясь из автомата.
И тут лязгнула сталь, немец что-то крикнул, подался вперед, Красников отвернул чуть кисть руки с пистолетом и выстрелил. Лицо немца исказила гримаса боли, он боднул воздух головой в рогатой каске, медленно стал клониться вперед, будто все еще пытаясь достать Красникова, и упал ничком, как подрубленное дерево.
«Ну, вот и все», — произнес Красников, но удовлетворения не почувствовал.
Он оглянулся по сторонам, будто ища, кого бы убить еще, но поле, куда доставал его взгляд, не подавало ни малейших признаков жизни. И все же что-то еще ему надо было сделать: силы в себе чувствовал, их будто бы даже прибавилось. Ему уже не хотелось умирать, хотя он и не пришел к тому, чтобы отменить свое решение покончить счеты с жизнью. В конце концов, у него еще есть время. Тем более что никто не снимал с него ответственности за свою роту. Может, кто-то остался в живых, кому-то требуется его помощь. Может, Ольге Урюпиной. Не бывает так, чтобы погибли все сразу. В своей долгой войне такого Красников припомнить не мог. Ведь сам-то он жив, следовательно, могли и другие…
Он сунул пистолет в кобуру, достал из заднего кармана брюк браунинг и положил в карман шинели. Затем заправил под ремень правую руку и сразу же почувствовал облегчение. Вынув из полевой сумки тампоны, запихнул их под гимнастерку и прижал к уже намокшим кровью. Обтерев о шинель ладонь, повернулся и пошел назад.
О немце, только что убитом им, Красников успел позабыть.
Вернувшись на место, где его ранили и где лежал его автомат, Красников еще раз огляделся. Ну да, Ольга должна быть где-то справа. Значит, надо идти туда.
Через несколько шагов Красников наткнулся на Федорова. Бывший старший лейтенант-пограничник лежал на спине и широко раскрытыми глазами, в которых застыли две мерцающие точки, смотрел в серое небо. Грудь его была прострелена автоматной очередью — раненого, его добили в упор. Красников опустился перед ним на колени и аккуратно закрыл глаза своему связному.
Не запоет больше Федоров своим чистым высоким голосом и не потянется за ним в звенящие выси хор разомлевших голосов. Нет больше ни запевалы, ни хора. Нету… «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда…» Только не найдет жена Федорова себе другого: погибла с годовалым сынишкой на границе в первые же минуты войны…
Еще дальше лежал бывший капитан-артиллерист Евсеев. Тот самый Евсеев, который позавчера так мастерски бил немецкие танки из немецкого же орудия. В ушах Красникова все еще звучали разбегающиеся по флангам голоса: «Евсеев! Где капитан Евсеев?» Вот он капитан Евсеев. Лежит, обхватив землю руками, прижавшись к ней щекой.
Капитана, судя по всему, сразили первые же выстрелы, и он, как бежал к лесу, так с маху и грохнулся оземь. Придут похоронщики, поднимут капитана Евсеева за руки, за ноги, положат на телегу, и повезут его понурые клячи обозные, может, к той деревне, до которой не добежал батальон. Там, возле околицы, опустят его в большую яму вместе с другими, вместе с Федоровым, вместе, быть может, с самим лейтенантом Красниковым. Поставят там деревянную пирамидку с красной звездой, вырезанной из жести, напишут, что здесь похоронены бойцы Красной армии, а надо бы написать: «Здесь похоронен 23-й отдельный штурмовой стрелковый батальон, который до конца исполнил свой долг».