– Погоди! – она отстраняется немного и снова пытается заглянуть мне прямо в глаза. – У тебя, там – так и было?
– Нет, – качаю головой, – у нас Сталин оставался генсеком ЦК, и за четыре года обеспечил такой подбор партийных кадров на местах, что мог не бояться никакой оппозиции. Явное большинство делегатов съезда и все местные делегации, кроме ленинградской, гарантировано шли за большинством ЦК и лично за Сталиным. А теперь у оппозиции есть немалые шансы если и не переиграть большинство, то уж выторговать у него значительные уступки. При этом Зиновьеву с Каменевым как раз ничего не светит, а вот губернские секретари могут отхватить себе, в обмен на поддержку большинства, немалые посты в центральном руководстве и едва ли не решающее влияние на общепартийную политику. – В дальнейших рассуждениях необходимости не вижу. Главное сказано.
Лида, умница, тут же схватывает существо моих опасений:
– Это что же, ЦК может стать таким… такой… – она пытается на ходу подобрать точное слово, – такой местнической лавочкой?
– Станет, – киваю в ответ, – если большинство не сумеет переломить ситуацию. Главное – исключить саму возможность торга за руководящие посты под обещания «правильного» голосования на съезде, чтобы не превратить это в регулярную практику.
– Но ведь наши партийные чинуши точно станут торговаться! – с негодованием восклицает моя жена. – Что я их, не знаю, что ли?
– Вот и я не представляю, как большинству ЦК удастся избегнуть необходимости договариваться с руководителями губернских и республиканских делегаций на съезде, – тут у меня, по так и не изжитой вредной привычке, вырывается тяжелый вздох.
– А что же делать? – Лида явно расстроена нашим разговором.
– Как ты понимаешь, повлиять на позиции делегатов я не могу. Но вот с некоторыми крупными фигурами, сочувствующими оппозиции, можно было бы поработать. Вот я и попробовал сегодня поговорить с Крупской…
– И что? – не выдерживает даже короткой паузы жена.
– И ничего. Плохой из меня дипломат, – в раздражении дергаю щекой.
Но делать нечего, я должен попытаться оторвать наркома финансов от оппозиции, иначе потом буду есть себя поедом за упущенную возможность. Вот только как к нему подойти?
– Лида, а среди круга знакомых Михаила Евграфовича не может найтись кто-нибудь, кто близок с Сокольниковым? – жаль, сам Осецкий с Сокольниковым лично нигде не пересекался.
– Так папа сам у него служил! – тут же вырывается у моей жены.
– Где? В Наркомфине? – спрашиваю немного удивленно.
– Почему в Наркомфине? – теперь настает ее очередь удивляться. – Папа в девятнадцатом и в двадцатом несколько месяцев служил военкомом дивизии у Сокольникова в 8-й армии.
Да, точно, Сокольников же командовал этой армией, когда она взяла Ростов-на-Дону и Новороссийск. Помнится, он тогда еще обвинил 1-ю Конную в грабежах и мародерстве.
– Военкомом дивизии? – переспрашиваю вслух. – Так мы с ним, небось, в одном звании?
– В Красной Армии званий нет! – с легкой ноткой раздражения напоминает мне супруга. Да, это я маху дал. Вроде бы уже не первый год здесь, а вот поди ж ты…
– Виноват, в одной должностной категории, – тут же поправляюсь.
– Папу по возрасту даже на воинский учет не поставили, – поясняет Лида.
Когда дома появился Михаил Евграфович, уговорить его связаться с Сокольниковым стоило немалых трудов.
– Кто он, а кто я? – отбивался он от моей просьбы. – Да ведь даже и телефона его не знаю, ни служебного, ни, тем более, домашнего.
Домашний телефон и я тоже не знал, а вот служебный с готовностью продиктовал своему тестю, под обещание, что он завтра же с утра непременно свяжется с Григорием Яковлевичем:
– Хотя у нас чинопочитание уже глубокие корни пустило, но не думаю, что Сокольников от своего боевого товарища по гражданской отвернется, – втолковываю ему. – Тем более, что вы у него отнюдь не рядовым служили.
Долго ли, коротко ли, но на третий день Михаил Евграфович все же созвонился с наркомом финансов и уговорил его принять меня для приватной беседы.
В назначенное время подъезжаю к Сокольникову домой. На звонок дверь открывает изумительно красивая молоденькая еврейка. Так-так, значит, наш нарком уже успел жениться третий раз. И новую жену его зовут…
– Здравствуйте, Галина!
– Мы, кажется, незнакомы? – без тени смущения или кокетства, но с очень серьезным выражением на лице спрашивает она.
– Я-то с вами точно знаком, но до сих пор, увы, лишь заочно, – делаю намек на комплимент, а затем поясняю:
– Григорий Яковлевич любезно пригласил меня встретиться.
– Гаря! Это к тебе пришли! – кричит Серебрякова, повернув голову так, чтобы ее голос долетел вглубь апартаментов. И, обращаясь снова ко мне:
– Проходите, пожалуйста.
Разговор, как я и опасался, не заладился с самого начала. Едва я успел заявить, что опасаюсь нежелательных для Сокольникова последствий выступления вместе с оппозицией, как он резко прервал меня:
– Кто вас подослал? Куйбышев? Сталин? Так скажите им, что я своими политическими убеждениями не торгую!
– Конечно, не торгуешь! Ты их просто разбазариваешь! – от злости на себя и на упертого наркома перехожу на «ты» и на повышенный тон. – Ради сомнительного удовольствия публично облаять лично тебе неприятных людей ставишь под удар все, что было сделано тобой самим в ходе денежной реформы! Выскажу, значит, все, что думаю, а там – хоть трава не расти! Пусть горят синим пламенем и сбалансированный бюджет, и устойчивый рубль! Так, что ли?! – чтобы не сорваться на крик, шиплю, как рассерженный кот.
Скольников немного опешил от такого напора и вслед за мной также перешел на «ты»:
– Так чего ты от меня хочешь? Чтобы я сапоги этой братии лизал?
– Я хочу лишь одного – чтобы ты, как цербер, стерег устойчивость рубля и бездефицитность бюджета! – четко, размеренно, чуть не по слогам рублю эту фразу. – Настают такие времена, что ведомственный напор на бюджет возрастет стократ. Все будут требовать денег на индустриализацию – Сталин, Троцкий, Дзержинский, Пятаков, – и я вместе с ними, – Рудзутак, Фрунзе… А ты стой, как стена! Иначе рухнет наша финансовая система…
– Вот именно! – горячится Сокольников. – Эти деятели манкируют элементарнейшими правилами ведения финансового хозяйства. А ты хочешь, чтобы я их оставил в покое. Если съезд их не остановит…
– Съезд их не остановит! – перебиваю его, не заботясь об элементарных правилах вежливости. – Больше того, даже если, паче чаяния, победит Зиновьев, он точно также побежит запускать печатный станок, чтобы гасить пожар экономических проблем ассигнациями! Или вы его настолько плохо знаете? – пытаюсь сбавить тон и перехожу на «вы».
– Знаете что, – Григорий Яковлевич тоже вернулся к обращению на «вы», – в своих отношениях с Зиновьевым я как-нибудь разберусь сам!
– «Как-нибудь» может слишком дорого стоить. И не только лично вам, – вот ведь, и этот упрямый, как карабахский ишак. Знает же прекрасно про злопамятность Сталина, и все равно лезет подставлять голову. Черт с ней, с его головой, в конце концов, но дело же пострадает!
– Довольно! Я вас выслушал, как и обещал. А теперь – всего хорошего! – не дал мне развивать аргументы нарком.
Да, как и ожидалось – дипломат из меня не вышел.
Глава 5XIV съезд ВКП(б)
Декабрь принес немало отличий от известного мне хода истории. Во-первых, съезд собирается все-таки в Ленинграде. Переноса заседаний в Москву, как в моем времени, не произошло. И это меня тревожило. Неужели оппозиция набрала столь большой вес? Во-вторых, не было известного мне выступления Московской парторганизации накануне съезда против позиции, занятой ленинградцами. В-третьих, изменилась повестка дня съезда. С докладом о задачах хозяйственного строительства выступал, как то и было, Каменев. А вот с отчетным докладом ЦК – Рыков. Что же, Сталин в кусты решил податься? Не похоже. Но как же тогда это понимать?
Отзвуки полемики с группой Каменева-Зиновьева донеслись и до нашего наркомата. Сгоряча на партсобрании ввязался в дискуссию – больно злой был после своих неудачных дипломатических маневров – и на тебе, поплатился избранием делегатом на партконференцию Бауманского района. А там мало, что выбрали делегатом на Московскую губпартконференцию, так еще и членом райкома избрали! Хорошо хоть, что на губернской конференции РКП(б) ни делегатом на съезд не послали, ни в губком не выбрали. Но гостевым билетом на съезд я обзавелся: не лишне будет взглянуть на это представление своими глазами.
Таврический дворец, употребляя банальное, но точное сравнение, гудел, как растревоженный улей. Доклад Рыкова никаких неожиданностей не внес. В нем были лишь весьма мягкие ответы на ту полемику, которая велась оппозицией перед съездом, а в главным образом лишь констатировалась последовательная линия ЦК на разрешение основных проблем социалистического строительства. Организационный отчет ЦК – тоже. Разве что я обратил внимание, что с ним выступил не Молотов, как в моем времени, а Бубнов. С отчетом Центральной ревизионной комиссии – никаких перемен. Как был Курский, так и остался. А вот затем съезд затаил дыхание…
Председательствующий тов. Антипов огласил заявление, которое подписали шестьдесят девять делегатов с решающим голосом, с просьбой предоставить содоклад по отчетному докладу ЦК.
– Согласно ї4, принятому сеньорен-конвентом съезда, – пояснил Антипов, – по заявлению не менее сорока делегатов с решающим голосом им должно быть предоставлено право выступить с содокладом. Содокладчиком от своего имени подписавшиеся товарищи выставляют тов. Зиновьева (Долго не смолкающий шум в зале).
Да, история уже совсем не похожа на ту, которая известна мне. Я, конечно, не помнил по именам всех, кто подписывал заявление в Президиум съезда, и даже точное их число не осталось в памяти, но что их было не больше пятидесяти человек – в этом был уверен. Теперь, оказывается, шестьдесят девять… И это значит, что подписавшиеся не ограни