– Нет, это я Артуру Христиановичу звонила, – отвечает супруга.
– Артузову? – переспрашиваю малость удивленно. Это все же другой отдел, и такие контакты не то, чтобы вовсе запрещены, но не приветствуются, скажем так. И это понятно – не должна информация о работе того или иного подразделения гулять слишком широко, даже и в стенах самого ОГПУ.
– Не беспокойся, – с лету ухватывает причину моих сомнений жена, – это с нашими служебными делами не связано. Это по поводу ателье.
– Ателье? – совсем ничего не понимаю. – Где ателье и где КРО? Какая связь?
– Так пока сидела в салоне у Каринской, такой болтовни наслушалась, – начинает объяснять она. – И не только о рюшечках, шляпках да булавках. Там ведь жены очень высокопоставленных руководителей бывают, – ну да, а сама она кто? – Жены наркомов даже, их заместителей, военных в больших чинах. И треплются без зазрения совести о служебных делах своих благоверных! – у нее в голосе прорезается нешуточная злость. – Даже если там какой-нибудь специальный человечек не подсажен, то одна по секрету шепнет другой, та – третьей, и пошло-поехало…
– И что Артузов?
– Обещал сразу после рабочего дня прислать человека, сразу, как тот освободится, которому надо все это обсказать. Ввести в курс дела, – пояснила жена.
Действительно, не прошло и получаса, как задребезжал поворачиваемый в двери механический звонок. Прибывший от Артура Христиановича сотрудник оказался нам хорошо знаком.
– «Дед»! – воскликнула Лида, пошедшая открывать, обрадовавшись появившемуся перед ней старому знакомому. На этот раз «дед» выглядел не заправским шофером, а походил скорее на руководящего работника средней руки. Добротное, солидное, но не слишком дорогое пальто, такой же костюм, рубашка с галстуком…
Войдя и поздоровавшись, посетитель тут же среагировал:
– Поздравляю с детишками! – и, прежде чем приступить к делу, задал несколько непременных вопросов: «а сколько им уже?», «а как зовут?»…
Затем, выслушав рассказ встревоженной Лиды, «дед» (так и не захотел раскрывать инкогнито!) побарабанил пальцами по столу и сказал:
– Понятно. Проблема есть, и не сказать, чтобы совсем уж новая. Вот что делать с этим, не вполне ясно. Пропесочить всех ответственных, чтобы не разбалтывали дома про свои служебные дела?
– Не просто пропесочить, а по конкретным фактам, – дополняю его. – Подтянуть гайку по партийной линии, и пусть жену воспитывает, если не хочет вовсе из кресла вылететь.
– Это все равно гарантий не дает, –машет рукой «дед». – Нам что, все эти салоны да ателье прикажете своей агентурой нашпиговать, чтобы было кому языки у дамочек вовремя придержать?
– Так придется, – усмехаюсь в ответ. – Тут главное – не в дамочках. Главное – отследить, не отлавливают ли чьи-то ушки, из работников тамошних, или из завсегдатаев, эту болтовню целенаправленно.
– Выявить и перевербовать? – согласно кивает «дед». Смотри, какой продвинутый! Смекнул, что лучше не арестовывать, а именно перевербовать.
– Зачем так грубо? – снова усмехаюсь. – Посадить кого-нибудь из слишком болтливых дамочек на крючок, и пусть продолжают трепать язычком, но не что попало, а что надо!
– Дезу сливать? – он сразу схватывает идею. – Да, чистенько получится. Ох, и сложная же эта идейка будет в конкретной разработке, – он сокрушенно покачал головой. – Вот не было печали…
Перед уходом контрразведчик поинтересовался:
– Стрельбу не забросили?
– Какая уж тут стрельба… – жена махнула рукой. – Сами видите, вся в заботах. А вот мужу пострелять пришлось.
Слышал, слышал, – кивнул «дед», – и, прежде чем попрощаться, сказал с нажимом:
– Все-таки не забрасывайте совсем. Вот ведь, пригодилось же.
Между тем дела ОГПУ занимали не только мою жену. Операция сектора экономической разведки ИНО ОГПУ по созданию подставных фирм в преддверии грядущего всемирного кризиса вступила в решающую фазу. Часть фирм, созданных нашими разведчиками в Западной Европе, на Балканах, в Турции и в ряде других стран, перемещалась в США, некоторые создавались сразу там. Их было немного – всего-то десятка полтора, ибо на большее не удалось наскрести ни денег, ни подготовленных кадров. Начался процесс выявления активов, перспективных для успешной спекуляции в условиях обвала фондового рынка, и материальных активов, перспективных для захвата или выкупа. Меня привлекли как эксперта со стороны ВСНХ, и свою лепту вносил сектор научно-технической разведки, который консультировался со спецами из Госкомитета по науке и технике.
Занимали меня и вести с полей. Не только хлебозаготовки, о которых уже сказано немало. Пришли новости и из Геологического комитета. Как обычно: лучше, чем опасался, но хуже, чем могло бы быть.
Звонок Николая Михайловича Федоровского застал меня в конце рабочего дня, когда я уже собирался домой:
– Есть! – почти закричал он в трубку, торопливо представившись, да так, что я поначалу не разобрал, кто мой собеседник. – Обручев отыскал хорошую россыпь. По предварительным прикидкам – в несколько раз богаче уральской!
Осторожный директор Института прикладной минералогии и член Геологического комитета ВСНХ не называл ни местоположение найденной россыпи, ни что именно из полезных ископаемых там обнаружено. Но, будучи немного в курсе обстоятельств, связанных с работой экспедиции Сергея Владимировича Обручева, я догадался, что речь идет об алмазах.
На следующий день, в нетерпении, желая узнать подробности, я с утра зашел к председателю Геолкома Мушкетову и в его кабинете застал Николая Михайловича. Поздоровался с присутствующими. Федоровский кивнул головой этак вбок:
– Вот, знакомлю начальство с результатами. Заодно и вы послушайте, если интересно.
– Конечно, за этим и пришел!
Дмитрий Иванович, как хозяин кабинета, не преминул предложить:
– Прошу садиться!
Чинно расселись, и Федоровский продолжил свой рассказ. Итак, на реке Мархе найдено рассыпное месторождение алмазов. Доля чистых, ювелирного качества, далеко не столь велика, как на Красновишерском месторождении, но зато их там значительно больше.
– А коренное месторождение нашли? Кимберлитовую трубку? – не выдерживаю и перебиваю рассказчика.
– Пока нет, – с сожалением ответил Николай Михайлович.
Это, конечно, плохо. Трубка дала бы существенно больше добычи. Но, с другой стороны, с рассыпного месторождения взять алмазы в летний сезон не сложнее, чем то же золото. А вот организовать в глухом углу Якутии (которая и сама по себе – глухой угол) масштабные вскрышные работы, наладить технологию обогащения алмазоносной породы и обеспечить извлечение из нее желанных камушков – тот еще геморрой…
– Какие вести от Архангельской экспедиции? – продолжаю интересоваться у Федоровского.
– Ничего обнадеживающего, – энтузиазм Николая Михайловича немного сник. – Никаких находок, которые указали бы на алмазы, на поверхности нет. Разведочное бурение дало кое-какие косвенные признаки. Но, как бы это сказать точнее… – последовала секундная пауза, – весьма туманные.
Печально, конечно. Но что же ты хотел? Чтобы все само упало в руки? Да и найдут кимберлитовую трубку – и что? Даже в мое время разработка месторождений в долине Золотицы оказалась делом весьма трудноподъемным, а уж теперь…
Да, тяжело отдавали недра свои тайны. При разведке колымского золота опять погибли люди – уже в преддверии осени, на обратном пути, столкнувшись с таежным пожаром. Уйти от огненного вала сумели не все. Один, глотнув дыма, потерял сознание. Другой, пытаясь вытащить упавшего, попал под падающие сверху горящие ветви, и получил сильнейшие ожоги, оказавшиеся смертельными…
Но что же делать? Не будет валютных резервов, придется платить зерном, которого только-только хватает на внутреннее потребление. А это тоже людские жизни… В моей истории нехватка зерна для экспорта была одним из факторов, спровоцировавших силовое решение вопроса о коллективизации. Этого надо избежать – во что бы то ни стало.
После работы, вернувшись домой, застаю там нового человека. Дама, лет сорока с хвостиком, красотой не блещет, хотя отталкивающей ее тоже не назовешь. Очень опрятная и аккуратная, хотя бедностью от нее тянет за версту, несмотря на все попытки сохранить лицо.
– Вот, Мария Кондратьевна, разреши тебе представить, – это мой зять, Виктор Валентинович Осецкий, работник ВСНХ, – кивнул в мою сторону Михаил Евграфович. Ого! Это меня ей представляют, а не ее – мне. Кто же она тогда такая? Этот вопрос заинтересовал меня настолько, что я даже не стал поправлять тестя: ведь сейчас, после женитьбы, я официально стал Осецкий-Лагутин.
Тесть поспешил развеять мои недоумения, не дожидаясь вопросов:
– Виктор, а это – Мария Кондратьевна Поляницына. Она до революции работала секретарем в моем книгоиздательском заведении в Самаре. А теперь вот осталась без занятия, приехала в Москву и ищет места, – по-старорежимному сформулировал ее проблемы Лагутин. – Меня вот разыскала по старой памяти.
– С местами сейчас проблем вроде бы и нет, – тут же отзываюсь на озвученную тестем проблему, – но ведь не на стройку же ей идти? А вот с канцелярской работой гораздо более туго, – и, обращаясь к нежданной гостье, спрашиваю:
– Кроме секретарской работы, какие-нибудь навыки еще имеете?
– Какие там навыки, – машет рукой Мария Кондратьевна. – Последние годы все больше прислугой приходилось перебиваться у нэпманов да спецов при должностях. Даже поломойкой, бывало, работала. Стряпала, стирала, шила, уборкой занималась…
– Машенька, – голос Лагутина вдруг сделался необычайно мягким и вкрадчивым, – а за детьми вам ходить приходилось?
У меня на языке вертелся тот же самый вопрос, но тесть меня опередил.
– Всяко приходилось, – закивала бывшая сотрудница Михаила Евграфовича, – и с детишками немало довелось понянчиться.
Голос ее при этих словах как-то потеплел, морщинки на лице разгладились, а на губах заиграла легкая улыбка.
– Машенька, дорогая, – разливался соловьем Лагутин, если бы ты согласилась помочь Лидочке с детьми… Ей одной тяжело, а уж о том, чтобы вернуться на работу – и речи нет, а ведь тянет ее туда, я же чувствую.