Маршал в конце вечера попросил слова и провозгласил тост за дружбу между нашими странами, так как неверная оценка ситуации 1939 года привела к двум войнам и экономическому краху Финляндии. После тоста он обратился ко мне:
– Господин полковник! Насколько вероятен вариант транзита продовольственных товаров в Финляндию через территорию С ССР?
– В зависимости от стран-экспортеров.
– США и Великобритания.
– Такой вопрос поднимался на совещаниях. Мы в курсе продовольственной зависимости Финляндии от внешних поставок. Нам пока неизвестно состояние Кировской дороги. А все зависит от этого. Предполагаю, что невоенные грузы будут разрешены к транзиту.
– А если начнется война с Германией?
– Я не уполномочен вести такие переговоры. Мне приказано ожидать военно-политическую делегацию в Хельсинки. Я думаю, что сразу после формирования нового правительства последует запрос на приезд такой делегации. Но мне бы хотелось получить разрешение на прилет в Хельсинки самолета, который заберет меня отсюда. Мне кажется, что скорее всего, меня включат в состав делегации. Генерал Евстигнеев просил меня урегулировать с властями Финляндии этот вопрос.
– Как главнокомандующий, я могу разрешить прилет такого самолета. Сообщите в Петербург об этом. Пусть сообщат время вылета и количество машин сопровождения. Пока вы здесь, вы можете использовать эту радиостанцию для своих целей, полковник.
Через день мы с Сашкой были, наконец, дома! В квартиру, правда, попал только через шесть часов после прилета: отчеты, доклады, куча писанины в разведупре фронта. Наконец, Евстигнеев вспомнил, что я больше месяца не был дома.
– Ладно, Максим, об остальном поговорим завтра! Езжай домой! Возьми дежурную машину. Или вызови свою.
– На дежурной быстрее.
– Давай!
Бегом спускаюсь, пока он не вспомнил что-нибудь еще! И через двенадцать минут принимаю рапорт дежурного по отделу.
– Товарищ полковник! За время моего дежурства происшествий не случилось! За исключением…
– Отставить! Вольно! Все завтра. Я пока не принял командование. В 08:00 буду на разводе.
– С возвращением, товарищ полковник.
– Спасибо!
Позвонил Жене по телефону, ключей не было. Сонный голос:
– Лейтенант Иволгина у телефона.
– Полковник Иволгин, у дверей!
– Максимка! Бегу открывать!
Сильно Женьку не обнять! Животик стал довольно заметным! Слегка опухшее лицо. Видимо, не совсем хорошо себя чувствует.
– Да что я, ты о себе рассказывай, Женечка! – прервал я ее расспросы. – У меня все в порядке!
– У меня тоже все в порядке. Шевелится. Тяжелый стал. Ходить надо больше, а я все время на службе.
– Как это?
– Я в госпитале, практикую. Тяжелые бои были под Оредежем, попросили помочь. Второй день как кончились.
– Бедолажка! Устала?
– Ужасно! По одиннадцать часов у стола.
– Смотри, что я привез! – я показал Женьке конвертики и распашонки, которые подарила мне и Сашке мать Хуун.
– Ну, что ты торопишься! Не надо было до рождения ничего брать!
– Это подарки матери Хуун. Другого случая у нее не будет. Отказываться было неудобно.
– Ну, если подарки, то ладно. Что-то я суеверная стала.
– Жень, завязывай ты с этим вопросом. Бои кончились, сиди в отделе и больше гуляй. Смотри, лицо опухшее.
– Воды много пью, вот и опухла. Ладно, ты вернулся, можно и отказаться от дежурств. Просто слух прошел, что ты можешь надолго застрять, а отдел в этом случае расформировали бы. Ну и куда мне? И так вся на нервах. Все же молчат!
– Ты в курсе, что тебя орденом наградили?
– Меня? За что?
– Орден Красной Звезды за участие в операции по выводу Финляндии из войны. Что, не объявляли?
– Нет! Здесь командовал майор Карпов из разведупра. Меня он что-то невзлюбил. Постоянно придирался по мелочам. Хотел в квартиру кого-то подселить. Хорошо, что Евстигнеев заехал, я ему об этом и сказала.
– Ладно, завтра разберусь, что и как. Все! Мыться и спать!
Все как обычно! Стоит исчезнуть ненадолго, как появляется новая метла и начинает мести по-новому! С Карповым надо будет разобраться. Ему, конечно, обидно: он работает в разведупре давно, но все сидит на одной и той же должности начальника оперативного отдела, а его работу делаем я и Евстигнеев. Сам он только ведет документацию, а в разработке операций участия не принимает. Наш отдел полностью подменил его. Естественно, он был бы рад, если бы мой отдел прекратил свое существование. С этими мыслями я и уснул. Звонок прозвучал почти мгновенно, четыре часа пролетели, как миг. Позавтракал и вышел на развод. Принял доклады, просмотрел оперативный журнал, прошел к радистам, посмотрел радиограммы от групп. Наконец, появился Карпов.
– Здравствуйте, майор.
– Здравствуйте, товарищ полковник.
– Я просмотрел книгу приказов. Объясните, за что объявлен выговор капитану Коршунову?
– За невыполнение моего распоряжения сдать трофейное вооружение на склад и снять неуставной значок.
– Вы решили разоружить роту?
– Я выполнял приказ, обязательный для всех подразделений. Я не хотел получать подобный выговор при первой же проверке.
– Я думаю, что вы больше не будете никогда исполнять мои обязанности, майор. Этот вопрос я сегодня же урегулирую с Евстигнеевым.
– Посмотрим! Евстигнеев готовится сдавать дела. Он получил повышение. А кто будет вместо него, пока неизвестно. Финский отдел в связи с выходом Финляндии из войны будет ликвидирован. Соответствующий приказ уже получен, но почему-то все ждали чего-то. Вас вроде бы обещали с фронта забрать. Так что рота Коршунова переходит под мое оперативное управление.
– Хорошо, майор. Мы вернемся к этому разговору через несколько часов. Пишите отчет по текущему планированию, я в разведупр. Скоро буду.
Блин! Что там начальство замутило – непонятно. Почему Евстигнеев вчера ни слова об этом не сказал?
– Петр Петрович у себя?
– Да, Максим Петрович, проходите! Сказал пропустить вас, как приедете.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант.
– Проходи-проходи, Максим.
– Что там за дела какие-то странные? Говорят о том, что отдел будет расформирован.
– Да, принято такое решение. Вот, читай! – он протянул мне бумагу, жирно уляпанную значками «Совершенно секретно», «количество экземпляров – 2». Подписано генералом Панфиловым. Сверху резолюция Василевского и росчерк «Ст.»: «Считать работу 2-го отдела ГРУ ГШ успешно завершенной. Отдел расформировать. Полковника Иволгина направить в распоряжение кадров ГРУ».
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Мавр сделал свое дело, мавр может идти. И куда меня?
– Не знаю.
– А почему вчера не сказали?
– Знал, что расстроишься, поэтому и промолчал.
– Черт возьми, у меня жена на сносях, а тут такое.
– За это не беспокойся. Вот, возьми, – он протянул мне ордер на квартиру. – Панфилов распорядился оставить за тобой.
– А вы куда?
– На Калининский фронт, командующим 1-й Ударной.
– А кто вместо вас?
– Пока никого не прислали. Темнят что-то. Так что возвращайся домой, бери жену, Хуун и Сашку с собой, и в путь. Вот проездные документы. Вас всех вызывают в Москву. Меня – нет. Готовлюсь сдавать дела. Действуй!
Расстроился, просто слов нет. Заехал на вокзал, взял билеты. Ехать никуда не хотелось. Вся проделанная работа пошла коту под хвост. Заехал домой, позвонил Сашке, сказал, чтобы собирались. Вечером выехали на вокзал. Отпустил водителя, сели в вагон. Вдруг слышу мерный топот, какое-то подразделение идет на посадку.
– Рота! Стой! Напра-аво! Равняйсь! Смирно!
Глянул в окно: стоят мои орлы! Пять взводов, даже управление! Мы вышли на перрон.
– Для встречи справа! На кра-аул! Товарищ полковник! Вверенная вам отдельная разведывательная рота Ленинградского фронта прибыла для прощания с вами! Командир роты капитан Коршунов!
– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– Здравия желаем, товарищ полковник!
– Спасибо, ребята. Невыносимо жалко расставаться с вами. Но враг будет разбит, победа будет за нами!
– Ура!!! – кричат мои орелики, у большинства на груди неуставная птичка-иволга. Не сняли.
– А почему не у всех ротный знак?
– «Иволгу» вручают после пяти выходов, товарищ полковник. Так рота решила, – ответил за всех лейтенант Корней. – Возвращайтесь, товарищ полковник! Донесем мы «Иволгу» до Берлина.
Я распустил строй. Нас обступили со всех сторон, и до самого отхода поезда жали руки и подбадривали. Поезд тронулся… Девчонки ревели навзрыд, у нас обоих глаза были тоже мокрые. Столько времени мы были все вместе, и вот – расстаемся. Утром на Ленвокзале шел дождь, мы прошли в метро и поехали в центр. Вышли на библиотеке Ленина, прошли на Арбат в НКО. Хуун во все глаза рассматривала Москву. Она здесь впервые. Кроме меня, в наркомат никого не пустили. Саша увел девочек в ближайшую подворотню, спрятав их от дождя. Я прошел в кабинет Панфилова, доложился о прибытии. Адъютант показал мне на стул в приемной, но ничего никому не передал. Через полчаса дверь открылась, из кабинета вышел, вытирая пот, какой-то подполковник.
– Проходите, товарищ полковник.
– Товарищ генерал, полковник Иволгин прибыл по вашему приказанию.
– Проходите, Максим Петрович! А где остальные?
– Не пустили. Пропуск только у меня. Напротив, в арке стоят.
– Безобразие. Иванов! Почему не заказаны пропуска?
– Не было известно, когда будут, товарищ генерал-лейтенант. Сейчас выпишу!
– Они под аркой стоят, сначала сбегай за ними!
– Есть! – капитан шустренько побежал по коридору.
– Ну, полковник, рассказывай!
Я начал свой рассказ с выброски. Прервался, только когда в кабинет вошли Саша, Женя и Хуун, а Алексей Павлович вышел из-за стола их встретить. Продолжили после того, как Панфилов вручил Саше и Жене ордена, поблагодарил за службу. Жены вышли в приемную, и помощник адъютанта повез их в гостиницу, а мы с Сашей продолжили рассказ обо всем, что происходило на той стороне. И это несмотря на то, что несколько дней писали отчеты. Алексей Павлович внимательно слушал и задавал множество вопросов. Где-то к двум часам отчет закончился, и я перешел к тому, что происходит сейчас на Ленфронте.