Лодка большая: десять торпедных аппаратов, минный постановщик на двадцать мин, две «сотки», две «сорокапятки» и два зенитных «максима». Жуков, которого приписали к лодке с момента спуска на воду на Адмиралтейских верфях, был в курсе всей достройки. Он опробовал все механизмы, вводимые по общему плану, принимал экипаж лодки: каждого человека в отдельности. Лодка комплектовалась, достраивалась, на борту появлялись необходимые пособия, литература, наставления. Владимир Николаевич ездил на совещания, где передавался опыт использования этого проекта на основе проб и ошибок экипажей предыдущих лодок этого проекта. На основе этих «опытов» менялись узлы и механизмы, дорабатывался сам проект, изменялись наставления, приказы, инструкции. Работы по приемке лодки хватало. Но где-то восемь месяцев назад капитан-лейтенанту начали сниться странные сны. Вначале они очень заинтересовали его, особенно после того, как он проснулся и нажал ревун, объявив пожарную тревогу в четвертом отсеке. Там действительно произошло возгорание. Пожар удалось быстро локализовать, даже не успело разгореться. Потом эти сны стали раздражать своей навязчивостью и жестокостью. Они были о войне, все. О потерях, об атаках пикировщиков, о том, что флот выдвинут к границе, и через сутки противник сможет атаковать Либаву. Что двух «максимов» и двух «сорокапяток» не хватит, чтобы отбиться от атаки штаффеля Ю-87. О том, что предстоит переход на Север по Беломоро-Балтийскому каналу. Что Балтийский флот будет почти полностью уничтожен с воздуха, и понесет большие потери на минах при запоздалом уходе из Таллина. В этих снах у него появился постоянный оппонент: немолодой бородатый командир с нашивками капитана второго ранга, но с погонами, как в царское время. На кителе у него серебристый силуэт подводной лодки типа «C» со звездочкой. Странный командир говорил чуть хрипловатым голосом, знал о судьбе всех кораблей флота. Он же назвал день и час начала войны с Германией. Жуков не знал, что делать с этой информацией, а задать вопрос у него не получалось: как только он пытался что-то спросить, то автоматически просыпался, и «командир» исчезал. Докладывать начальству он не стал. А что тут доложишь? «Товарищ контр-адмирал! Мне снятся сны!» Даже не смешно. Окончательно он убедился в том, что «командир» знает о судьбе всех кораблей флота, когда 18 декабря 40-го года он сообщил, что при выходе на рейд в Кронштадте С-102 лишится винтов. Через пять часов именно это и произошло. Получив такое «подтверждение», Жуков старался запоминать «ночные кошмары», как он их назвал в разговоре с женой. Но постепенно он пришел к мысли о том, что нужно что-то с этой информацией делать. Например, высказывая предположения на совещаниях комсостава. Заодно необходимо усилить подготовку личного состава для действий в усложненных условиях. И постепенно начал «гонять» личный состав по всему заведованию.
Официально учебная бригада подчинялась адмиралу Галлеру, который заведовал пополнением флота, будучи заместителем наркома флота по кораблестроению и вооружению. Он непосредственно требовал от командиров постоянного анализа происшествий, предложений по доработке проектов, новых приемов действия кораблей флота. При этом постоянно упирал на то, что флоты должны быть сбалансированными, что требуется стремиться к тому, что каждая часть флота решает собственные задачи. На одном из заседаний Владимир попросил слова и привел расчеты огневой мощи подводной лодки типа «К» в бою против пикировщиков Ю-87. Вероятность поражения лодки составила более 90 процентов. При условии того, что лодка длинная и не особо маневренная, получалось, что обнаружение лодки воздушным противником однозначно ведет к ее потере. И поднял вопрос о перевооружении лодок типа «К» зенитными автоматами калибром 12,7 или 40 мм. Галлер внимательно выслушал его, попросил предоставить расчеты, а затем прогнал несколько лодок через испытания при помощи НИИ ВВС, где были немецкие самолеты. Испытания подтвердили правоту расчетов. Лев Михайлович поднял этот вопрос на заседании НКО в Москве. Заинтересовавшись молодым капитан-лейтенантом, Галлер встретился с ним на борту К-21, где Жуков и рассказал о «своем» видении проблем флота, особенно подчеркнув уязвимость Либавской базы подводных лодок. От Мемеля до Либавы чуть больше сорока километров. А армейская группировка находится на «зимних квартирах». Развернуться она просто не успеет. А немцы и японцы нападают без объявления войны. Зенитных батарей явно недостаточно, ПВО базы состоит из шести четырехорудийных зенитных батарей, авиационное прикрытие обеспечено на 15–20 процентов: один 148-й истребительный авиационный полк из состава 6-й смешанной авиадивизии – 63 самолета И-16. УР строится в 35 километрах от города. А в городе сейчас базируется отряд легких сил КБФ с двумя новейшими крейсерами. Галлер выразительно посмотрел на каплея и спросил:
– Но ведь необходимо пресечь возможность высадить десант в порту!
– Борьба с десантом не является целью для отряда легких сил, товарищ адмирал. Задача отряда: прикрыть действия минных постановщиков по блокированию входа в Финский и Рижский заливы, насколько я помню.
Галлер ничего не ответил, но гонял экипаж на проворачивании механизмов довольно долго. Затем вывез всех свободных от вахты в КУОПП имени С. М. Кирова, где провел учения по борьбе за живучесть и покидание лодки через торпедные аппараты. Экипаж замечаний почти не получил.
– Ну что ж, Владимир Николаевич. Людей вы готовите хорошо. Обратите внимание на взаимодействие боцманской команды и БЧ-V. Наблюдается запаздывание в исполнении команд в БЧ-V. Весной я приеду вновь на проверку. Есть замечания по ведению журнала боевой подготовки. Темы не всегда совпадают с курсом. Изволите самовольствовать, хотя, надо отметить, что весьма по делу. По вашим рапортам и докладным будет проверка. Решение сообщим чуточку позже.
Присутствовавший при этом командир бригады Заостровцев почти сиял: Лев Михайлович очень редко обходился без «фитиля», считал, что это норма проверки, иначе как поддерживать боеготовность и рвение комсостава. Алексей Тимофеевич расщедрился и дал три дня отдыха и увольнительных экипажу. Жуковы, постоянно проживавшие в Питере, пошли на концерт Шостаковича. Жена увлекалась классической музыкой, и Владимир предпочитал театр кухонным разговорам, тем более что говорить о причине проверки лодки Галлером жене он не хотел. Само всплывет, тогда и поговорим. Сидел и слушал 6-ю симфонию в исполнении оркестра под управлением Мравинского, особо не пытаясь понять смысл сложного и противоречивого произведения. Он просто отдыхал от потрескивания пара, грохота льда о легкий корпус, объявлений по «березке», повизгивания репитеров. Из филармонии пошли пешком домой по хрустящему под ногами весеннему снегу, прихваченному ночным морозцем. Жена увлеченно пересказывала ему содержание какой-то статьи о симфонии, он ей поддакивал, не забывая при этом приветствовать попадающихся военнослужащих. Шли они в двух шагах от знаменитой Ленинградской комендатуры, славящейся своей гауптвахтой и строгим начальством. Однако обошлось.
Прибыв через день на корабль, узнал, что его персоной заинтересовался комфлота Трибуц, однако официального «приглашения на ковер» он не получил. Зато на Арсенальном попался на глаза генерал-майору Дмитриеву, командующему береговой обороной КБФ, и получил трое суток ареста за нарушение формы одежды, выразившееся в неуставном шелковом шарфике. Как командир корабля, он «отдыхал» под арестом в собственной каюте.
15 апреля ледокол «Красин», бывший «Святогор», взломал лед, побуревший на солнце, и повел К-21 курсом 285° мимо маяка Толбухин. Старпом, обрадовавшись полученной краске и возможности помучить личный состав, закрасил всю пробку, которая должна впитывать конденсат, поэтому, при проходе через отсек, попадаешь под душ. В районе Таллина пару раз застряли во льду, «Красин» пробежал вдоль борта, у старпома аж челюсть свело: льдины сдирали краску с легкого корпуса, продавливали его, превращая борта лодки в гофру. Наконец, чистая вода! Прекратился скрежет в отсеках, ровно стучат дизеля, шесть человек в ограждении рубки, расчеты ПВО в готовности у новых счетверенных «бофорсов» и по два человека у спаренных ДШК. Прошли траверз Прангли Лууд, расчеты ПВО скользнули по поручням в прочный корпус, лодка перешла в позиционное положение. Вместе с Жуковым на мостике адмирал Галлер, он будет принимать зачеты у командира и подтверждать его право на управление лодкой.
– Дайте полный, Владимир Николаевич! – сказал Лев Михайлович, подходя с секундомером к пеленгатору на репитере гирокомпаса.
Глухо звякнул телеграф, переведенный на «самый полный вперед». Забурлила вода вокруг рубки, лодка довольно быстро набирала ход. 22 с половиной узла надводной скорости – это много для небольшого узкого корабля. Лодка шла внутри длинной волны, практически полностью спрятав рубку между волнами. Самый полный ход получился 22,4 узла. Практически расчетный, с учетом погрешностей. Удовлетворенно хмыкнув, адмирал закрыл пеленгатор и дал команду «К погружению!», первым соскользнув вниз. Жуков уходил последним, лодка уже шла на электромоторах.
– Боцман! Ныряй!
Зашумел воздух, вытесняемый водой. Главстаршина Алексеев работал на горизонтальных, стараясь уйти под воду «с шиком»: без дифферента.
– Перископная!
Каплей провернулся на 360°, осматривая горизонт.
– Ныряй на двадцать!
– Есть!
Появился дифферент на нос около 5°, лодка пошла вниз.
– Центральный – седьмому! Поступление воды в районе приводов горизонтальных рулей!
– Аварийная тревога! Ликвидировать поступление воды в седьмом отсеке. Боцман! Глубина десять.
«Первый блин комом! Черт побери!» – подумал Владимир Николаевич.
Через корпус донеслись удары кувалды в седьмом отсеке. А Галлер включил секундомер. Доклад из седьмого:
– Поступление воды ликвидировано! Поджат сальник, был посажен с перекосом.
– Принято! Отбой аварийной тревоги! Боцман! Глубина двадцать. Тишину в отсеках. Акустик!