Приказ был зачитан на совещании командного состава, и был громом среди ясного неба: до этого Августиновича все всегда хвалили. Он сумел поднять и дисциплину, и привел в полный порядок внешний вид, и очень много сделал в поселке Оленья губа. Он был въедливым и придирчивым. Ему до всего всегда было дело. Не было такой мелочи, которая бы его ни интересовала. Эдакий помещик, причем, хороший помещик. Просто образец командира отдельной базы подводных лодок. Гроза всего гарнизона. Из обедневшей шляхты, много поколений подряд служащей на флоте, самый пожилой командир на Северном флоте.
Все вышли из свежепостроенного клуба, а он продолжал сидеть за столом на трибуне, не понимая, что делать. Новость буквально раздавила его. Затем выскочил из клуба и почти побежал к малому причалу.
– Жуков где? – спросил он у дежурного.
– Вон катер адмирала пошел.
– А Малафеев?
– Прошел на плавбазу. Вон, на второй палубе.
– Кузьма Иванович!!! Катер дай!
– Бери, Михаил Петрович, далеко?
– К Жукову!
Перепрыгнув через борт, он отмахнулся от рапорта командира, еще не знавшего, что командует уже не он, сказал:
– Заводи! В Екатерининскую!
Рыкнул 3Д12, убраны концы и кранцы, катер отскочил от причала и побежал во тьму залива. Несколько раз подрезав маршрут, что он сам обычно запрещал командиру, он почти нагнал катер Жукова. Боны проходили вместе.
– Я к вам, разрешите? – сказал он еще на причале.
– Да, конечно, Михаил Петрович.
Они прошли в штаб флота, в кабинет Жукова.
– И куда меня, Владимир Николаевич?
– Примите К-56 у Попова и готовьтесь в поход.
– А Попов?
– Поедет принимать новые лодки, старшим группы. Там остальные командиры новые, лодок не знают, вот у них и будет «вожак». Или, если хотите, то вместо Попова на К-61.
– А что за лодка?
– Шестая серия, опять с минами, более мощными и экономичными движками. Значительно доработанная, менее шумная, чем обычные «катюши». Весь этот год будем получать такие. Серия большая: 12 штук.
– Я не совсем понял: почему вы меня сняли, а не просто сделали замечание. Ведь никто не знал, что у немцев появилась возможность находить лодки ночью.
– Тут проблема больше в вас самом, чем в УКВ, локаторах и немецких самолетах. Вы – прекрасный командир лодки, но вы – «пастух» по натуре. Вы откровенно считаете, что без ваших ценных указаний все развалится, все будет сделано не так. Я внимательно прочел журнал первого выхода Лунина на К-21. По нему видно, что поход выполнили вы, а не Лунин. Так что во второй поход он пошел самостоятельно и впервые в жизни. То же самое с Журковым. За вашей спиной он чувствовал себя прекрасно: надо было только вовремя вызвать командира. А пошел самостоятельно, и лодка погибла. В эскадренном походе требуется не «пастух», а «вожак», «лидер». Чтобы командиры его чувствовали, а не ждали от него ценных указаний. Помните, по звукопроводке все управление строилось на коде, а не на голосе. А два последних похода: вместо кода – длиннющие указания. А язык боя – короткий. Вот поэтому, Михаил Петрович.
– А вы правы! Водится за мной такой грешок. Вбит в загривок: меня так учили.
– Война кончится – получите дивизион обратно. В мирное время вам цены нет! И командир корабля из вас отличный. Ну, куда? Решили?
– В Молотовск, на новую лодку, в том числе, чтобы и Малафееву не мешать.
Много работы было в штабе бригады. Требовалось по-новому научиться планировать операции второго, третьего и 4-го дивизионов, сформированных из лодок «С», «Щ», «М» и «В». Потери «эМок» были самыми высокими: во-первых, лезли в самые «дыры», во-вторых, самые маленькие, поэтому на них сажали молодых командиров, штурманов и торпедеров, поэтому ошибки, навигационные и тактические, аварии, посадки на мель, отказы оборудования. В-третьих, очень маленькая живучесть, очень старый проект и слабое оборудование. Отсюда пожары, затопления, выход из строя важнейших узлов и механизмов. И последнее, малая автономность под водой. Четвертый дивизион был фактически разгромлен. Командовал дивизионом капитан 3-го ранга Субботин. Из восьми лодок осталось три, и пять лодок типа «В», это англичане, включенные в четвертый дивизион, одна потеря. Этими лодками в основном распоряжалось английское адмиралтейство.
«Щуки», они побольше, посолиднее, более живучие, но те же самые проблемы с оборудованием и автономностью. Их осталось пять в третьем дивизионе у Колышкина. Две «эСки», пять в ремонте в Англии, они еще не дошли с Тихоокеанского флота. Пять «эСок» застряли в Молотовске до весны. Морозова, комдива два, оставшегося почти совсем без лодок, но по странному стечению обстоятельств имевшего меньше всех потерь, направили в Молотовск, командовать приемкой и ремонтом лодок.
Англичане: «Тайгер» и «Тайгрисс», эти здесь давно, спустя месяц после нападения Германии на СССР отметились. «Тайгер» пришел в Кольский залив с повреждениями и с неразорвавшейся глубинной бомбой у рубки. Был отремонтирован, забункерован, и, по подписанному соглашению между странами, остался в Екатерининской гавани, как первый представитель союзного флота на Баренцевом море. Выходил в море, возвращался, получал снабжение и боеприпасы и снова уходил воевать. Его «младшая сестра», однотипная лодка «Тигрица», он был «Тигром», появилась чуть позже, уже после подписания договоров, и вела такой же «дикий образ жизни». Четыре другие лодки новой серии: «Морские Волки», имели в начале названия слово «Sea», появились у причалов в Полярном после разгрома КОН-38. Эти менялись. Иногда не возвращались, но причина невозвращения не была известна в Полярном. Некоторые уходили в Метрополию меняться, некоторые не возвращались по совсем другим причинам. Хорошие отношения у всех сложились с экипажами «тэшек», с «морскими» почти никто не дружил. Иногда им били морду в ресторанах Мурманска. Но и их командиры особо не скрывали, что их часто меняют с целью изучить театр боевых действий. Лодки «Тайгер» и «Тайгрисс» встречались после похода в Полярном точно так же, как же, как и наши лодки: они палили в воздух из орудий, получали поросят, предпочитали «шило» всему остальному, до хрипоты ругались в штабе, доказывая, что потопили противника. В общем, были своими. Даже говорили по-русски со смешным акцентом. Единственное, что их отличало от наших: торпед они не экономили. В залпе менее четырех торпед никогда не было, только если стреляли кормовыми. Тогда две. Свободный вход на «англичанки» имели Головко, Николаев, комдив «четыре» и действующий комбриг. И начальники особых отделов фронта и флота. Но только на две. На остальные можно было войти только с разрешения командира лодки. В феврале пропала одна из «Sea’s». В начале марта некоторые части этой лодки были обнаружены в Белом море, где никогда никаких позиций не было, но в 41-м году было выставлено два минных поля. Жуков задал вопрос Фрейзеру, тот пожал плечами, четыре лодки убрали. К сожалению, среди них были «Тайгер» и «Тайгрисс». Экипажи лодок провожали все! Их напоили и отнесли на лодку. Заодно, заступившись за очень пьяненького радиста «Тайгера», набили морду англичанам с «S» и подвернувшимся под руку американцам с конвоя DW37. Военно-морскому братству по оружию пришел конец. Англичан перевели в Мурманск, на рыбзавод, откуда они и ходили в море до 44-го года. Потом выгнали совсем.
Вышедшие на позицию для встречи очередного конвоя пять «Катюш», действительно, зафиксировали работу радиолокаторов на частоте 185 МГц, и пролеты «кондоров» на малой высоте от трехсот до пятисот метров. Попыток противодействовать им Малафеев не предпринимал, просто уклонялся погружением, не подпуская близко эти машины. Выяснилось, что радиус обнаружения у немцев совсем маленький, и наводились они первично, пеленгуя работу УКВ-станций. Шестую лодку, на которой стояла новейшая ГАС «Асдик 416», Жуков готовил к работе в Варангер-фьорде. Командование требовало вскрыть прибрежные фарватеры немцев и составить карту минных заграждений там. Судя по тому, что DW37 привез валы и винты из Америки, затевалось что-то серьезное. 25 января он на К-52 вышел, после пятимесячного перерыва, в море.
Поход начался как обычно: маршем флотского оркестра на причале, буксиры разбили ледок в бухте и раскрыли боновое заграждение. Кап-два Миша Федотов толкнул обе на самый малый вперед, лодка плавно выкатилась на выходные створы. Прошли узкость, легли на курс 89,5. Доворот влево, вот и «Кильдин», лодка пошла средним, ориентируясь по лидирующему тральщику. Жуков спустился вниз, и, вместе со свободным от вахты штурманом, они попытались привязать подводную обстановку к карте, определяя границы обнаруженных «асдиком» минных постановок якорных мин. Затем сличили получившуюся картину с калькой, полученной из штаба флота. Были небольшие невязки. Удовлетворенно хлопнув старлея Викторова по плечу, Владимир спросил разрешения подняться наверх, поднялся и прокричал на ухо Федотову, что все удалось, поправки получены. Накинув на голову капюшон «канадки», осмотрелся, привыкая к темноте. Сделал замечание Михаилу Васильевичу, что тот не выставил расчеты на орудия ПВО.
– Если немцы применяют их у Медвежьего, то вполне могут применить и здесь! На ПВО района надейся, да сам не плошай! Ночь довольно светлая, вот-вот луна появится!
Федотов передал команду по «березке» вниз. Щелкнул рубочный люк, из него выскочили матросы. Чуть взвизгнули приводы барбетов, обе башни провернулись на 360 градусов, стволы приподнялись под углом 45 градусов. Количество сигнальщиков утроилось. Через полчаса «Кильдин» подал сигнал «Счастливого плавания» и пошел на циркуляцию влево. От Сетьнаволока заморгал семафор, запрашивая позывные. Тут же защелкал ратьер, отдавая их назад. Федоров принял балласт и перевел лодку в позиционное положение. Слева шла небольшая, но крутая волна, слегка забрызгивающая выступающую надстройку. Увеличили ход до полного и пошли противолодочным зигзагом к Цепьнаволоку. Федотов периодически включал «Декку» и осматривался через локатор. Оператор снизу докладывал, что горизонт чист. Жуков спустился вниз, проверить несение вахты в ЦП. ГАС включен, на экране лишь плотные косяки пикши. Через час вниз спустился Ми