Зазвучали арабские реплики, некоторые из присутствующих поклонились Хамиду. Многие со значением переглянулись, а кое-кто посмотрел наверх, подняв указательный палец.
Хамид обернулся к женщине и поднял ее платье. Стало понятно: это бутафорская одежда, скрывавшая настолько отощавшее тело, что оно почти не занимало места в инвалидном кресле.
Затем фигура Хамида закрыла Хоану обзор, и он только слышал какой-то металлический скрежет.
– Вот, – сказал Хамид и обернулся. – Вот оружие, которое скрыто под платьем Роньи.
Он держал в руках короткий автомат.
– Да, я вижу, вы улыбаетесь. И действительно, есть какая-то ирония в том, что мы выбрали дьявольски эффективное оружие израильтян, девятимиллиметровый «микроузи» третьего класса идеален для наших целей. При весе полтора килограмма и длине шестьдесят сантиметров он способен делать сотни выстрелов в минуту с гарантией попадания в цель на расстоянии до ста метров. С этим оружием вам сейчас предстоит хорошенько познакомиться. Те из вас, кто уже овладел этим искусством, помогут остальным.
Хоан опустил взгляд. Ему казалось, что руки у него жутко дрожат, но, когда он посмотрел на них, они были неподвижны.
Хамид прочистил горло:
– Каждый из вас знает, как будет одет, этого я повторять не стану. Кроме того, вам предстоит взять вот это.
Он поднял кожаный мешок, лежавший у стены, и открыл его.
– Это бронежилеты самого лучшего качества, а если посмотреть, какие они тонкие, как легко их спрятать под одеждой, то придется поблагодарить компанию «Энгард» за их лучшую модель. Дизайн настолько хорош, что можно подумать, будто жилет является частью обычного костюма.
Слушатели опять зааплодировали.
– Даже ты, Хоан Айгуадэр, получишь такой же. – Он бросил один из жилетов на пол перед креслом Хоана. – Да, ты очень удивишься. Сейчас мы расскажем тебе, как мы будем тебя использовать. Ты не умрешь в этом теракте. Мы поместим тебя на некотором расстоянии от взрывов, так что ты будешь первым журналистом в мировой истории, который не только окажется свидетелем подготовки теракта, но и будет сидеть в первом ряду партера во время его проведения. Ты должен описать все это, для того чтобы мир не просто увидел лужи крови и куски тел вокруг. Благодаря тебе мир узнает обо всех этапах этого теракта. Ты будешь раздавать интервью и рассказывать, что видел, описывать эти события снова и снова.
Это циничное сообщение оставило в душе Хоана пустоту, и он не знал, чем ее заполнить. Ужас и облегчение в одно и то же время. Он останется жить, сказали они, сердце екнуло, но цена велика: всю оставшуюся жизнь у него перед глазами будут стоять ужасные сцены, отпечатанные в его мозгу. Хоан уже сейчас понимал, что после теракта он никогда не будет тем, кем был раньше. Как жить дальше, пройдя через все это? Ты будешь знать, что через мгновение люди умрут, и потом будешь вынужден смотреть на это, слушать крики, видеть тела людей, разрываемые на куски, – и при этом не иметь возможности вмешаться?
Тем временем Хамид взял телекамеру «Гоу Про», которую только самые высокооплачиваемые журналисты «Орес дель диа» получали для своих репортажей, и прикрепил ее ко лбу Хоана.
– Мило, не правда ли? – сказал он с улыбкой, обращаясь к стоявшим вокруг. – При невинном выражении лица Хоана и его очевидной инвалидности, да еще эта симпатичная маленькая камера на лбу, – все будут смотреть на него с умилением. Вы только подумайте, с каким уважением и трепетом встретят людей, которые возят четырех инвалидов в колясках.
Хамид засмеялся и повернулся к Галибу:
– Осталось еще два жилета. Может, ты расскажешь о нашем сценарии, Галиб?
И снова эта дьявольская улыбка. Хоан был так рассержен и так уязвлен, что хотелось заткнуть уши и исчезнуть.
– Спасибо, Хамид, – сказал Галиб. – Два последних жилета предназначаются для Марвы аль-Асади и ее дочери Неллы. Это традиционные пояса шахидов, которыми управляют дистанционно, но они так хитро устроены, что взрываются по согласованной схеме. Сначала взрывается заряд в спинке кресла Роньи, через сорок секунд детонирует жилет Неллы, а еще через двадцать секунд – Марвы.
Хоана стало мутить. Несмотря на паралич, глаза трех женщин были полны такого ужаса, что Хоан испугался, как бы кто-то из них прямо сейчас не умер от разрыва сердца. Слезы лились рекой, глаза заплыли. Стоны прекратились, сил для них больше не было. Как отвратительно и бессердечно было заставлять их слушать весь этот чудовищный бред.
– Надеюсь, вы понимаете, почему мы так делаем. У каждого из вас будет достаточно времени, чтобы, стреляя, удалиться от инвалидных колясок, и, если все пойдет по плану, многие из вас останутся в живых, возможно даже, вы все. Дорога в рай окажется более долгой, но, если вы доживете до наших следующих акций, честь и слава вам будут еще больше. Ин ша Аллах.
Кто-то зааплодировал. Но тут вышла швейцарка. Она вопросительно посмотрела на Галиба:
– Кто прикроет нас при взрыве бомб, если каждый из нас побежит в свою сторону? Не лучше ли двигаться группой или бежать по отдельности, но в одном направлении?
Галиб одобрительно кивнул:
– Хорошая мысль, но нет. Мы обдумали все сценарии. Риск будет минимальным, когда вы разбежитесь в разные стороны. У нас есть фантастический снайпер, который вас прикроет. Фактически мы его уже использовали один раз, во Франкфурте, и он замечательно продемонстрировал свое искусство. Вы его не знаете и не увидите, но он уже прибыл, и он готов. А если вы думаете, что есть риск его обнаружения до начала акции, то я скажу, что это самый белый из новообращенных, каких вы только видели. Его кличка Капитан, он тренировался в Пакистане, и уже три года, как воюет.
Все как сумасшедшие зааплодировали. Сердце у Хоана стучало, щеки пылали, и кровь пульсировала в омертвевших конечностях так, что они заныли. Хоан желал только, чтобы ему дали передозировку в следующий раз, потому что жить дальше не хотелось.
Насколько более благосклонно обошлась бы с ним судьба, если бы он тогда в Барселонете не обнаружил телевизионщиков.
44Карл
День третий
Несколько серьезных техников потрошили автобус, который стоял поперек парковки рядом с детской площадкой на Баэрвальдштрассе в Берлине. Все выносилось на асфальт. Сиденья, багажные сетки, химический туалет, большой ящик у заднего окна, огрызки яблок, бумажные салфетки – абсолютно все.
«Мы обязательно найдем что-нибудь, что даст нам материал для дальнейших поисков», – сказал инспектор полиции, но сейчас, несколько часов спустя, так уже не казалось.
В четыре часа ночи Герберта Вебера разбудили в номере гостиницы во Франкфурте сообщением о том, что автобус обнаружен к северу от старого аэропорта Берлин-Темпельхоф и что это несомненно тот самый автобус с подъемником. Прошло не более часа, как коллеги Вебера были уже в пути со всем своим оборудованием, а также сумкой Асада. Еще через двадцать минут Карл, Асад, Вебер и его ближайшие сотрудники проходили контроль безопасности в аэропорту Франкфурта.
Спустя несколько часов вся группа собралась у автобуса, рассматривая вещи, которые, словно после авиакатастрофы, заняли всю правую часть дороги Баэрвальдштрассе, от детской площадки до Урбанштрассе.
– Надо полагать, что они высадили пассажиров в другом месте, а потом шофер приехал сюда, – сказал Вебер.
Карл кивнул:
– Да. Они сделали это намеренно, чтобы мы его нашли, иначе они ни за что не стали бы бросать автобус так открыто и так по-идиотски. Он стоит здесь, чтобы мы подумали, будто вся группа где-то поблизости. В этом районе много мигрантов?
– Есть мигранты, да, – сказал местный инспектор полиции.
– Я думаю, что этот квартал – последнее место, в котором нам надо устраивать поиски. Вспомните, в каком районе они жили во Франкфурте. В таком, где и в голову не придет искать.
Асад поднял брови:
– Карл, с этими людьми никогда не знаешь что и как. Может быть, они все-таки где-то поблизости. Так было во Франкфурте. То есть они могут быть где угодно, лишь бы не пришло в голову искать их там.
Карл посмотрел по сторонам. Довольно тоскливый, но приятный и мирный квартал, открытый, не слишком высокие дома.
– Я не очень хорошо знаю город, – сказал он, и это было весьма мягко сказано.
Для него Берлин был внушающим уважение собранием исторических памятников типа Бранденбургских ворот, КПП «Чарли» и, естественно, местом употребления огромных шницелей и пива.
– Так где мы сейчас? – спросил он инспектора полиции.
Тот неопределенно махнул рукой:
– Мы находимся в Кройцберге, тут много мигрантов, дальше на северо-запад центр Берлина, на востоке Альт-Трептов, потом Панков и Лихтенберг, на юге Нойкёльн, где тоже много мигрантов. Берлин – это джунгли, где жертвы и хищники живут вперемешку. Ясно, что мы приложим все усилия, чтобы найти этих людей, но должен сказать откровенно: шансов мало. Это не просто иголка в стогу сена, это песчинка в пустыне, где скорпионы и змеи готовы в любой момент тебя сожрать. Чтобы разобраться со всем этим, как минимум нужно время, а его-то как раз и нет, насколько я понимаю.
Сообразительный парень.
– А как дела с камерами наблюдения? – спросил Карл.
Тот пожал плечами:
– Посмотри вокруг. Слишком много закоулков, слишком мало камер и слишком мало времени. Может быть, мы что-то найдем в телекамерах магазинов, но и на это уйдет время.
Карл вздохнул:
– А что, если походить по квартирам, поспрашивать, не заметил ли кто-нибудь, откуда приехал автобус?
– Безнадежно, – сказал пессимист Вебер.
– Кто-нибудь пытался разгадать загадку о площади и голубе, который летает низко? – спросил Асад.
– Да, мы этим занимаемся, – сказал инспектор. – Все площади, где много голубей, нами отмечены. Но должен признать: сравнительно с другими крупными городами в Берлине на самом деле не очень много этих птиц.
Карл посмотрел на него вопросительно: