Но игра у нее не клеилась. Она много бегала, но не выиграла ни одного очка к концу игры. У нее заболела спина, а резкий стук мячей, казалось, становился все громче и громче.
Внезапно голова у нее закружилась, и она потеряла сознание.
Джеймс бережно поднял ее и перенес на стоящий в библиотеке кожаный диван.
Он яростно дергал шнур звонка, потом опустился на колени рядом с диваном и начал лихорадочно тереть ее руки, пытаясь их согреть.
В дверях показался старый Пеппер с взъерошенными после полуденного сна волосами.
— Мисс Сара упала в обморок, найди мне немного бренди, живо! — приказал Джеймс. — И позови мисс Бранд.
Старик с тревогой наблюдал, как Джеймс, осторожно приподнимая голову Сары, вливал ей в рот бренди.
— Это не в первый раз, — сочувственно промолвил он. — Однажды я нашел ее у себя в буфетной. Она объяснила, что у нее просто закружилась голова, но мне не понравилось, как она выглядит.
— Почему же ты не сказал мне? — нетерпеливо спросил Джеймс.
— Я говорил мисс Бранд, — ответил Пеппер и укоризненно посмотрел на Софию, которая торопливо вбежала в комнату. Ее волосы были в беспорядке, а платье небрежно застегнуто.
— Почему такой шум? — спросила София, сонно прищуриваясь. — О, Боже, у нее еще один обморок?!
— София, вы должны были внимательнее относиться к ее здоровью.
— Ну, вы понимаете, мой дорогой, я полагала, что женщины привычны к подобным вещам, — кротко сказала София. — Похлопайте ее по рукам, Джеймс, сожгите перо или что-нибудь еще в этом роде. Ну вот, она приходит в себя!
Сара приоткрыла глаза. Джеймс снова поднес стакан к ее губам.
— Выпей это. Сейчас с тобой все будет в порядке, — сказал он.
Она медленно выпила бренди, немного закашлявшись, когда он обжег ей горло, потом слабым голосом произнесла:
— В чем дело? Я думала, что была в игровой с Джи. Би. Что, я… я…
— Ты потеряла сознание, — коротко сказал Джеймс. — Лежи спокойно, и через минуту ты окончательно придешь в себя.
— Как глупо. — Она выглядела испуганной. — Ты думаешь, у меня что-то серьезное?
— Вероятно, ты переутомилась немного, — сказал Джеймс с уверенностью, которой сам не чувствовал.
— Но со мной могло случиться такое на улице, за рулем машины… где угодно, — испуганно проговорила Сара. — Вчера в поезде у меня точно так же потемнело в глазах.
— И ты ничего не сказала об этом! Оставайся в постели, девочка. Я позвоню Хервею, чтобы он пришел осмотреть тебя.
Сара, успокоенная его словами, сказала, что чувствует себя прекрасно и хотела бы остаться в библиотеке.
— Ты будешь выполнять то, что тебе говорят, — добродушно, но твердо произнес Джеймс. — Отправляйся спать, или я отнесу тебя на руках.
— Мне хотелось бы, чтобы меня отнесли, — кротко попросила Сара, протягивая к нему руки.
Уютно устроившись у него на руках, она удовлетворенно сказала:
— С тобой хорошо, Джи. Би. Тебе нужно было бы быть моей матерью.
Он поставил ее на ноги у дверей ее комнаты и шутя ущипнул за ухо.
— Ну, если бы я был твоей матерью, я не допустил бы, чтобы моя дочь падала в обморок после жестокой сцены со своим опекуном. Ну-ка, быстрее в кровать!
Она нежно улыбнулась ему и исчезла в своей комнате.
Жизнерадостный Том Хервей, явившийся на следующее утро, дружески хлопнул Джеймса по спине и заметил:
— Дорогой Джеймс, ты сам похож на пациента!
— Я волнуюсь за Сару. Она внезапно потеряла сознание и упала. Она слишком худая и ни минуты не сидит спокойно. Она опасается, что с ней может неожиданно случиться такое за рулем машины или где угодно.
— Не волнуйся, если с ней что-нибудь не так, мы скоро это выясним. Давай посмотрим на ребенка, — сказал доктор, с любопытством глядя на взволнованного Джеймса.
Том Хервей и Сара были старыми друзьями. Он лечил все ее детские болезни, привык ко всем ее хитростям вроде термометра, опущенного в горячую воду, пятен, нанесенных с помощью красной краски, а однажды очень натурального обморока, который продолжался, пока он не пощекотал пациентку за пятку. Вот и теперь Хервей решил, что не найдет ничего особенного у Сары Сильвер.
Он провел с Сарой почти полчаса, и, когда спустился вниз, невольно растерялся, увидев Джеймса, нервно мерившего шагами комнату.
— Господи, дружище! Твой вид наводит на мысль о молодом муже, который ждет известий о своем первенце! Кстати, Сара хочет хереса.
— Хереса? — Джеймс понял не сразу, но затем почувствовал огромное облегчение. — Ей это можно?
— Немного ей не повредит. Мне кажется, стаканчик не помешал бы и тебе. Нет, спасибо, я не присоединюсь к тебе. Мне еще нужно сделать несколько визитов. Ладно, разве что по-быстрому, пока составлю инструкции для твоей мартышки.
Доктор взял сигарету и стакан с хересом и встал спиной к огню, наслаждаясь теплом.
— У Сары нет ничего страшного, — сказал он ободряюще. — Просто она за последнее время немного переутомилась. Ты должен заставить ее больше отдыхать и пить молоко вместо виски. — Он рассмеялся и залпом допил херес. — Знаешь, сначала я подумал, что она хочет вытянуть из тебя что-нибудь и для этого водит за нос. Ребенком она была настоящей чертовкой и заставляла Джона Сильвера вызывать меня сюда ради пустяков. Я думаю, ей нравилось дурачить его. Мы с Грэйс часто думали, как ты сможешь с ней ужиться.
— В целом нормально, — сказал Джеймс, — особенно если учесть, что раньше мне никогда не приходилось иметь никаких дел с детьми.
— Я спросил ее, как она относится к строгому контролю в собственном доме после стольких лет независимости, и она сказала: «Джи. Би. замечательный. Это так приятно, Том, когда о тебе кто-то заботится». Ну, мне пора. Тебе не о чем беспокоиться. Эта девчонка всегда была очень упрямой и делала все по-своему. Запрети сигареты, выпивку и ночные танцы — всем этим она начала заниматься, когда еще должна была ходить в школу, — вот и результат.
Он поспешил прочь, добродушно ворча по поводу дождливого вечера и старой машины, которая никак не хотела заводиться.
Джеймс поднялся в комнату Сары, присел на край кровати и смотрел, как она потягивает херес.
— У меня, оказывается, ничего нет. — Она ободряюще улыбнулась. — Я обманщица.
— И все-таки, молодая леди, отныне ты будешь вести спокойную жизнь, — твердо сказал он. — Лондон и вечеринки категорически запрещены.
Она скорчила гримасу.
— Надеюсь, мне не придется галлонами пить молоко и гнусный тоник, — пробурчала она.
— Молоко и тоник назначил врач, и я позабочусь о том, чтобы ты их принимала, — тоном, не терпящим возражений, ответил он. — Серьезно, Сара, если ты не успокоишься теперь, ты можешь перенапрячь сердце, что означает проведенные в кровати месяцы. Сейчас еще нет ничего серьезного, но ты должна себя беречь.
— Ох, батюшки! — Она с сожалением посмотрела на дно пустого стакана и поставила его на столик рядом с собой. — Ты действительно волновался за меня, Джи. Би.?
— Разумеется, я волновался! Ты меня до смерти напугала, когда без единого слова рухнула на пол. И, Сара, ты должна пообещать мне одну вещь. — Вид у него был мрачный. — Если это когда-нибудь повторится, а меня не будет рядом, ты должна обязательно рассказать мне об этом. Договорились?
— Ладно, — она кивнула. — Я обещаю.
— Интересно, ты намереваешься всегда быть такой сговорчивой? — спросил он с улыбкой. — Ну, а теперь самый подходящий момент для хорошего поступка смирной и послушной подопечной.
Она мрачно посмотрела на протянутый ей стакан с теплым молоком, но, решив больше не расстраивать Джеймса, молча его выпила.
В тот же вечер на другом краю деревни Том Хервей, добравшись наконец домой после всех своих визитов, рассказывал жене:
— Фэйн кудахтал и носился с ней как курица с яйцом, Я думаю, наш приятель серьезно влюблен в эту мартышку, хотя вряд ли сам об этом догадывается.
Сначала Сара восставала против своего вынужденного отдыха, потому что Джеймс был строг в вопросах молока, тоника и раннего сна, но вскоре она привыкла к новому порядку.
Ноябрь прошел довольно быстро. Это был месяц дождей и туманов, которые держали их дома. Они вместе читали Харди и новеллы Ги де Мопассана, и Сара, прислушиваясь к аккомпанементу дождя и голосу Джеймса, любовалась отблесками огня, игравшими на его лице. Потом ее мысли начинали путаться в дикой неразберихе. Она задумывалась о том, каким он был с другими женщинами, каким он был бы, если бы стряхнул свою отеческую строгость и повел бы себя, как Мик, или Дэвид, или даже Пинто.
Однажды он быстро поднял глаза и перестал читать.
— Ты где-то далеко, — сказал он с улыбкой. — Ты совсем не слушаешь. О чем ты думаешь?
Она выглядела слегка растерянной.
— Я думала о том, как будет ужасно, когда мне исполнится восемнадцать и ты перестанешь быть моим опекуном, — неожиданно сказала она.
Он отложил книгу и насмешливо посмотрел на нее.
— Я думал, ты ждешь не дождешься этого дня, — сказал он.
Ее голос был по-детски трагичен.
— Я привыкла к тебе. Ты понимаешь, я как будто чувствую себя твоей. Было бы ужасно, если бы это вдруг прекратилось.
— Почему это должно вдруг прекратиться? — мягко спросил он. — Мы останемся друзьями, я надеюсь, хотя у тебя еще есть время, чтобы передумать.
— Это несправедливо, — возразила она. — Ты сделался мне необходим. Предположим, ты женишься?
— Хорошо, предположим. Что это изменит?
— Джи. Би., ты ведь не собираешься жениться, правда? — Ее глаза вдруг стали очень большими и испуганными. Он рассмеялся.
— Нет, конечно, нет, глупая ты девчонка! Но даже если бы и собрался, я все равно остался бы твоим опекуном, Сара, нравится тебе это или нет.
Это ее не очень утешило, и, когда несколько дней спустя Джеймс объявил, что Клэр Розенхайм приедет на уик-энд в Фаллоу, Сара решила, что оправдываются ее худшие предположения.
— Но зачем? — потребовала она ответа от Джеймса. — Зачем она приезжает сюда? Я думала… — Она замолчала, и Джеймс сказал с нежным упреком: