Энди схватила дочь, потянула ее вниз, встряхнула, прижала к себе и сказала:
— Не приводи его в ярость.
Она обняла Женевьев, и постепенно девочка перестала рыдать.
В какой-то момент Энди казалось, будто сейчас может что-то произойти. В ее измученной душе мелькнула надежда. Они свернули с гравия на грунтовую дорогу.
На середине дороги и на обочинах росли амброзии и черноглазые гибискусы; справа, чуть поодаль, стояла засохшая яблоня с посеревшим стволом и голыми ветвями, похожая на огородное пугало.
Старый фермерский дом в конце дороги казался умирающим: стены заплесневели, краска облезла с досок, крыльцо покосилось. За ним, на склоне холма, в ложбинке, виднелся фундамент сарая. Сквозь открытый дверной проем, напоминавший вход в пещеру, зияла тьма. Возле останков сарая стояли две-три вросшие в землю постройки.
Когда они остановились, у Энди мелькнула мысль, что их трое, а он — один. Она задержит его, и девочки убегут. Бывшую ферму окружало кукурузное поле. Грейс, находчивая и проворная, сумела бы скрыться среди густых зарослей кукурузы.
Когда Джон Мэйл остановил микроавтобус, Грейс поднялась на колени и посмотрела в грязное окно. Мэйл повернулся на сиденье и неожиданно высоким голосом сказал Энди:
— Если попытаешься убежать, я застрелю сначала младшую, потом старшую, потом тебя.
Слабая надежда исчезла.
По генам Джон Мэйл был психопатом. Родители сделали его социально опасным.
Он стал одержимым убийцей без всяких тормозов.
Энди познакомилась с ним во время последипломной стажировки в университете штата Миннесота. Как молодой психиатр, она искала необычных пациентов в тюрьмах округа Хеннепин. Она разглядела жесткий, быстрый интеллект, таившийся в глубинах мэйловского мозга. Благодаря уму и физической силе он подчинял себе других бандитов и в течение какого-то времени ускользал от полиции, но не мог противостоять способному психиатру.
Энди сняла с него маску, как кожуру с апельсина.
Отец Мэйла не женился на его матери и никогда не жил с ними; последнее известие о нем пришло, когда он служил в американских ВВС в Панаме. Мэйл ни разу его не видел.
Мать надолго оставляла маленького Мэйла одного, иногда на целые сутки. Он лежал в плетеной кроватке с верхом посреди пустой комнаты. Она вышла замуж, когда Мэйлу исполнилось три года. В этом возрасте он еще не умел говорить. Муж относился к матери сурово, а ребенок его раздражал. Напившись, он приходил в ярость и хлестал мальчика ремнем; со временем он стал использовать для этого плетку, палку от метлы и металлические прутья.
В детстве Мэйл испытывал острое наслаждение, мучая животных, сдирая шкуру с кошек и сжигая собак. Потом он переключился на детей — мальчиков и девочек. Стал школьным хулиганом. В четвертом классе его нападения на девочек приобрели сексуальную окраску. Он любил стягивать с них трусики и засовывать пальцы в половые органы, хотя еще не сознавал, чего хочет.
В пятом классе не по годам рослый Мэйл начал появляться в парках Роуздейл, Ридждейл. Он приставал к детям возле игровых павильонов, грабил их.
Он носил с собой бейсбольную биту, потом нож. В шестом классе преподаватель физики толкнул Мэйла к стене, когда тот в его присутствии назвал девочку «пи…ой». Через неделю дом учителя сгорел.
Этот пожар оказался не единственным: сгорели еще шесть домов, где жили дети, дававшие ему отпор.
В июне, после шестого класса, Мэйл подпалил дом пожилой четы, которой принадлежала последняя семейная бакалейная лавка в восточной части Сент-Пола. Пожилые люди спали, когда дым проник под дверь. Они задохнулись возле верхних ступеней лестницы.
Опытный детектив наконец обратил внимание на сходные обстоятельства, и Мэйл попался.
Он все отрицал, но полиция поняла, что это дело его рук. Энди пригласили определить, что за тип оказался в руках правосудия. Мэйл рассказывал о своей жизни бесстрастным, спокойным голосом; его молодые глаза ощупывали ее тело, груди, бедра. Он внушал ей страх, и Энди это не нравилось. Он был слишком юн, чтобы внушать ей страх…
Не составляло труда понять, что получится из двенадцатилетнего Мэйла. На его теле играли твердые мускулы, глаза излучали дерзость. Он говорил о своем отчиме.
— Так, значит, он избивал тебя. Он делал это кулаками? — спросила Энди.
Мэйлу показалась смешной ее наивность.
— Черта с два кулаками. Этот гад доставал из чулана металлический прут и хлестал меня им. Мать он тоже бил. Он хватал ее на кухне и избивал, пока хватало сил. Она визжала на всю округу. Господи, сколько там было крови!
— И никто не вызывал полицию?
— Вызывали, но легавые ничего не делали. Мать всегда говорила, что это никого не касается.
— Когда он умер, жизнь изменилась к лучшему?
— Не знаю, меня там уже не было.
— Где же ты жил?
Он пожал плечами:
— Летом — под автострадой. В Сент-Поле есть подземелья, там живут многие парни…
— Ты никогда не возвращался домой?
— Однажды вернулся. Я был чертовски голоден и подумал, что у нее, возможно, есть деньги, но она сдала меня полицейским. Если бы я не вернулся домой, то был бы сейчас на свободе. Она сказала мне: «Поешь лепешки, я сейчас принесу пирог». Потом вышла в прихожую и позвонила легавым. Это был хороший урок. Когда выйду, убью суку, если найду.
— Где она сейчас?
— Уехала с каким-то типом.
После двух месяцев лечения Энди рекомендовала перевести Джона Мэйла в городскую больницу. Он был не просто юным хулиганом с неустойчивой психикой. Он был сумасшедшим. В нем жил дьявол.
Когда Мэйл открыл дверь микроавтобуса, девочки перестали плакать. Он провел их одну за другой через боковую дверь старого дома в погреб. Там пахло сыростью, грязью и хлоркой. Мэйл недавно чистил погреб, подумала Энди. В ее душе вспыхнула надежда, что он не убьет их. Во всяком случае, сразу. Получив отсрочку, хоть небольшую, она сможет поработать с ним.
Потом он запер их. Они прислушивались, с ужасом ожидая его возвращения. Женевьев постоянно спрашивала:
— Мама, что он собирается сделать?
Прошла минута, десять минут, потом час; наконец девочки заснули. Прислонившись спиной к стене, Энди пыталась думать…
Мэйл пришел за ней в три часа утра, пьяный и возбужденный.
— Выходи, — рявкнул он. В левой руке Мэйл держал банку с пивом. Щелчок засова разбудил девочек. Они лежали свернувшись, как маленькие животные в клетке.
— Что тебе нужно? — спросила Энди, посматривая на часы, словно она вела обычную беседу и спешила куда-то. Но голос ее дрожал от страха. — Ты не имеешь права держать нас здесь, Джон. Это несправедливо.
— Заткнись, — сказал Мэйл. — Выходи, черт возьми!
Он шагнул к ней, его глаза потемнели от злости, и от него пахло пивом.
— Хорошо, только не трогай нас. Пойдемте, девочки…
— Они останутся, — отрезал Мэйл. — Только ты.
— Только я? — Она похолодела.
— Да.
Он улыбнулся ей и оперся рукой о дверной косяк, выражая полное хладнокровие. Он был причесан, и Энди уловила запах лосьона.
Она бросила взгляд на девочек, потом на Мэйла.
— Я скоро вернусь, — сказала Энди. — Джон не причинит мне вреда.
Девочки молчали, не веря ей.
Энди обошла Мэйла, стараясь держаться подальше от него. В наружной части подвала воздух был более прохладным и свежим, но Энди тотчас заметила, что он притащил туда еще один матрас. Она шагнула к лестнице; стальная дверь погреба захлопнулась, и Мэйл приказал:
— Не двигайся!
Она замерла, боясь пошевелиться. Мэйл уставился на Энди, и ей показалось, что он слегка шатается. Он был сильно пьян, его тяжелые веки опускались, на губах играла злобная презрительная ухмылка.
— Они понятия не имеют о том, где ты и кто тебя увез, — засмеявшись сказал Мэйл, но Энди почувствовала, что он не слишком уверен в себе. — По радио говорят об этом всю ночь. Легавые бегают, как цыплята с отрубленными головами.
— Джон, рано или поздно они придут сюда. По-моему, наилучшим выходом для тебя…
Она автоматически заговорила суховатым, рассудительным профессорским тоном. Так бывало всегда, когда Энди апеллировала к разуму пациентов. Этот тон часто помогал ей убедить их.
Только не сейчас.
Мэйл стремительно двинулся к Энди и сильно ударил ее по лицу. Она едва удержалась на ногах. Еще мгновение назад Энди вела себя как психиатр, сейчас она превратилась в раненое животное.
Когда Мэйл шагнул к ней, она почувствовала его запах.
— Не говори со мной так, — рявкнул он. — Нас никогда не найдут. Никогда! А теперь встань прямо.
Она поднесла руки к лицу, в голове ее был туман; мысли смешались, как магнитные буквы на упавшей школьной доске. Услышав какой-то треск, Энди посмотрела на Мэйла. Он сдавил в руке банку из-под пива и бросил ее в угол.
— Посмотрим на них, — сказал он.
— Что?
— Посмотрим на них, — злобно повторил он.
— Что? — удивилась Энди.
— На твои сиськи. Посмотрим на твои сиськи.
Она сделала шаг назад, потом второй, но больше отступать было некуда. За ней — старая угольная печь. Дальше темнело пустое пространство.
— Джон, ты ведь не хочешь причинить мне боль? Я заботилась о тебе.
Он выставил вперед палец.
— Лучше не говори об этом. Лучше помалкивай. Да, ты позаботилась обо мне. Отправила в эту чертову больницу. Хорошо позаботилась обо мне.
Он бросил на Энди разъяренный взгляд.
— Ну, посмотрим на них!
Она скрестила руки на груди.
— Джон, я не могу.
Он ударил ее ладонью так же быстро, как в первый раз, но не так сильно. Когда она подняла руки, Мэйл снова нанес удар, затем еще один. Она не могла ни защититься, ни остановить его.
Наконец Мэйл накинулся на Энди, отбросил ее к стене, стал рвать жакет, блузку. Она закричала:
— Нет, Джон, нет…
Мэйл снова ударил ее, сбил с ног, потащил за волосы к матрасу и уселся на ее спину. Она беспомощно молотила руками. Он схватил их и прижал к полу.