Она снова легла на подушку.
— Я не думаю, что смогу перенести это, Гарри. И с каких это пор ты начал верить в такую чепуху?
— Мне хотелось что-то сделать, и я надумал заказать панихиду.
Она изо всех сил старалась сосредоточиться, но мысли ее разбегались. «Что же мы имеем на сегодняшний день? Именно из-за ребенка мы устроили эту женитьбу. Не значит ли это, что теперь я совершенно свободна? А он, наверное, продолжает думать, что я захочу остаться замужем за ним».
— Возьми меня за руку, Гарри, — прошептала она. В эту минуту ей очень хотелось чувствовать чье-то тепло. Он потянулся за рукой Марчеллы, и она с силой сжала его ладонь. — Возьми меня на руки! — взмолилась она.
Нагнувшись к ней, он взял ее на руки, и она крепко прижалась к нему. Марчелла никогда не чувствовала себя так мерзко. Возможно, она, сама того не подозревая, возлагала на этого неродившегося ребенка все свои надежды.
Когда в больницу пожаловали родители, Ида, нагнувшись к уху Марчеллы, прошептала:
— Нам надо быть сильнее!
Марчелла знала, что под словом «мы» подразумевались все женщины. Ида бросила взгляд, полный сочувствия, на утирающего слезы Альдо.
— Ну, папа, перестань! Ведь я же поправлюсь.
В ответ он смущенно откашливался. Ей стоило только раз взглянуть в его сторону, чтобы понять, как сильно он любил ее и жалел.
Из-за полученной инфекции Марчелле пришлось пролежать в больнице на пять дней больше, пропустив устроенную Уинтоном панихиду.
Выписавшись из больницы, она крадучись вернулась в свою квартиру, откуда в течение нескольких дней не выходила на улицу. Убирая приготовленные для новорожденного вещи, она никак не могла избавиться от чувства огромной вины перед неродившимся ребенком. Она изо всех сил старалась больше не вспоминать о том, что произошло тогда на рынке, но память, как назло, снова и снова возвращала ее в тот злополучный день. «Но ведь беременным женщинам не запрещено заниматься любовью, — утешала она себя, — да и Анджело не допустил абсолютно никакой грубости по отношению к ней». Но так или иначе слишком уж странным было то, что выкидыш произошел именно в тот день, когда она испытала истинное наслаждение.
Во время визита к матери Марчелле едва удавалось сдерживать слезы. Переживая момент высочайшего эмоционального напряжения, Марчелла мечтала поплакать, уткнувшись в материнскую грудь, но Ида была далеко не той матерью, которой можно было поплакаться в жилетку.
— Совершенно естественно, что ты сейчас пребываешь в депрессии, — щебетала она. — Я никогда в жизни не видела такое печальное выражение лица у мужчины, какое было у Гарри, когда он встретил нас, стоя на панихиде в церкви. Он почувствовал такое облегчение, когда ты выздоровела.
— Но он даже не притронулся ко мне с того момента, как я вернулась из больницы. Он ведет себя так, будто ребенок погиб по моей вине!
— Конечно же, ты ни в чем не виновата, — сказала Ида, зажигая плиту. — А почему ты так говоришь? — спросила она, пристально глядя на Марчеллу. — Надеюсь, ты ничего не предпринимала, чтобы избавиться от ребенка?
— Ну, мама… — вздохнула Марчелла, укоризненно качая головой. — Как ты могла обо мне такое подумать?
Наливая кофе, Ида продолжила:
— Доктор сказал, что нет никаких серьезных осложнений. Ты можешь уже через несколько месяцев попробовать забеременеть снова и родить прекрасного, здорового ребенка. И тогда ты даже не вспомнишь о своих теперешних переживаниях!
Несколько минут они молчали, отпивая маленькими глотками обжигающий кофе.
— Мам! — обратилась к Иде Марчелла, поставив чашку на блюдце. — А может, это было знамение того, что наш брак не должен был состояться? Ведь мы и поженились-то только из-за того, что должен был появиться ребенок…
— Да? Ты, наверное, Думаешь, что теперь имеешь полное право на развод? — закричала Ида. — Ты замужняя женщина перед лицом Бога. Ты подумала об общественном мнении на этот счет?
— Я никогда его не полюблю, мам, — призналась Марчелла.
— «Не полюблю»? — засмеялась Ида, кинув на дочь такой взгляд, по которому безошибочно можно было прочесть мнение Иды насчет любви.
Гарри поступил в бизнес-колледж, продолжая вечерами учиться на бухгалтерских курсах. Иногда он заявлялся домой не раньше десяти вечера. Марчелла тем временем писала один рассказ за другим. В них рассказывалось о смерти ребенка, о браке, о матерях, о том, как муж винил жену за неожиданно случившийся выкидыш. У Марчеллы был целый список журналов, специализировавшихся на публикации романов. Но до сих пор ни одна редакция не дала согласия даже бесплатно напечатать ее рассказы. Она уже привыкла получать возвращенные рукописи. И все-таки, отсылая очередной рассказ, чувство необъяснимого волнения охватывало ее каждый раз при мысли, что, возможно, вот этот самый рассказ будет наконец принят к печати.
С того самого дня, когда она, выписавшись из больницы, оказалась дома, Гарри ни разу не прикоснулся к ней и не произнес в ее адрес ни одного ласкового слова, строго занимая по ночам собственный уголок кровати. Приближались рождественские праздники, и украшенная игрушками новогодняя елка, казалось, являла собой очередное напоминание неудавшейся попытки создать полноценную семью. Это напряжение не могло больше длиться. Однажды вечером, сидя на кухне за ужином, у Марчеллы неожиданно, как бы машинально, вырвался вопрос:
— Ты действительно хочешь остаться женатым, Гарри?
Он виновато поднял на нее глаза, будто испугавшись того, что она прочла его мысли.
— А ты? — спросил он.
Отрицательно покачав головой, она заявила:
— Но я первая задала тебе этот вопрос.
Отложив в сторону свои бумаги и тяжело вздохнув, он произнес:
— К чему спрашивать об этом именно сейчас? Отпив немного вина, она ответила:
— Да потому, что ты не сказал мне ни одного ласкового слова с тех пор, как…^ не закончив начатую фразу, она замолчала, вопросительно глядя на него. — Ты ведешь себя так, будто я виновата в том, что произошел выкидыш, — снова начала она. — Ты хоть понимаешь, как мне больно сознавать то, что я потеряла ребенка?
Проглотив кусок, он уставился на тарелку: — Я это очень хорошо понимаю.
— Это хуже любой боли, — ответила она. — Ты чувствуешь всем телом, как… — И тут слезы хлынули из ее глаз.
Отодвинувшись от стола, Гарри приблизился к ней, мягко дотронулся до плеча. Она повернулась к нему, и он обнял ее. О Господи, как же она нуждалась сейчас в его ласке! Как отчаянно искала его любви! Она сама себя ненавидела за то, что, прижавшись к нему, плакала, не в силах подавить вырывающиеся откуда-то изнутри рыдания. Смущенный таким бурным проявлением чувств, Гарри стоял, продолжая держать ее в своих объятиях.
В эту же ночь она придвинулась поближе к нему, думая, как иронично выглядит картина совращения собственного мужа. И ради чего? Да ради того, чтобы родить ребенка, так как без него вся ее жизнь будет совершенно пустой. Может быть, когда напечатают ее рассказы, да еще и заплатят за них, исчезнет то щемящее чувство душевной пустоты. Имея ребенка, ей будет на кого вылить свою любовь, рядом с ней будет маленький человечек, который будет ее обожать. И в этот момент ее рука потянулась к Гарри.
— Ты что, не можешь уснуть? — спросил он. Повернувшись к ней лицом, он буквально уперся в нее своим возбужденным половым органом. Марчелла дотронулась до этого места, а Гарри начал шепотом оправдываться: — Я думал, ты очень долго не захочешь моей близости, после того как…
Как бы успокаивая его, она закрыла ему рот рукой.
— Будь со мной поласковей, Гарри, и люби меня, — умоляющим голосом попросила она. — Мы же, несмотря ни на что, можем иметь детей. Мы все-таки можем…
— О, Марч! — Вскарабкавшись на Марчеллу своим грузным телом, он лег на замирающую от волнения жену. «И все-таки что-то противоестественное в том, что тебе приходится умолять мужчину полюбить тебя и быть поласковей», — думала она.
— Нежнее, — опять напомнила ему Марчелла, пока он неумело мял в своих руках ее ночную рубашку. — Очень, очень мягко… — шептала она возбужденному двигающемуся на ней Гарри, одновременно производя колебательные движения навстречу ему. Может быть, она настолько изголодалась по мужской ласке, что с таким удовольствием принимает его неуклюжие объятия? А может быть, Ида была права, говоря о том, что мы приносим себя в жертву детям? А может быть, вообще продолжение человеческого рода основано на постоянном жертвоприношении? Конечно же, все ее естество протестовало против такого суждения, но от этого безудержное желание забеременеть и родить ребенка еще больше усилилось.
Она поклялась перед Богом, что, если забеременеет, никогда не изменит мужу. Она постарается подавить в себе неуемную жажду секса, которая до сих пор не принесла ей ничего хорошего. Она будет избегать взглядов идущих по улицам мужчин, которые так волновали и одновременно пугали ее тем, что могли прочесть на лице такую же неистовую жажду сексуальных наслаждений.
Она вспоминала о рыночном эпизоде с Анджело только лишь затем, чтобы добиться того упоительного экстаза, только теперь уже со своим мужем. Она испытывала оргазм, даже несмотря на неумелое обращение с ней Гарри, только благодаря воспоминаниям о том, как нежно целовал Анджело ее грудь и как умело возбуждал ее. Лежа в постели со своим мужем и вспоминая каждый фрагмент того рыночного эпизода, она и вправду иногда думала, что находится в чистых, загорелых руках Анджело.
Новый год ознаменовал собой начало нового десятилетия: семидесятых годов. В январе Марчелла снова забеременела. Этот ребенок должен был возместить ей все недостающее в ее жизни. Она ни на минуту не сомневалась в том, что это будет мальчик. Уже в утробе она любила его такой безумной материнской любовью, которая была слишком чрезмерной для такого маленького существа. В голове ее созрел образ будущего сына, которого она вырастит и будет любить. Этот ребенок принесет ей много радости, света, которых ей так недоставало в этой жизни. Еще не родив, она считала своего мальчика светочем своей жизни.