В своих книгах она утверждала, что любовь — самое важное в жизни, единственное, ради чего стоит жить. А теперь она поняла, что любовь значит для нее даже больше, чем она думала. Она была столь могущественна, что становилась угрозой для безопасности других людей; она оказалась столь же зависима от любви Санти, как Марк был зависим от ее собственной. Вот почему она и отпугнула Санти. Хотя… теперь, когда она знает, что любовь мертва, может быть, ей удастся все свое внимание посвятить сыну и своим книгам? Вероятно, так и было задумано, так и угодно кому-то распорядиться ее жизнью. Нужна жертва. Никто никогда не получит ничего просто так. И это нужно твердить себе постоянно.
Она и твердила себе это, даже когда уже входила в темную квартиру и, не включая света, пробралась к бару. Две, три, четыре рюмки виски не сумели ослабить боль. Как и все, спиртное тоже заставляло ее страдать еще больше. Санти! Даже вспоминать это имя невыносимо больно!
«Ну нет, Марчелла, — сказала она себе, — ты поступаешь не слишком-то хорошо. Ты поступаешь плохо. Но едва ли у тебя есть выбор…»
Красавец мужчина в темных очках, летящий вечерним рейсом в Барселону, отклонил попытки хорошенькой стюардессы пофлиртовать. Вместо этого он попросил конверт и бумагу. Покусав кончик ручки, он принялся за письмо:
«Моя дорогая возлюбленная Марчелла!
Я пишу тебе это послание в самолете, думая о тебе каждую секунду с тех пор, как мы расстались. Я должен был уехать, потому что мне хотелось как можно сильнее выразить свой протест против того, что твой сын имеет над тобой такую огромную власть. Это эгоистично, что я так нуждаюсь в тебе и так хочу тебя, но мне кажется, у меня есть на тебя право.
Я верю в то, что мы рождены, чтобы быть вместе. Без всякого эгоизма (можем ли мы не быть эгоистами?) я искренне верю в то, что тебе нужно быть с Марком — так, как звери ухаживают за своими детенышами: с любовью, но твердо.
Я всегда думал, что моя испано-майорканская гордость — лучшее, что я имею, но теперь вижу, что слишком большая гордость может привести к тому, что я тебя потеряю. И я готовлю себя к тому, чтобы забыть про гордость, потому что жизнь без тебя не может сравниться с жизнью с тобой. Чтобы поддержать свой боевой дух, я должен верить, что через каких-нибудь несколько дней ты увидишь, что я был прав, и будешь верна себе, а не слабостям Марка. Он должен расти реалистом в мире, где мать не может ставить счастье сына выше своего собственного, особенно если мать молода, хороша собой, умна и рационалистична, если она способна вызвать в человеке такую любовь, какую ты вызвала во мне.
Я всегда полагал, что человек не должен жить одними надеждами. И все же я жду от тебя любой весточки. Я буду ждать, моя дорогая, буду ждать, пока мои руки снова не почувствуют тебя в своих объятиях, пока мои губы не прижмутся к твоим, где им и надлежит быть.
Всегда твой Санти».
Он внимательно перечитал написанное и сложил листок бумаги. Это было не совсем то, что он хотел бы сказать, но его английский был ограничен, и он чувствовал такую печаль, какой не испытывал никогда в жизни. Он вздохнул и сунул конверт в карман. А может, вдруг подумал он, лучше и вовсе не посылать письма? Но это он решит в Барселоне.
Марчелла погрузилась в работу, вычитывая гранки «Музыки любви», последние страницы которой уже были набраны. Ей удалось так устроить свою жизнь, что она проводила в одиночестве как можно больше времени. Если уж ей не суждено быть с Санти, она хотела остаться совсем одна. Чем более одинокой она себя чувствовала, тем больше заставляла себя писать. Она писала до глубокой ночи, пока не начинала брезжить заря и привычный шум машин не наполнял близлежащие улочки. Она чувствовала, что впервые пишет настоящий любовный роман, потому что теперь что-то настоящее случилось с ней самой. История о двух американках, отправившихся в путешествие на Майорку, должна была быть написана, пока впечатления еще свежи в памяти. Нужно непременно донести до бумаги ее воспоминания о напоенном ароматом сосен воздухе Пальмы, о звуках улицы за стенами квартиры Санти, о нежнейших оттенках олив в Дее, об их любви. На этот раз она описывала любовные отношения совсем иначе, чем в своих предыдущих книгах, — в них было меньше секса, больше духовности, больше романтики. Каждый раз, когда наверху страницы она печатала заглавие «Вечность начинается сегодня», она вспоминала, как Санти произнес впервые эти слова, и любовь смешивалась в ней с острой болью.
Поделиться своей страстью с миллионами читателей — это действовало на нее очищающе. Это сочинительство становилось криком, идущим из ее сердца и души. Она знала, что читатели обязательно поймут то, что она хотела сказать. Наконец-то она позволит им узнать, что же испытывает по-настоящему любящая женщина.
Марк был достаточно чуток к ее чувствам, чтобы понять, что ему следует держаться подальше. Ночные часы, которые она проводила за работой, означали, что спала она теперь до полудня. Вставая, она первым делом шла к письменному столу и просматривала почту, которую приносил Марк. Если письма от Санти не было, она давала себе слово не писать к нему. Но во время своих долгих ночных бдений, особенно между тремя и четырьмя утра, она неизменно нарушала данное себе обещание и с упоением принималась писать ему длинное, исполненное любви письмо. Она надписывала их «Экстренная почта» и откладывала, чтобы Марк опустил их утром по пути на занятия. Ему не нравилась его роль почтальона.
Когда однажды Марчелла поднялась раньше обычного, она застала его выходящим из своей комнаты.
— Зачем ты пишешь этому типу? — выпалил он. — Я думал, с этим давно покончено.
В это мгновение она ненавидела собственного сына, и он должен был почувствовать это, поймав ее ледяной взгляд.
— Тебе нет необходимости читать надписи на конвертах, — холодно сказала она.
— Его конверты ты называешь «Экстренной почтой»? Разумеется, я прочел имя, — парировал он.
Она пронзила его взглядом.
— Это экономит мне время, Марк, — пояснила она. — И мне в самом деле кажется, что это самое малое, что ты можешь для меня сделать в сложившихся обстоятельствах. Разве не так?
Он кинулся, чтобы обнять ее.
— Ну, прости, — сказал он. — Конечно же, я буду относить твои письма.
Она тоже обняла его, правда, не слишком сердечно, напоминая себе: «Я сделала из него эгоиста!» А может, это был подарок? Может быть, лучше быть эгоистом в мире эгоистов?
Санти предупреждал ее о том, как он горд, но его молчание ее убивало. Через три недели после его отъезда она не выдержала и набрала номер его галереи в Барселоне. Женский голос на просьбу позвать сеньора Рока ответил:
— No est?.[5]
Теперь она избегала Эми, Нэнси и других своих подруг, с которыми обычно обедала. Ей хотелось разделить свою жизнь очень четко на «до Санти» и «после Санти», причем так, чтобы «после» было совершенно непохожим на «до».
— Тебе совсем незачем ехать со мной в Болонью, — ровным голосом уговаривал ее Марк в июле. — На прослушивание Джанни нас едет целая группа. Если ты поедешь, это будет даже глупо.
— Но я думаю, что могла бы оказать тебе моральную поддержку, Марк, — возражала Марчелла. — Я бы организовала поездку, взяла бы на себя хлопоты о деньгах, о паспорте…
— С нами едут Кол Ферер и другая учительница. Они прекрасно позаботятся о нас, — упрашивал Марк. — Да и вообще, мы же не дети.
Это обижало ее, но она знала, что ей нужно мужественно встретить первый удар его борьбы за личную независимость.
— А ты уверен, что справишься, Марк? — спросила она.
— Да не волнуйся ты! — заявил он. — Нам будет страшно весело.
— Забудь на этот раз о веселье, Марк, — посоветовала она. — Просто постарайся сыграть так, как не играл еще никогда в жизни!
Целых пять дней она прожила без него. И вот он позвонил и сообщил, что синьор Джанни берет его в ученики. Она откупорила бутылку шампанского и поздравила его по телефону.
— Поздравляю, дорогой мой. Я знала, что так все и будет! — тепло сказала она.
— Да и я знал, — нахально заявил Марк.
Они попрощались, и она уселась у темного окна своей спальни. Была уже глухая полночь. Марчелла медленно потягивала холодное вино.
— За Марка! — громко воскликнула она, поднимая бокал. — У него все получится. Он непременно станет великолепным, знаменитым музыкантом. Он будет играть на рояле, и весь мир будет ходить на его концерты.
Помогает, подумала она, отпивая вино. Действительно помогает. Чувство, которое мучило ее теперь постоянно, потихоньку рассеялось, и ей уже не казалось, что ее жизнь лишена смысла. Никто никогда ничего просто так не получает, думала она, чувствуя, как постепенно слабеет от вина ее тело. «Счастливые дети, успешная карьера и любовь. А сейчас, когда Марк целый год будет занят…»
Ее мысли прервал резкий телефонный звонок. Она подумала, что это, должно быть, перезванивает Марк, и рассеянно ответила.
— Марчелла! — Голос Санти, раздавшийся так близко, внезапно оборвал ее ноющую боль, снял тяжкий груз с ее души и сердца.
— Санти! — выдохнула она. — Неужели это ты?
— Сколько там у тебя сейчас времени? — спросил он. — Я не разбудил тебя?
— Половина первого, дорогой мой. Боже, какое счастье, что ты позвонил! Ты представить себе не можешь, как я по тебе соскучилась! Ну, как ты?
— Все отлично, — сказал он. — А что Марк?
— С ним теперь все в порядке, Санти, — начала она рассказывать. — Он позвонил мне буквально пять минут назад из Болоньи. Его взял Джанни — помнишь, я тебе говорила, тот итальянский маэстро? С сентября он начнет заниматься у него.
— Ты, должно быть, очень рада, Марчелла.
— Еще бы, любовь моя! Все было бы отлично, если бы я так по тебе не скучала. Почему ты не звонил мне так долго? — спросила она.
— Хотел проверить, смогу ли я жить без тебя, — признался он.
— Ну и как? — Дыхание у нее перехватило.