Г-н Дюмон:
— Подсудимая говорила таким образом не с одним судебным следователем; как я ни старался добиться от нее признания, получить необходимые для защиты сведения, она все время повторяла с безумным видом: «К чему защищать меня? Я заранее приговорена к смерти, и я знаю это не с нынешнего дня; уж такова моя судьба, а против судьбы не пойдешь».
(Волнение.)
Председатель:
— Г-н Дюмон, опять напоминаю вам: в своей защитительной речи вы можете основываться на предполагаемом умственном расстройстве подсудимой; теперь же это неуместно.
Подсудимая (энергично):
— Я не сумасшедшая, я знаю, что говорю. И то, что я говорю, — истинная правда: судьба каждого человека должна свершиться.
Председатель:
— Подсудимая, поверьте мне, оставьте свою систему; суд никогда нельзя обмануть притворным помешательством. Не считая экзальтации, по-видимому, свойственной вашей натуре, вы вполне в здравом уме, что доказывает ясность большей части ваших ответов здесь же, на суде. Мы будем продолжать допрос. Вы сказали, что поступили в услужение к герцогине де Бопертюи с намерением отомстить ей или ее родным?
Подсудимая (резко):
— Да.
Председатель:
— Каким образом вы надеялись отомстить герцогине?
Подсудимая (нетерпеливо):
— На это я ничего не отвечу. Все равно мне не поверят; и, кроме того, чтобы объяснить все, пришлось бы…
Председатель:
— Пришлось бы?..
Подсудимая:
— Пришлось бы сделать подлость, а я ее не сделаю. Не спрашивайте меня об этом: я буду нема; и, наконец, все эти вопросы утомляют меня, мучают. Торопитесь, силы мне изменяют.
Председатель:
— Вы обязаны, даже в ваших интересах, почтительно отвечать на вопросы, которые вам предлагает суд для уяснения дела. Так как вы не желаете сказать, как думали мстить, то перейдем к другим вопросам. Вскоре после вашего поступления к герцогине де Бопертюи, она начала чувствовать первые приступы странной болезни, которая долго докторам казалась необъяснимой.
Подсудимая:
— Очень возможно.
Председатель:
— Герцогиня так вас полюбила, что никому, кроме вас, не позволяла ходить за ней?
Подсудимая:
— Да.
Председатель:
— Следовательно, вы признаете, что вы одна ухаживали за герцогиней во время ее болезни и сами приготовляли питье вот в этом чайнике? Оно здесь в числе вещественных доказательств. Питье было исследовано в день вашего ареста.
Подсудимая (поднимая глаза к небу с выражением усталости и нетерпения):
— О, Боже! Какая пытка! Когда же все это кончится?
Председатель:
— Вы опять начали отвечать рассеянно и нетерпеливо. Это неприлично, повторяю. Эксперты исследовали питье в день вашего ареста и нашли в нем значительную долю страшного яда — уксуснокислого морфина.
Подсудимая (пожимая плечами):
— Прекрасно! Если в чайнике нашли яд — значит, он был там.
Председатель:
— И вы обвиняетесь в том, что подмешали его в питье.
Подсудимая (раздражаясь сардоническим смехом):
— Ну и слава Богу!
Председатель:
— Отвечайте определенно: подмешивали вы яд в это питье? Да или нет?
Подсудимая:
— Яд должен быть, потому что без этого я не буду осуждена.
Председатель:
— Итак, вы признаетесь, что приготовляли отравленное питье?
Подсудимая (иронически):
— Разумеется, разумеется!
(Сильнейшее волнение.)
Председатель:
— Вы также узнаете этот пузырек, найденный при вас в вашем комоде под платками? В нем осталось еще порядочное количество уксуснокислого морфина. Признаетесь ли вы, что наполнили пузырек ядом для преступного потребления?
Подсудимая (совершенно-растерянно и насмешливо):
— Пузырек найден в моем комоде! Чей же он может быть, как не мой? Конечно, он мой! Кто его мог положить ко мне? Только я или сам дьявол…
Председатель:
— Подобный ответ безумен. Вы опять представляетесь сумасшедшей, что установлено и следствием. Отвечайте серьезно.
Подсудимая (гневно и нетерпеливо):
— Ну да, я подбавляла яду в питье, во все подбавляла! У меня яд был и в комоде, и на мне; всюду, всюду яд! Да, да, да, я отравила герцогиню де Бопертюи! Ну, довольны вы теперь? Вам такой ответ был нужен, не правда ли? Ну я и даю его! Но теперь, ради самого Бога, оставьте меня в покое! Мое дело окончено, я отравительница, это ясно, и не будем больше говорить; в особенности не спрашивайте меня больше ни о чем, потому что хоть в куски меня теперь изру-бите, а не заставите сказать ни одного слова.
(Действительно, несмотря на все настояния председателя, Мария Фово остается нема и безучастна. Она уставила глаза в одну точку, и только временами нервная дрожь кривит ей лицо.)
Председатель принужден отказаться от дальнейшего допроса Марии Фово и приказывает ввести вторую подсудимую, Клеманс Дюваль.
Ее вводят, но в это время судебный пристав докладывает суду, что доктора Бальи и Оливье были у герцогини де Бопертюи, и она заявила им, что в силах явиться на заседание. (Продолжительное движение.) Однако можно опасаться, что герцогиня ошиблась насчет своих сил, потому что во время переноса ее из отеля в здание суда ей два раза делалось дурно. Но в настоящую минуту она может явиться в суд и постарается ответить на вопросы.
Председатель:
— Приказываю ввести герцогиню де Бопертюи.
(Сильнейшее волнение. Все взгляды обращаются на Марию Фово. Она остается равнодушной, что доказывает ее умственное помрачение или же самую холодную жестокость.)
LI
Председатель обращается к публике со словами:
— Просим присутствующих не делать ни малейшего движения, когда войдет герцогиня де Бопертюи. Надеемся, что при данных обстоятельствах любопытство уступит чувству уважения к положению свидетельницы.
(Всеобщее одобрение. Наступает глубокая тишина.)
Два ливрейных лакея вносят в кресле герцогиню де Бопертюи. По одну сторону кресла идет ее мать, княгиня де Морсен; по другую — герцог де Бопертюи. В руках у него серебряная вызолоченная чашка и флакон с подкрепительным питьем. Герцогиня очень слаба: как только кресло поставили на место, ей делается дурно; герцог поспешно наливает в чашку питье и подносит жене; она пьет с жадностью. Герцогиня закутана в белый кашемировый бурнус с приподнятым капюшоном. Она так бледна, что если б лицо не оттенялось каштановыми волосами, то сливалось бы с бурнусом. Несмотря на худобу, по чертам видно, что герцогиня была замечательно хороша собой. Ее большие карие томные глаза полузакрыты и горят лихорадочным блеском; скорбная улыбка придает ее лицу выражение невыразимого страдания; из-под широких рукавов бурнуса виднеются красивые, неподвижно опущенные руки; они так худы, что сквозь прозрачную кожу просвечивают все голубые жилки.
Эта картина возбуждает всеобщее сострадание, и оно совершенно изглаживает и ту небольшую долю сочувствия, которое вызывала к себе Мария Фово своим действительным или притворным помешательством. Теперь, когда она стоит лицом к лицу со своей жертвой, сочувствие к ней заменяется совершенно противоположным чувством, смесью ужаса и отвращения, оно читается на всех лицах.
Но между тем, по странному противоречию, Мария Фово бросает на герцогиню нежный взгляд; на глазах у нее показываются слезы. Клеманс Дюваль забывает спрятать от публики свое лицо, всплескивает от ужаса руками при взгляде на почти мертвое лицо герцогини и, по-видимому, разделяет нежное чувство Марии Фово к г-же де Бопертюи.
Председатель (герцогу де Бопертюи):
— Герцог, как вы полагаете, отдохнула ли герцогиня настолько, чтобы ответить на некоторые вопросы, которые я буду иметь честь предложить ей?
Герцог (на секунду наклоняется к жене, обменивается с ней несколькими словами и, дав ей немного подкрепительного, говорит растроганным голосом):
— Г-н председатель, хотя герцогиня чрезвычайно слаба, но она соберет все силы, чтобы ответить вам.
(Герцог подносит к глазам платок и кажется сильно огорченным. Глубокая тишина. Напряженное внимание и любопытство.)
Председатель:
— Мария Фово, встаньте и подойдите сюда.
(Подсудимая встает и подходит к креслу герцогини.)
Председатель:
— Герцогиня, узнаете вы подсудимую?
Герцогиня (смотрит на Марию Фово и говорит слабым голосом):
— Узнаю, милостивый государь.
Председатель:
— Потрудитесь, сударыня, если это вас не слишком утомит, рассказать, при каких обстоятельствах обвиняемая поступила к вам в услужение.
Герцогиня де Бопертюи (едва слышно, так, что мы с трудом разбираем ее слова):
— Одна из моих горничных, м-ль Дезире Бюисон, захотела вернуться на родину; мне понадобилась верная особа, на которую я могла бы положиться, и Дезире порекомендовала мне госпожу Фово. Ее несчастное положение возбуждало живейшее участие. Правда, она не привыкла служить, но зато можно было положиться на ее верность и усердие, и она…
(Герцогиня от слабости не может продолжать; ее голова откидывается на спинку кресла. Герцог достает из кармана пузырек, накапывает из него несколько капель на платок и дает понюхать жене.)
Председатель:
— Теперь, герцогиня, вы сможете продолжать?
Герцогиня:
— Да. Итак, я согласилась взять Марию Фово, несмотря на ее неопытность. Я не могла ею нахвалиться и часто говорила ей, что очень довольна ею.
(Говоря это почти угасающим голосом, герцогиня поворачивается к подсудимой, которая с рыданиями закрывает лицо руками.)
Председатель:
— Боюсь, герцогиня, как бы допрос не утомил вас слишком.
Герцогиня (еще более слабым голосом):
— Не знаю, от действия ли холода или от перемены места… но как только меня вынесли из дому, я чувствую странную дрожь… Но потрудитесь спрашивать… милостивый государь… постараюсь ответить. Если я… несмотря на предостережения докторов явилась сюда… то потому только, что хотела показать, чего бы это мне ни стоило… в пользу Марии.
(Сенсация.)
Председатель: