— Да, но почему…
— Никогда не знаешь, как там обернется. Зажги свет, на мгновение. Он должен знать, что вы не спите. Это его ослепит.
Она нажала на выключатель:
— Да.
— Выключи.
— Да.
Бабетта вцепилась в руку Ильдирим. Снова тупые удары в дверь.
— Может, это ветер? — Ильдирим чуть не засмеялась. — Если это всего лишь ветер… А может, мне просто подойти к двери и наорать на него?
— Нет, вероятно, он вооружен. Нельзя и баррикадировать дверь… тебе понадобятся оба выхода. Он еще трясет дверь?
— Нет, перестал.
— Думаю, он решил обойти бунгало, ступайте теперь в коридор…
Он взглянул вправо. Через кусты он проберется к задней стене домика и там ударит по огромному окну…
Ильдирим потащила за собой Бабетту, опрокинула стул.
…но он все еще выжидал, что-то происходило внутри. Они хотят выйти наружу?
— Упал стул…
— Он не слышал, — сказал Тойер, ведь он обходит бунгало кругом. Будем надеяться…
Тойер взглянул на своих ребят, на всех сразу; его комната больше не принадлежала ему, он словно затерялся в кулисах.
Он бросился изо всех сил на дверь. Ильдирим, навалившаяся на нее спиной, вскрикнула: замок не выдержал. Неужели в образовавшуюся щель просунулась рука? Визжащая, но полная решимости Бабетта уперлась в филенку ладонями справа и слева от дрожащих бедер Ильдирим, выталкивая непрошеного гостя. Шла безмолвная, упорная борьба за жизнь, мобильный телефон упал на пол.
У Тойера едва не остановилось сердце, он увидел лицо Бабетты, белое как мел, полуоткрытый рот…
Внезапно давление прекратилось.
— Он чуть не вошел, косяк треснул!
Тойер услышал в ее голосе смертельный страх и, как ни парадоксально, успокоился.
— Он сообразил, что вы всего лишь вдвоем. Ему был нужен я.
— Теперь я слышу, как шаги удаляются, он обходит вокруг домика…
— Переждите пару секунд, пока он не подойдет к двери террасы, а потом бегите.
— Да, так мы и сделаем, раз, два, три, четыре, пять…
— Бегите!
Тойер услышал, как они побежали: она отняла телефон от уха. Все плыло у него перед глазами. Хафнер в отчаянии стоял у окна и глядел на уличные огни, Лейдиг свернулся на софе, будто эмбрион, Штерн стоял на коленях, глядел в пол и тер руки, словно хотел добыть огонь с помощью невидимой палочки.
Сначала Ильдирим решила, что у нее в ухе появился шум новой тональности, но это бился о мачты такелаж на пришвартованных лодках.
— Теперь мы внизу, возле гавани…
Где же люди, которым принадлежат лодки? Где вообще тут люди?
— Вы никого не видите?
— Никого, черт побери. Мы единственные постояльцы в отеле, это музейный городок. Здесь не живут, только торгуют в лавках, насколько я могу понять. Как холодно, Тойер…
Комиссар услышал всхлипывание, вероятно, это Бабетта.
— Подходит твой ключ еще к чему-нибудь? Скажем, к двери администрации? Есть там холл? Телефонная будка? Сауна?
Тойер видел остров сверху, с большой высоты, парил над ним, облако загораживало ему обзор, иначе он разглядел бы крошечное укрытие для обеих, высмотрел бы его прямо с высоты, не важно, пусть даже маленькое… Он оторвался от земли, на него не действовала гравитация, его несло в космос… Что это, сон?
— Я вижу бассейн, да, верно, про него написано в проспекте, он открывается ключом от бунгало. Но для этого нам надо вернуться назад.
— Опиши мне территорию… без деталей, скажи, что можно было бы увидеть сверху!
— Домики, как гаражи, в два ряда, подход к ним от гавани, а также сверху, если у отеля свернуть вправо. Метров на пятьдесят тянется вверх дорога. За главным корпусом находится бассейн, перед ним маленькая площадка с горкой и прочими аттракционами, потом живая изгородь с одним проходом, дальше домики.
Облако исчезло. Он летел совсем низко. Разумеется, вот куда им нужно. Тойер заметил, что он давно разговаривает с закрытыми глазами, и теперь их открыл.
— Я не думаю, что он вернется вновь, но, вероятно, он спустится к гавани, чтобы оказаться подальше от города. А вы обе бегите наверх, по дороге. Затем сверните к отелю и запритесь в бассейне…
— Там стеклянная стена, он ярко освещен.
— Там наверняка есть кабинки для переодевания или типа того, не знаю уж. Он не предполагал, что вы можете туда зайти. У него-то явно нет ключа…
Они бросились бежать.
Ильдирим попала ключом в замок со второй попытки. Обезумев от страха, они пронеслись мимо освещенного бассейна, свернули направо, дверь была открыта, вбежали в нее и закрылись.
Тойер дрожал, лицо его позеленело. Хафнер, с его нюхом, отыскал шнапс Фабри и налил шефу рюмку, а себе две.
— Пять часов, — сказал Лейдиг, — в семь он уберется. Ну как, заводим на него дело?
Второй контакт с датской полицией тоже оказался непростым. Когда их наконец соединили с коллегой, даже понимавшим по-немецки, прошел час.
— Паром мы можем проконтролировать, но если преступник хитер, то он мог просто взять в аренду лодку где-нибудь на севере Германии. Граница теперь почти не охраняется. Или он прибыл на машине?
— Этого мы не знаем.
— Как он выглядит?
— Этого мы тоже не знаем.
— Да. Жаль. До свидания.
Там, в кабинке для переодевания, они и просидели до рассвета. Один раз им показалось, будто они слышали удалявшиеся по гравию шаги. Ильдирим гладила Бабетту, а та спала, положив ей голову на колени. Она чуть не запела колыбельную, но решила помолчать, а пела лишь глазами, взмахивая ресницами. Несколько раз звонила в Гейдельберг и перекинулась парой фраз с Тойером. Чтобы убедиться, что мир еще жив.
Один раз она спросила особенно тихо:
— Ты женишься на мне?
— Да, — последовал ответ. Еще более тихий.
В полдень они поднялись на паром. Проклятая галоша все медлила, никак не могла отчалить. У Ильдирим даже появилось ощущение, что на нее вот-вот обрушится свирепый приступ астмы.
— Значит, моя идея насчет Дании была идиотской? — спросила Бабетта.
Ильдирим обняла ее за плечи. Они стояли у борта и глядели на Эрёскёбинг.
— Багдад был бы еще хуже.
— По-моему, Буш негодяй, — заключила Бабетта. — Жан-Пьер сказал, что еще ни один президент у америкашек не подписывал столько смертных приговоров…
Приемная мать предпочла не уточнять. Над ними бессмысленно кричали две чайки.
— Пойдем в салон, мама. — Бабетта взяла ее за руку и повела, словно слепую. — Я с радостью угостила бы тебя кофе, но для этого надо быть при деньгах. А ты не даешь мне денег на карманные расходы, но это ничего, я просто так…
Ильдирим вздохнула:
— Ах, Бабси… не усмехайся так. Боже мой, Бабетта, я конечно… Понимаешь, у меня не было времени учиться быть матерью… Ты чаще мне говори, что тебе нужно.
Малышка, впрочем, не такая уж и малышка, но все же малышка, прижалась к ней, больновато придавив ей левую грудь и грудную клетку. Дышать стало трудней. Но все равно это был верх блаженства.
— Мне нужны деньги, — бормотала Бабетта, — мне нужна ты, мне нужны… ты и деньги.
— И Иоганнес Тойер — как папа?
— Ты думаешь, у него получится? Ты думаешь, он согласится ходить на родительские собрания?
— Нет, — ответила Ильдирим без долгих раздумий. — Никогда в жизни. Да и я ведь тоже там не бываю.
— Тогда, пожалуй, он мне нужен…
Прокурор расстегнула сумочку:
— Слушай, сейчас я дам тебе задним числом деньги за весь год, а ты угостишь меня…
Они сидели у иллюминатора и смотрели на Балтику. Море штормило.
— Ты думаешь, Тойер и его парни поймают того ночного типа?
— Думаю, что да, — кивнула Ильдирим. Странное дело, но она и здесь чувствовала себя под защитой своего могущественного жениха.
— Когда мы приедем домой? — Глаза девочки закрывались.
— Если бы я знала… — Давление на грудную клетку ослабело, и тут же возникло желание закурить. Но они были в Скандинавии, не в Германии; если она нарушит правила общественного поведения, ее тут же утопят в ледяном море с мрачным хоралом на устах. — А еще Иоганнес сегодня ночью обещал, что будет ждать нас в порту; только вот не знаю, всерьез ли он…
— Он хоть знает, в каком порту нас встречать? Ведь мы могли отплыть и из Марсталя…
— По-моему, я ему сказала! — Ильдирим тряхнула гривой волос.
Ей казалось, что все ее тело до сих пор покрыто липким потом страха.
Ей хотелось принять душ, и чтобы потом на нее возлег тяжелый, сильный гаупткомиссар. Она была даже согласна засыпать под его храп.
— Иначе нам придется ехать на поезде от Оденсе до Фленсбурга, надеюсь, что он тут ходит… А перед этим мы должны будем еще добраться до Оденсе из… Свендборга, да, точно.
Они прихлебывали кофе, жутковатый на вкус.
— Нам надо поблагодарить этого негодяя, — пошутила прокурор. — Я бы не выдержала долго датскую еду и напитки.
— Ах, тебе не хватает твоего каждодневного дёнера?[19]
— Послушай, германская дочурка. Я ем дёнер очень редко, потому что он для меня чересчур жирный, а я живу с международной женской боязнью оказаться слишком толстой для своего толстого мужа. Глупость — она не знает границ… Господи, как мы все это пережили! — вдруг зарыдала она. — Как мы выглядим? — всхлипнула она между двумя фонтанами слез. — А то еще подумают, что мы бездомные… беженцы какие-нибудь…
— Я могу принести еще два пива… — Голос Бабетты тоже дрожал.
— Еще чего! Рано тебе пить пиво! — проскулила мать. — Какой у нас вид? Что подумают про нас люди!
Впрочем, датские пассажиры никак не реагировали на окружающее, не разговаривали между собой, а с меланхолией смотрели на дождь — единственное состояние своей природы.
Паром пришвартовался. Дождь лил ручьями. Среди небесных потоков стоял Томас Хафнер, радостно махал рукой и ревел на весь порт:
— Я вывезу вас из этой сраной Дании!
Обалдевшие, подавленные, они сидели в не слишком ухоженном «опеле-астра», а его необузданный владелец, небрежно используя аварийный световой сигнал, удалялся от порта кратчайшим путем — мчался по улице с однорядным движением в противоположную сторону. Сквозь прокуренные до янтарного цвета стекла доносились антинемецкие крики протеста, но постепенно затихли и они.