– А как же звуки, огни и все остальное?
– Магнитофонные записи? Стробоскоп?
– Ладно, предположим, что все это розыгрыш. Тогда где они, эти бродяги? Полиция прочесала весь дом, разве нет? Даже пространство под крышей.
– Они не обыскивали заложенный кирпичом закуток рядом с твоей спальней.
– По той простой причине, что никто не смог бы забраться туда. Или выбраться оттуда, если уж на то пошло.
– Может, это тайный ход.
– Да брось уже, Лиз. Там нет места для тайного хода – а если и есть, то откуда он ведет и куда?
Она выпрямилась:
– Итак, ты действительно веришь, что это призраки?
– Не знаю. Возможно, это не люди, бродящие с простынями на головах. Но я уверен, что на этот раз я прав. Кто-то говорил, что призраки на самом деле – это люди, которых можно смутно видеть, когда пересекаются сегодняшний и вчерашний день. Думаю, в этом есть свой смысл.
Лиз снова взяла в руки фотографию.
– Сомневаюсь. Все-таки мне кажется, что кто-то пытается нас напугать. То есть это какой-то человек, а не призрак. Это очень напоминает фильм «Невинные».
После того как Дэнни ушел спать, мы почти допили вино и, расположившись на диване, стали слушать «Украденные мгновения» Джона Хайатта. Не без сочувствия я внимал истории о семи маленьких индейцах, живущих в кирпичном доме на Сентрал-авеню, где, несмотря на отцовские увещевания, что все будет хорошо, их не покидает ощущение смертельной опасности.
Около одиннадцати часов вечера я поднялся, чувствуя легкую боль в голове и кислый привкус Соаве во рту, и сказал:
– Я иду спать. А ты?
– Приглашаешь меня лечь с тобой?
Я посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:
– Да, – благоразумно не добавив «если хочешь».
Я прошел на кухню, чтобы закрутить капающие краны и выключить свет. Фотография «Фортифут-хаус, 1888 год» все еще лежала на столе, лицевой стороной вниз. Прежде чем выключить свет, я взял ее и сунул под мышку, намереваясь повесить на место в коридоре по пути в спальню. Но вдруг поднял фотографию перед собой и уставился на нее с нарастающим чувством тревоги.
Голова молодого мистера Биллингса появилась над вершиной склона, словно он приближался. А рядом с ним, пока большей частью скрытая холмом, виднелась маленькая темная фигурка с двумя наростами на голове, которые могли быть заостренными ушами.
Я крепко зажмурился, а потом снова открыл глаза, убедился, что это не галлюцинация и не белая горячка. Но на фотографии ничего не изменилось. Розарий, на котором по-прежнему лежала одинокая тень молодого мистера Биллингса, солнечные часы, покатая лужайка. И четко узнаваемое лицо хозяина дома, возвращающегося с прогулки вдоль моря. Но в компании с кем?
Тут послышался голос Лиз:
– Ты идешь или собираешься всю ночь провести на кухне? На площадке нет света.
– Иду, – задумчиво ответил я.
Выключил на кухне свет и, проходя по коридору, повесил фотографию на место. Не знаю почему, но я чувствовал, что так будет безопаснее. Точнее, я чувствовал, что молодой мистер Биллингс предпочел бы висеть на стене. А у меня не было ни малейшего желания сердить его по пустякам, особенно оставляя его лицом вниз на кухне.
Господь всемогущий, – подумал я. – Я схожу с ума. Вешаю фотографию, так как думаю, что так хочется людям, изображенным на ней.
Лиз перегнулась через перила, прижавшись к ним полной грудью.
– Ну идем уже. Ванну мы можем принять утром.
Я выключил в коридоре свет, и лестница погрузилась во тьму. Маленькие карлики засновали туда-сюда. Я стал на ощупь подниматься по ступенькам, опираясь правой рукой о стену. Я слышал, как впереди Лиз похлопывает ладонью по перилам, тоже нащупывая себе путь.
– Надеюсь, сегодня мы уже не услышим всех этих стенаний, – сказала она. – Иначе я точно уеду. Причем не оглядываясь.
Добравшись до поворота лестницы, я заметил бледное серебристое свечение зеркала, зыбкое, как напоминание о чьей-то смерти. Я замешкался и едва не потерял равновесие в темноте. Споткнувшись, услышал за плинтусом какой-то скрип, а затем поспешное шуршание, будто кто-то метнулся из одного конца дома в другой.
– Ты слышала это? – спросил я Лиз.
Она остановилась наверху лестницы. Я понял, что она поднялась на площадку, потому что она заслонила собой зеркало.
– Нет… Я ничего не слышала.
– Наверное, это мое воображение разыгралось.
– Хорошо, если так.
Мы на ощупь двинулись по коридору. Я все-таки забыл купить чертов фонарик. В шкафу на кухне было несколько свечей, но я как дурак не догадался зажечь одну и взять с собой. Меня слишком беспокоило постепенное приближение молодого мистера Биллингса и его волосатого спутника, а также маленькие карлики из моего детства. Интересно, знала ли вообще моя мать, как я боялся этих пухлых маленьких существ, сновавших по ночам у меня в одежде. Мне чертовски хотелось забыть их, не думать о них вообще.
Наконец, мы добрались до моей спальни. Сквозь занавески проникал тусклый лунный свет, отраженный от моря, и я мог различить кровать и шкаф для одежды.
– Схожу посмотрю, как там Дэнни, – сказал я Лиз. Она уже стягивала футболку через голову, ее груди на мгновение приподнялись, а затем опустились, захватывающе качнувшись.
– Только недолго, – сказала она. – А если снова услышишь звуки, не обращай внимания.
Я пересек коридор и заглянул в залитую тьмой комнату Дэнни. Я чувствовал его запах, слышал, как он дышит, посапывая одной ноздрей. Интересно, что ему снится? Крабы, цирк, а может, его мать? Иногда мне было очень жаль его, но я ничего не мог поделать.
Я закрыл дверь и на ощупь двинулся назад. Хотел было пойти в ванную и почистить зубы, но решил больше не бродить в темноте. Лиз уже лежала в постели, обнаженная, и ждала меня. А если она не потрудилась почистить зубы, то почему я должен об этом беспокоиться? В то же время меня воротило от вкуса прокисшего Соаве.
Я разделся и скользнул под одеяло. Лиз прижалась ко мне, и я почувствовал ее соски, бедра и влажные лобковые волосы. Она поцеловала меня в лоб, в глаза, потом в нос.
– Я не вижу тебя, – хихикнула она. – Здесь так темно.
Я поцеловал ее в ответ, и мы стукнулись зубами. События в Фортифут-хаусе ужасно взбудоражили нас. Мы оба устали, оба были на грани истерики. Неважно, чем были вызваны звуки и огни. Призраками, крысами или бродягами. Они нас пугали. И хуже всего было то, что мы ничего не могли с этим поделать, кроме как уехать. Если полиция не сумела ничего найти, то у нас тоже не много шансов.
Мы занимались любовью быстро и яростно и в эти несколько грозовых минут даже думать не хотели ни о чем, кроме секса. Лиз снова взобралась на меня, как и прошлой ночью. Но я тут же перевернул ее на спину и лег сверху.
Она крепко обвила меня ногами вокруг пояса, и я вошел в нее. Полагаю, мы оба знали, что это не любовь. И даже не страсть. Но мы нравились друг другу. Я увидел в Лиз частичку себя, а она во мне – свою частичку. Думаю, мы оба были предостережением друг для друга, каждый по-своему.
Лиз запустила себе руку между ног и широко раздвинула половые губы, чтобы я мог проникнуть еще глубже. Она начала задыхаться, что только сильнее возбуждало меня. Мои движения становились все интенсивнее, пока кровать не начала скрипеть, и мне пришлось сбавить темп и сменить положение колена, потому что шум отбивал у меня всякое желание.
– Вот так, – прошептала она. – Ш-ш-ш…
Она мягко оттолкнула меня от себя, снова перевернув на спину. Потом стала целовать меня в губы, в грудь, в живот. А затем взяла в рот мой пенис и принялась энергично и целеустремленно сосать его. Я видел на фоне окна силуэт ее головы, ритмично двигающейся вверх-вниз. Видел очертания губ, сомкнувшихся вокруг моего члена.
На мгновение она замешкалась, и я почувствовал прикосновение ее острых зубов. Это мгновение затянулось, давление зубов стало сильнее, и у меня мелькнула безумная мысль, что она хочет откусить мне головку.
– Лиз, – заговорил я с нарастающей паникой в голосе.
Но потом услышал ее смех – приглушенный, потому что рот был занят, и она продолжила ласкать мой член языком и губами. Я почувствовал, как мышцы непроизвольно напряглись, и кончил. Все это время Лиз не вынимала мой член изо рта, тайком глотая семя. Закончив, села и поцеловала меня. Губы у нее были сухими.
– Может, как-нибудь в другой раз, – прошептала она, наклонившись ко мне. – И уж точно в другом месте.
Мы лежали, касаясь руками, почти в полной темноте. Лиз быстро уснула, и я ощущал ее дыхание на своем обнаженном плече. Меня охватила пустота, тоска и одиночество, словно весь мир отвернулся прочь. Словно все вокруг знали тайну, которой не хотели со мной делиться. Я слышал раздраженный шепот моря и возню птиц в сточных желобах. Я подумал о фотографии Фортифут-хауса, висевшей внизу в коридоре, и прочитал небольшую молитву, чтобы молодой мистер Биллингс не смог подойти ближе.
Я решил, что неплохо будет утром спуститься в кафе на пляже и снова поговорить с Дорис Кембл. Возможно, она расскажет мне о Биллингсе что-нибудь еще и объяснит его беспокойные перемещения по саду. Тревога, исходившая от Фортифут-хауса, казалось, настолько пропитала обитателей Бончерча, что стала частью их повседневной жизни, поэтому Дорис вполне могла забыть рассказать мне что-то важное.
Примерно в два часа ночи я открыл глаза и увидел взошедшую луну. Комната была залита зыбким серебристым светом. Лиз по-прежнему спала, прижавшись к моему плечу. Одеяло соскользнуло, и в лунном свете ее обнаженная спина и округлые ягодицы образовали извилистый эротический ландшафт, напоминавший дюны пустыни Нефуд. Я прислушался, но в доме было необычно тихо. Ни царапанья, ни шуршания. Ни скрипа половиц. Возможно, дом принял Гарри Мартина в качестве жертвы, и его голод был временно утолен. Сейчас, посреди ночи, я был готов поверить во что угодно.
Из-за страшной усталости мне очень хотелось спать. Я пытался придумать способ, как вернуть деньги агентам по недвижимости, чтобы можно было покинуть Фортифут-хаус, не обременяя себя долгами. Пытался придумать способ, как купить новую машину. Быть может, мне удастся занять деньги у моей бабушки. Проблема в том, что ей 88 лет, и она почти ничего не видит, а поверенный охраняет ее активы лучше любого сторожевого пса. Продать мне уже больше нечего.