– Заткни пасть, священник! – рявкнула на него Кезия Мэйсон.
Бурый Дженкин метнулся вперед и укусил Пикеринга прямо в рот. Рев викария тут же оборвался. На секунду показалось, будто Деннис и Бурый Дженкин слились в жутком, отвратительном поцелуе. Но затем Бурый Дженкин яростно мотнул головой, словно терьер, разрывающий пополам кролика, и оторвал Деннису губы, щеку и половину десен. Я видел его окровавленную челюсть, с торчащими из нее зубами.
Бурый Дженкин собирался снова укусить его, когда Биллингс, наблюдавший за всем у дальней стены, крикнул:
– Довольно! Ради бога, убей уже его и покончим с этим!
Мэйсон оглянулась и воззрилась на него с откровенной неприязнью.
– Вы имеете что-то против капельки крови, мистер Умник?
Пикеринг рухнул на бок. Он лежал на ковре, содрогаясь в конвульсиях, половину его головы закрывал от меня стул.
– Убей его, ради бога! – повторил Биллингс, делая шаг вперед.
Но Бурый Дженкин вытирал свой окровавленный рот грязным носовым платком, игнорируя его просьбу.
В этот момент я решил бежать. Я знал, что Кезия Мэйсон может вспомнить обо мне в любой момент, и, когда это случится, у меня не останется ни малейшего шанса. Я взвалил девочку на плечо, как это делают пожарные, и бросился к двери. Дернул на себя дверную ручку, прежде чем Кезия Мэйсон успела снова заколдовать ее.
– Вернись немедленно! – завизжала она.
Дверь захлопнулась, но на этот раз слишком поздно. Она успела лишь ударить меня по плечу, и на мгновение я потерял равновесие. Я сделал несколько шагов по коридору. Визг Кезии сверлил уши, девочка внезапно заплакала от страха.
– Идет дождь из стекла! Идет дождь из черепков! – закричала Кезия, и со стен посыпались гравюры и рисунки, обрушившись на меня шквальным огнем из острых рам и осколков стекла. Но каким-то образом я сумел добежать до конца коридора, отделавшись лишь парой порезов, и взлетел по лестнице с проворством, которому сам удивился.
Я добрался до площадки и чердачной двери. У меня мелькнула соблазнительная мысль открыть ее и бежать прямо на чердак, но я тут же сообразил, что в этом случае я останусь во времени Бурого Дженкина. Чтобы вернуться в свое время, мне придется воспользоваться лазом, через который мы сюда попали. В коридоре раздался топот когтистых лап – это Бурый Дженкин бросился за мной в погоню. Долетел визг Кезии:
– Поймай его немедленно, Дженкин, чертов болван! Иначе я оторву тебе яйца!
Вбежав в свою спальню, я захлопнул за собой дверь и запер ее на ключ. Это давало мне пару минут, а больше мне и не надо было. Задыхаясь, я опустил девочку на пол. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и дрожала.
– Все хорошо, – сказал я. – Ты будешь в безопасности.
Я подтянул к себе стул и взобрался на него. Затем наклонился, взял девочку за руки и поднял.
– Видишь, если мы сможем добраться до этого лаза… вот так… держись крепко.
Всхлипывая, она попыталась пролезть через люк.
– Давай же, – поторопил я ее. – Тебе нужно только подтянуться.
Тут я услышал оглушительный топот по коридору, затем раздался громкий треск. Это Бурый Дженкин врезался в дверь. Рама содрогнулась, и ключ выпал, печально звякнув об пол.
– Ouvrez! Ouvrez![49] – верещал Бурый Дженкин. – Mach die Tür auf, fucker-fucker![50]
Оцепенев от страха, девочка отпустила края лаза, резко покачнулась и едва не повалила меня со стула.
– Open up bastard merde![51] – бесновался Бурый Дженкин, яростно дергая ручку и пиная дверь. Одна из нижних панелей треснула и раскололась, и он снова ударил по ней ногой.
– Быстрее! – поторопил я девочку, снова поднимая ее к лазу. Ей было лет десять-одиннадцать, она выглядела очень истощенной, но оказалась достаточно тяжелой.
– Я вырву тебе кишки, ублюдок! – Бурый Дженкин пинал и тряс дверь. Одна из верхних панелей тоже треснула. В этот момент я поблагодарил Бога за прочность викторианской работы.
Девочка снова попыталась пролезть через лаз. Я поднял ее так высоко, как только мог, едва не задохнувшись в юбках. От нее исходил сладковато-кислый запах, как от лаванды и карандашной стружки.
– Давай же, – умолял я ее. – Если очень постараешься, у тебя получится!
Но у нее, казалось, не было ни силы, ни желания. И когда Бурый Дженкин начал выбивать клинообразное отверстие в очередной панели, она опустила руки и безмолвно повесила голову, словно уже смирилась с тем, что будет выпотрошена и разорвана на куски.
– Постарайся, ради бога! – закричал я на нее. – Иначе он поймает нас!
Распахнулась дверь и – ой! В дом влетает красноногий…
Я увидел, как когти Бурого Дженкина раздирают в щепки дверную обшивку. Он кидался на дерево с почти самоубийственным напором, яростно вереща. И я понял, что если он поймает нас, то случившееся с Деннисом Пикерингом покажется нам актом милосердия. Он разрежет нас, как циркулярная пила.
– Пожалуйста, постарайся! – умолял я девочку, но она обмякла у меня в руках и не шевелилась.
Если она не пролезет через лаз, я не смогу долго ее удерживать. Я подумал о Дэнни и Джени, а еще я подумал о Лиз. В голову мне пришла позорная и трусливая мысль: спасти себя, а ребенка оставить.
К тому же, что там сказал Деннис Пикеринг? Если мы заберем ее в 1992 год, ей же будет больше ста лет? Мы убьем ее, как и Кезия Мэйсон… Возможно, более жестоким способом!
Тут из двери вылетела целая панель, и, оглянувшись, я увидел Бурого Дженкина, злобно уставившегося на меня из темноты коридора. Глаза – как шляпки гвоздей, зубы – как осколки молочных бутылок. Он просунул лапу сквозь дыру в двери и пытался нащупать дверную ручку.
– Лезь! – закричал я девочке. – Ради бога, лезь!
И тут случилось чудо. В отверстии лаза, прямо у нас над головой, появилось лицо Лиз, подсвеченное серым дневным светом из чердачного окна.
– Дэвид? – позвала она. – Дэвид, что случилось? Я услышала, как ты кричишь.
– Помоги ей! – закричал я, в то время как Бурый Дженкин яростно тряс дверную ручку.
– Как?
– Она не может подтянуться, у нее совсем нет сил! Пожалуйста, помоги ей!
Лиз потянулась через люк и схватила девочку за запястье.
– Давай же, – ободряюще сказала она ей. – У тебя получится.
– Лиз! – воскликнул я. – Ради бога, быстрее!
– Я пытаюсь! – крикнула в ответ Лиз. – Ты же знаешь, я не Арнольд Шварценеггер!
Обмякнув, словно мешок с чечевицей, девочка позволила Лиз принять ее у меня из рук. Я помогал, толкая девочку за ноги вверх. В момент максимального напряжения мне показалось, что Лиз не справится. Она была ненамного крупнее и тяжелее самой девочки. Но она с силой откинулась назад, увлекая девочку за собой. Та пролезла через лаз, сильно ободрав себе лодыжки, но зато осталась жива. Любая ссадина лучше даже самого мелкого пореза от когтей Бурого Дженкина.
– Bastard-cunt-ich-tote-dead-you-now![52] – верещал тот.
Я подпрыгнул и ухватился за раму люка. Пару секунд раскачивался из стороны в сторону, не в силах подтянуться, хотя должен был подлететь, как пробка из бутылки «Фрешенет Негро»[53]. Кряхтя, я все же сумел подтянуться и перенести центр тяжести. И как только зацепился локтями за край рамы, дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и Бурый Дженкин влетел в комнату. Быстрый, грязный и черный, как ночная тень, он полоснул меня по ноге. Боли я не почувствовал, но, глянув вниз, увидел, что его когти рассекли мне ботинок, и из него на стул, на ковер и на самого Бурого Дженкина капает кровь.
Я взбрыкнул ногой. Преследователь вскочил на стул и попытался вцепиться мне в лодыжки. Я снова взбрыкнул, он потерял равновесие и с глухим стуком свалился на пол.
– Je tué you bastard have no Zweifel![54]
Но я уже взбирался наверх, упершись в раму коленом. Поднявшись, перекатился в сторону. Быстро захлопнул дверь лаза и задвинул засов, не глядя вниз.
Чердак погрузился во тьму. Еще стоя на коленях, я заметил, что весь старый хлам, которым был до этого дня забит чердак, вернулся на свои места – ящики, стулья, комоды, напольные зеркала и даже деревянная лошадка. Вероятно, отодвинув засовы и открыв лаз, мы тем самым открыли дверь в 1886 год. Как бы это ни произошло, я не собирался проделывать это еще раз. Мне вполне хватило и одного визита в мир Бурого Дженкина, Кезии Мэйсон и молодого мистера Биллингса.
Обессиленный и покрытый синяками, я поднялся на ноги, сделал глубокий вдох и побрел к лестнице. Слава богу, кое-что было видно – Лиз оставила чердачную дверь открытой, но после серого дневного света 1886 года было трудно привыкнуть к сумраку. Я вышел на площадку и закрыл за собой дверь. Лиз ждала меня тут же, держа девочку за руку. За их спинами маячил совершенно бледный Дэнни.
– Ну и? – спросила Лиз дрожащим от волнения голосом.
– Что «ну и»?
– Ты в порядке? Не ранен?
– Нет, я не ранен. Только нога порезана, и все. Хорошо, что на мне «Доктор Мартенс»[55].
– Где викарий?
– Прости, что?..
– Викарий, мистер Твиттеринг или как там его.
– А… Пикеринг, Деннис Пикеринг.
– Да, Деннис Пикеринг. Где он? И что это за тварь была там внизу, которая так страшно верещала? Это был Бурый Дженкин?
– Да, это был он. Он просто вышел из себя.
– Господи… Если это называется «вышел из себя», не хотела бы я встретиться с ним, когда он разозлится по-настоящему.
– Все в порядке, честно. Он как сторожевой пес, только и всего. Становится немного диким.
– Ты весь дрожишь.
– Нет, нет, я в порядке.
– Так где же все-таки Пикеринг?