Чем больше Конан размышлял об этом, тем больше ему казалось, что Джавис — ключ к разгадке. Кто она, эта таинственная супруга Грифи? Почему женитьба на ней вознаграждалась столь щедро? И почему Грифи отказался знакомить Конана со своей женой? Судя по всему, рыжий Грифи ничуть не изменился с тех пор, как Конан был с ним знаком: все тот же веселый, жизнерадостный человек, готовый ради наживы на все, кроме вопиющей подлости.
Конечно, Грифи перенял многие туранские обычаи — ведь он теперь «знатный туранец»; но это вовсе не означает, что он воспринимает всю эту игру всерьез. Нет, такое вовсе не в характере Грифи. К тому же он терпеть не может евнухов, в чем только что признавался, и не заставляет женщин своего дома закрывать лица.
Но жену он прячет от посторонних глаз. Ревнует, что ли?
Или за этой секретностью скрывается нечто более серьезное, нежели простая ревность?
Конан хлебнул из кувшина и растянулся на коврах. На короткое время задумался о той девочке, которую пытался украсть из гарема и которая погибла из-за своего стремления к свободе. Жаль бедняжку, но теперь уж ничего не поделаешь.
И тут портьера, висевшая в дверном проеме, шевельнулась, и Конан увидел крохотную женскую руку. Киммериец насторожился. Он чуть приподнялся на своем ложе и нащупал рукоять кинжала.
Рука помедлила немного, а затем отвела портьеру в сторону, и перед киммерийцем предстала крохотная женская фигурка. Ростом она едва доходила Конану до пояса. Ее лицо* было личиком хорошенькой обезьянки.
Будь это существо и впрямь обезьянкой, Конан счел бы ее очаровательной, но это была женщина, и потому киммериец в первое мгновение оторопел, когда увидел ее.
Длинные черные волосы женщины ниспадали до самого пола. На ней были пышные парчовые шаровары, схваченные золотыми браслетами у щиколоток, и просторная полупрозрачная блуза из белой ткани, шитой золотыми нитями. Крохотные колокольчики украшали подол блузы. Ноги женщины оставались босыми, а на мизинцах блестели крохотные перстеньки.
Конан счел неудобным лежать в присутствии этой особы и снова уселся на коврах. Она остановилась в дверном проеме, с любопытством рассматривая его.
— Прости, я не хотела тебе мешать, — тихо проговорила она. — Я думала, что ты уже спишь.
— Нет ничего более опасного, чем глазеть на меня спящего, — проворчал Конан.
— Почему?
Она улыбнулась, и ее мордочка как будто озарилась солнечным светом.
— Потому что спросонок я могу убить, — ответил Конан. — Я ведь постоянно ожидаю опасности.
— Должно быть, твоя жизнь ужасна, — сказала женщина. — Ты никого не любишь, и тебя никто не любит. Кругом только ненависть и страх. Да, это ужасно.
И она преспокойно погладила варвара по волосам.
— Кто ты? — спросил он, отстраняясь.
— Я Джавис, — ответила она, и Конану подумалось, что он знал ответ прежде, чем услышал его.
— Откуда ты взялась, Джавис?
— Мой муж не говорил обо мне?
— Он избегал рассказывать о тебе, — ответил Конан. — Но не думаю, чтобы это было оттого, что он стыдится тебя. Просто счел свои семейные дела не предназначенными для обсуждения с приятелем. Особенно таким ужасным, как я.
— Ты вовсе не ужасен, — засмеялась Джавис. — Ужасна только твоя жизнь, полная боли и подозрительности, — вот что я хотела сказать.
Конан устроился на коврах поудобнее, скрестив ноги, и показал Джавис место рядом с собой.
— Окажи мне честь и посиди со мной, Джавис, — попросил он. — Выпей вина и расскажи мне свою историю, а я расскажу тебе свою. Он очень тебя угнетает, этот деспот, твой муж?
— Господин Грифи? — она засмеялась весело и вместе с тем ласково, как смеются, вспоминая о любимом человеке. — О, нет! Лучше господина Грифи нет никого на свете!
Молодая женщина ловко устроилась рядом с киммерийцем и охотно приняла кувшин из его рук. Она глотнула вина, облизнулась с явным удовольствием и глянула на Конана лукаво.
— О чем ты хотел поговорить?
— Я хотел узнать, кто ты такая и почему женитьба на тебе приносит такие богатства.
— Ты имеешь в виду Зеленые Пастбища? — она прищурилась. — Что ж… Надеюсь, ты не боишься монстров, Конан, потому что я — самый настоящий монстр.
Вместо ответа Конан пощекотал ее затылок, и она поежилась от удовольствия.
— Я просто обожаю монстров, Джавис, и повидал их на своем веку столько, что всегда отличу симпатичного монстра от ужасного.
— Хорошо, хорошо… — Она закивала. — В таком случае, слушай. Мою мать привезли в клетке из джунглей Вендии. Считалось, что она животное. Несколько лет она жила в клетке и развлекала своим уродливым видом гостей своего господина. Ей не хотелось выдавать свою истинную сущность, и она решилась умереть, считаясь зверем. Лучше уж так, чем быть опозоренной и прожить век в дворцовых уродцах. А между тем она вовсе не была безобразной — по меркам нашего народа. Напротив, она слыла красавицей.
Но однажды она случайно раскрылась перед человеком. Это был один из туранских вельмож.
Он застал ее плачущей и спросил, даже не предполагая, что она может ответить, отчего она плачет. Разве ее плохо содержат? Или у нее нет чего-то необходимого? Многие люди, сказал он, охотно поменялись бы местом с этой обезьянкой, желая, чтобы их ласкали, кормили и украшали бантиками. И тут она не выдержала.
«Я поменялась бы местом с последним нищим, лишь бы обрести свободу! — сказала она. — Уже несколько лет я вижу только людей, которые мне неприятны, ненавистны, которые кажутся мне безобразными! У меня даже нет выбора — на кого смотреть! В мою клетку лезут отвратительные рожи, и мне приходится делать вид, будто они мне нравятся».
«Ты не животное! — воскликнул он. — Ты обладаешь разумом!»
«Удивляюсь только, как вы, обладающие разумом, не заметили этого раньше!» — сказала она.
— Он купил ее? — спросил Конан у Джавис, видя, что та разволновалась и едва не плачет. Киммериец счел правильным поскорее подвести рассказ к сегодняшнему дню.
— Вместе с клеткой, — кивнула Джавис.
— Ты наполовину туранка, а наполовину…
Он чуть было не сказал «обезьянка», но вовремя удержался. Джавис невесело улыбнулась.
— Ты угадал. Моей матери больше нет, а меня препоручили заботам туранского владыки… И он выделил мне богатое приданое, а потом и самолично подыскал мужа. Первый мой супруг был человеком добрым, но не считал меня за ровню себе. У него были наложницы, я же жила у него как дочь. Он прятал меня от посторонних глаз, боясь, чтобы меня не обидели недобрые люди. О, я знала о том, что в мире полно недобрых людей! У моего покойного отца был сын от первой жены, давно умершей, — мой сводный брат и нашел мне второго мужа, господина Грифи, своего приятеля.
— И ты довольна?
— Очень.
— Надеюсь, господин Грифи не относится к тебе как к дочери? — спросил Конан, щурясь.
— Нет. — Она очень мило опустила глаза. — Полагаю, нет.
Конан допил вино из кувшина и щелкнул пальцами, однако служанка, вопреки обещанию Грифи, не появилась. Конан поднял брови.
— Грифи определенно говорил, что служанка будет стоять под дверью и ожидать приказания возобновить запасы вина.
— Я велела ей уйти, — сказала Джавис. — Не хотела, чтобы она подслушивала.
— Лучше было бы ей подслушивать, — возразил Конан. — В таком случае Грифи мог бы быть уверен в том, что мы ничего дурного не делаем.
— Он и так в этом будет уверен, — заявила Джавис.
— Ты даже не догадываешься о том, кем он меня считает! — вздохнул киммериец. — Особенно учитывая мои последние «подвиги»… Но расскажи еще о себе. Чем ты любишь заниматься?
— Рукодельем, — ответила она. — Я вышиваю стеклянными бусами. Еще мне нравятся лошади.
— Так, — сказал Конан. — Похоже, мы подбираемся к пастбищу. Что тебе известно о твоем приданом?
— Только то, что там хорошая трава.
— Как давно там появился монстр, пожирающий людей?
— Со времен моего замужества.
— Значит, за всем этим стоит Джамал, — задумчиво проговорил Конан. — Что ж, Джавис, я рад был познакомиться с тобой. Обязательно расскажи мужу о том, что мы с тобой виделись и разговаривали, иначе он начнет подозревать меня в разных ужасных вещах. Ты даже представить себе не можешь, какая извращенная фантазия бывает у мужчин!
Джавис поцеловала Конана в лоб и скрылась в доме. Киммериец снова улегся на коврах и скоро погрузился в крепкий сон без сновидений.
На следующий день Конан покинул дом Грифи, едва рассвело. Хорошую одежду, которую Грифи подарил своему гостю, киммериец оставил в комнате. Он натянул старые штаны и рваную куртку, полагая, что хорошего киммерийского меча будет довольно для того, чтобы к нему относились с почтением. Незачем лазить по болотам и драться с чудищами, будучи облаченным в белоснежный плащ и расшитое бисером одеяние.
Да и у местных жителей возникнет искушение ограбить беспечного богатея, забредшего в дикие места.
Конан проехал по дороге довольно большое расстояние до моря Вилайет, а затем остановил коня, приподнялся на стременах и стал озираться. Судя по всему, Зеленые Пастбища — источник благосостояния Грифи — должны быть уже неподалеку.
И точно, впереди и слева варвар приметил сверкающее зеркало моря, а еще левее — ярко-зеленое пятно низины. Туда Конан и направил коня, свернув с большой дороги на боковую.
В колоколе езды от перекрестка стояла небольшая таверна. Конан подивился ее местоположению: неужели здесь бывает достаточно посетителей для того, чтобы это заведение не умерло естественной смертью?
Этот вопрос он и задал хозяину, заехав под дырявую крышу и попросив холодной воды на медную монету.
— Ты ведь приехал сюда, — меланхолически ответил хозяин. — Почему же ты интересуешься тем, бывают ли у нас посетители?
— Я спрашиваю из любопытства, — ответил Копан, озираясь по сторонам. — Ибо люди, ведущие оседлый образ жизни да еще рискнувшие завести что-то вроде таверны, всегда казались мне отчаянными храбрецами.