Мар подскочил к нему с удивлением и беспокойством:
– Чего ты, Несс?
Праздник любви прошёл, и их дружба возобновилась.
Несс бормотал что-то невнятное. Он посмотрел на своего товарища мутными глазами, как будто они были покрыты пеленою тусклого Хума. Потом он остановился, шатаясь, как пьяный, но лицо у него было не красное, а бледное, как мел.
Ещё через минуту он снова отпрыгнул и крикнул: «прочь!» и сделал движение, как будто палкой ударил. Ему мерещилась крыса. Потом он бросился бежать, споткнулся и упал. Лёжа на земле, он продолжал корчиться. Язык у него вывалился изо рта, распухший, с белым налётом, и изо рта побежала кровавая пена на белую грудь, точь-в-точь как у пеструшки.
Они наскоро докончили обряд, потом подняли Несса и понесли в пещеру. Он был очень тяжёл. По дороге он продолжал корчиться, вырывал у них свои руки и ноги и хрипло кричал невнятные слова. И когда они поднесли его к пещере, он вытянулся и затих. Лицо у него стало страшное, синее, в пятнах.
Они положили его на шкуре перед огнём, там, где недавно лежали воскресшие звери. Он не шевелился и не говорил ни слова, ибо был мёртв. Он лежал у огня, как новое воплощение, незваный таинственный гость, который явился неведомо откуда и требовал у Анаков жертвоприношений важнее тех, которые они давали на отпуск костям Медведя и Мамонта.
Глава 11
Мрачно прошла эта ночь для Анаков. Мертвеца можно было унести в поле только на следующее утро. Но, по обычаю племени, люди не могли ночевать под одной крышей с покойником. Мужчины и женщины ушли из пещеры. Было холодно и сыро. Шёл мелкий дождь. Анаки попрятались в расселинах, каких было много вблизи их главного обиталища, улеглись на холодном камне и чутко дремали в ожидании утра.
Только Спанда и Мар остались в пещере наблюдать за покойником, ибо мертвецы в одиночестве коварны. Оставаясь без свидетелей, труп мог бы очнуться и запрятать в пещере злые чары в наследство живущим.
Мертвец лежал на шкуре у огня. Спанда уселся в головах на широком камне, взял бубен и стал слегка поколачивать пальцем о край обода. Бубен тихо звенел, как будто плакал. Этот звон должен был усыплять мертвеца и смягчать его мысли, горькие и злые, перед отходом в область тихого мрака, в страну загробную.
Мар сидел у ног покойника несколько сбоку и смотрел в лицо своего бывшего соперника. Огонь мелькал и вспыхивал, и по лицу Несса пробегали тени, и казалось, что он шевелит губами и что-то шепчет, и подмигивает, и слегка кивает головой.
И в ответ на эти мелькающие жесты Мар стал говорить с Нессом.
– Сердишься, Несс? – спрашивал он. – За что? За девку? Ну, больше не будем драться. Хочешь, бери её себе…
И Несс кивал головой.
Дети сбились все вместе, в расселине слева, малыши и подростки, мальчишки и девочки. Они жались гурьбой, как белки в древесном дупле в холодное зимнее время. И, несмотря на темноту и жуткую близость неведомых духов, они шептались тихонько между собой.
– Отчего он такой синий, – шептала Милка, – а
она– Я убил её, – сказал Рум старший не без некоторой тайной гордости.
– Ты не попал, – возразила Милка с оттенком прежнего задора.
– Шш… – шипели соседи, – молчите!
Но проходила минута, и Милка снова задавала вопрос:
– А отчего они скакали?
Дило тоже был тут, но поместился поодаль.
Ещё со вчерашнего дня дети сгорали от любопытства и приставали к нему с расспросами во всех промежутках праздника. Но Дило хмурился и отвечал коротко: «Отстаньте». Он прятался от них целый день, но теперь ему было страшно одному.
Он старался заснуть, но не мог.
Глаза его сами открывались и устремлялись в темноту; осенняя ночь была черна, как пещера. Кругом было тихо, дети молчали, но ему начинало казаться, будто что-то маленькое, неуловимое, крадётся за его спиной. Он вздрагивал и оборачивался, но того уже не было сзади. Оно проходило теперь впереди, как серая тень. Оно постоянно меняло форму, съёживалось и расширялось, было, как головка одуванчика и даже как пушинка, потом становилось, как клуб перекати-поля, бегущего по ветру, тотчас же бежало само, на длинных бессчётных ногах, как серый паук, и глаза у него были, как яркие уколы, алые и злые. Оно поднималось на воздух и металось, как нетопырь, проплывало мимо, как серая сова, и задевало его мягким крылом по лицу.
Он вздрагивал и просыпался. Было темно и тихо. Только дождь шумел снаружи. Дождевые струи тянулись прямо, как нити, шуршали дробно и монотонно. А
оноГолова Дило опускалась ниже, и
оноИ сам он тоже был иной – изменённый, слабый и крохотный, как муха, и серая крыса казалась ему, как прежде, горою. Это был тот же Рек, пламенноокий и страшный. Он глядел на Дило своими страшными глазами и тянулся к нему с той же разинутой пастью.
До самого утра грезил Дило, и только когда поздний рассвет забрезжил на востоке и осветил расселину, он упал на землю и заснул, как мёртвый. И отошли от него и Реки, и крысы, и страшная смерть, витавшая над стойбищем. Но только сон его был тяжёлый и чёрный, как преддверие смерти.
Вместе с рассветом Анаки проснулись и закопошились у пещеры. Но наступившее утро было для них печальнее минувшего вечера, ибо не все поднялись с сырого ночлега. Пенна Левша, старшая сестра Дило, не могла подняться с места. Она осталась под каменным кровом, прижалась к стене, как раненый зверь, и не отвечала на вопросы.
Мар вышел из пещеры, но другие посмотрели на него и отшатнулись в страхе. Он как будто распух и стал толще, и вдруг сделался странно похожим на своего друга-соперника Несса. И лицо у него было такое же синее. Глаза у него были пьяные от Хума неведомой заразы. Он шёл, спотыкаясь и держась за голову руками, потом уселся у скалы и стал покачиваться из стороны в сторону с каким-то странным жужжанием. Не то он пел, не то стонал.
Рея-Волчица нашла у своей груди младенца мёртвым. Её недаром звали в племени Волчицей. Она была вне себя от горя и ярости. Она подбежала к пещере, высоко неся в руках маленький трупик, и сунула его к самому носу Чёрного Юна, ночного колдуна.
– Ты жертву требовал, – крикнула она, – с Реком твоим. Нате, жрите!..
Юн молча принял маленький трупик и внимательно осмотрел его.
На вялой шейке были два маленьких чёрных пятнышка.
– Это знаки Дракона, – сказал Юн, – теперь сами видите.
– Ну пойдём, – сурово напомнил Спанда. – Найдём, узнаем…
Юн хотел что-то ответить, но в это время к пещере подошла его дебелая подруга с Мышонком на руках. Её сытое лицо было встревожено. Мышонок хныкал и держался руками за голову.
Юн схватил своего сына и стал жадно рассматривать его тельце. Никаких знаков не было. Но глаза у него были мутные, и щёки горели неестественным румянцем.
Юн сердито оттолкнул жену, прижал ребёнка к груди и стал бегать по площадке перед пещерой.
– Мышонок, не плачь, – говорил он каким-то сдавленным голосом. – Не надо хворать. Мы в лес пойдём, зайца поймаем. Пусть зайчик хворает.
– Идём к Дракону, – напомнил Спанда.
– Прочь! – крикнул яростно Юн. – Ночью пойдём, в тёмное время… В лес! – крикнул он ещё раз, подхватил одной рукой копьё, другою – бубен, посадил ребёнка на плечи и крупными шагами скрылся в ближайших кустах.
В этот день не было больше умерших, но захворали ещё две женщины, русоволосая Илеиль и Санния, уже пожилая, в волосах у которой были снежные нити.
Женщины внесли больных в пещеру и положили у огня. Только Мар остался снаружи сидеть у скалы, несмотря на холод.
Юн вернулся из лесу, когда смеркалось. Он нёс Мышонка у груди, завёрнутого в плащ. Мышонок спал.
Тучи на небе стали редеть, бледный месяц тихо поднимался с востока.
– Идём, – сказал Спанда, – я тоже бубен возьму.
– Не надо, – сурово возразил Юн и отбросил свой собственный бубен с явным презрением.
– Какие дары? – спросил Спанда.
– Не надо даров, – сердито буркнул Юн. Он постоял с минуту в нерешимости, сжимая в объятиях спящего младенца, потом решился и передал его Юне. И тотчас же с угрозой поднёс к её лицу свой крепкий кулак.
– Если не сбережёшь – убью, – сказал он отрывисто.
Он не взял даже копья и вместо того подхватил кремнёвый топор, тяжёлый, с длинной ручкой, помахал им в воздухе и сунул за пояс.
– Идём, Спанда.
– А Дило где? – спросил старик. – Он должен показать путь.
Они отыскали Дило на прежнем месте, под каменным навесом.
Дило всё ещё спал, и все усилия растолкать его остались безуспешными.
– Хоть место назови, – настаивал Спанда.
Дило подымал голову, мычал что-то и снова падал на землю.
– Болен, – сказал Спанда.
– Боится, притворяется, – сказал Юн с презрением. – Копьём бы его.
Но вместо копья он сердито ткнул Горбуна носком ноги.
– Падаль… Без него найдём.
Они вышли на площадку перед пещерой. Юн бегло взглянул на месяц, потом повернулся по очереди на все четыре стороны света, выбрал направление и твёрдым шагом двинулся в путь. И это было даже не то направление, по которому Горбун вернулся на стойбище. Оно лежало левее. Но точно так же, как Дило, два колдуна пересекли первую гряду, спустились вниз; потом они поднялись на вторую гряду и пошли по гребню. Избранный ими путь был удобнее пути Дило, ибо им не попадались обрывы и густой кустарник. Они шли скоро и безостановочно.