– Посмотреть бы его, – сказала она и пошла вперёд.
Калава сделала внезапный поворот и отошла вправо. Камыши оборвались. Тропинка вышла из чащи на прибрежную поляну. Ронта осмотрелась, но бога нигде не было. Вместо бога на камне у воды сидел Дило Горбун. Он срезал камышинку, сделал из неё свирель и, прижимая её к губам, выпевал протяжно: «Тиу, тиу, тиу…»
– Это ты поёшь? – сказала Ронта с невольным разочарованием.
– Я, я! – пропел Дило.
– Я думала: Камышовый поёт, – сказала Ронта наивно.
– Ага, – сказал Дило:
Русая грива, золотое лицо,
Вот мы приносим тебе мяса.
Это была молитва Камышовому богу, которую пели дети перед ловлей гольцов в тёмных водах Калавы.
Ронта улыбнулась и кивнула головой.
Дило опять взялся за флейту.
– Это я пою, я, Дило… Фиу, фиу, фиу… А ты знаешь, что я пою?
Ронта покачала головой.
– Как я могу знать, что поют мальчики? – сказала она.
– Не знаешь теперь, узнаешь осенью, – сказал Дило и дерзко улыбнулся.
Ронта вспыхнула и отступила.
Со дня рождения до самого обряда посвящения дети не знали ничего о любви. Они не имели права присутствовать на осеннем празднике, а потом, в зимнее время, об этом не говорилось. Летом взрослые начинали думать об осенней встрече и постепенно разгорались, но дети вместо того думали о связанных с ней обрядах. О них тоже знали не все, и они казались странными и таинственными.
– Я всё знаю, – смеялся Дило, – я видел…
– Не называй запрещённого, – сердито сказала Ронта.
– Тиу, тиу, тиу, – пропел Дило вместо ответа на своей камышинке. – У Дило золотая голова и золотые руки. Посмотри, что я сделал.
Он вынул из-за пояса коротенький кремнёвый резец, молоток без ручки и кусочек белой кости, обточенной в виде звериной фигурки.
– Что это такое? – спросила Ронта, заинтересованная.
– Это Помощник, Мясная Гора, – сказал Дило.
Мамонт Сса – Зверь-Гора, или Мясная Гора – считался помощником Отца в созидании вселенной. Отец утвердил землю и развернул над нею небо, как плащ, а Сса Помощник усыпал его звёздами по широкому полю, прорезал реки, выкопал озёра и моря, раздвинул горы для прохода.
Дило утвердил свою костяную игрушку между пальцами левой руки и, тихо жужжа, принялся обтачивать её своим резцом.
Жужжание его было всё то же: «Тиу, тиу, солнце, жги…»
Ронта присела рядом и стала рассматривать костяную поделку.
– А зачем же у него ноги сведены? – полюбопытствовала она. Все четыре ноги костяного мамонта, действительно, были сведены вместе.
– Этот Сса в беде, – сказал Дило, – в яме.
Ронта нахмурилась.
– Это опять запрещённое, – сказала она.
Анаки, действительно, рыли для мамонтов ямы. Несмотря на всё почтение к этому страшному зверю, помощнику Отца, овладеть им было слишком соблазнительно. Недаром его звали Мясная Гора.
Однако напоминать страшному Сса о его беде было почти кощунством.
– Ничего, – сказал мальчик загадочным тоном, – люди сильнее…
Он продолжал работать над игрушкой лёгкими и точными движениями. И понемногу Ронта придвинулась совсем близко и так засмотрелась, что забыла все запреты. Искусство Дило было велико. Тело мамонта, высокая голова и круглый хобот выходили из-под его резца, как будто живые. Даже маленькие глазки Сса он наметил с обеих сторон своим волшебным резцом.
Потом он отложил в сторону резец и поднёс к лицу Ронты свою костяную игрушку.
– Нравится тебе? – спросил он. – А хочешь, я и тебя сделаю? Есть у меня кость, такая белая… – протянул мальчик, – как твоё тело. – И он ткнул пальцем в стройный бок девушки. – А ты поправилась, отъелась, прибавил он тотчас же. – И груди налились. – Рука его дерзко скользнула на грудь девушки.
Ронта вскрикнула и ударила его по руке. Но Дило не обиделся. Он посмотрел на Ронту блестящими глазами.
– А знаешь, – сказал он, – я, быть может, ещё и пойду в терновую рощу вместе с Яррием.
Ронта посмотрела на него с упрёком.
– Яррий кормил тебя, – напомнила она.
Лицо Дило тотчас же изменило выражение.
– Правда, – сказал он, – и ты тоже кормила. Когда Дило был голоден. Ты моя мама, – прибавил он тотчас же. В его голосе звучала признательность.
Ронта задумалась. Слова Дило привели ей на память отсутствующего друга.
Дило посмотрел на неё, и лицо его оживилось.
– Хочешь видеть его? – спросил он неожиданно.
– Его, – повторила Ронта, как эхо. – Кого его?
– Его, Камышового духа, – лукаво объяснил Дило. – Ты ведь на голос пришла к Камышовому духу.
– А ты видел его? – спросила Ронта недоверчиво.
– Дило всё видел, – сказал Горбун. – Идём со мною. Я покажу тебе.
Они перешли Калаву вброд. Вода доходила им до плеч, и Ронта высоко подняла над головой поясной мешок, чтобы не замочить его. Но у Дило не было мешка. Он завернул свой резец и костяную игрушку в широкий зелёный лист, сунул за пояс и даже не стал оберегать их от воды.
– Небось, они не размокнут, – сказал он.
На другом берегу Калавы был буковый лес. Кабанья тропа пропадала и снова появлялась. Горбун катился впереди на своих кривых ногах ловчее, чем можно было ожидать. В густом кустарнике он падал на руки и полз, как зверь, «на всех четырёх костях», как говорили о нём другие мальчишки. Руки у Дило были крепче, чем ноги. Когда он полз на четвереньках, он был похож на барсука, короткого, приземистого, с горбатой спиной. Они миновали буковый лес и добрались до Сарны. Сарна была дочь Калавы и резво бежала навстречу матери. Они перешли её по камням; она весело смеялась и щекотала им ноги.
На другом берегу Сарны было поле диких колосьев. Эти колосья уже пожелтели. Они срывали их по пути и стряхивали себе в рот. Спелые зёрна хрустели и скрипели под зубами. Нижние, мягкие, сочились белым соком.
Резвая Сарна обежала кругом поля и снова призывала их со смехом на свои гладкие камни. В этом месте её берега стали выше. Сарна подмыла высокий обрыв, и он навис над водой, но ещё держался корнями кустов, которые росли наверху.
– Вот он, – сказал неожиданно Дило, – смотри.
На самом краю обрыва стояла фигура. Она ярко вырезывалась на синем безоблачном небе. Она была высокая, стройная. На голове у неё была русая грива. И лицо было загорелое. Под солнечным лучом оно пылало и казалось золотым.
– Это Камышовый? – спросила Ронта недоверчиво и тотчас же узнала и радостно крикнула: – Яррий!
Яррий быстро обернулся и увидел своих друзей из женского лагеря. Он бесстрашно шагнул на самый край обрыва.
– Ронта! – окликнул он. Одну минуту он хотел даже спрыгнуть вниз, но потом передумал, побежал в левую сторону и исчез из глаз, но скоро опять появился уже внизу, на правом берегу.
– Ронта! – повторил он радостно, подбегая к девушке. Они положили друг другу руки на плечи и потёрлись щека о щёку. Таково было приветствие Анаков при встрече.
Ронта с восхищением смотрела на своего друга. За эти несколько лун он сильно изменился, и недаром она не узнала его сразу. Яррий вырос почти на ладонь человека и раздался в плечах.
«Это мужская удача», – подумала Ронта.
Когда он ушёл по весенней дороге с мужчинами, он был ещё мальчиком. А теперь это был уже не мальчик, а воин. Даже глаза его смотрели иначе. На шее у него появился длинный белый шрам.
– Очень болело? – спросила Ронта, дотрагиваясь до шрама рукою.
– Ничего… – улыбнулся Яррий. – Белая тёлка занозила мне шею. У Рула дольше болело. Спанда сказал…
– А где Рул? – перебил Дило, который тем временем развязал сумку на поясе Яррия и бесцеремонно достал оттуда несколько тёмных кусочков сушёного мяса. В летнее время Горбун был прожорлив, как крыса.
– Рул там… – Яррий сделал неопределённый жест рукой.
– Где там?
– Там, в лесу.
– Мы пойдём посмотрим на него, – сказал Дило.
Яррий покачал головой:
– Не надо трогать его. Он спит.
Дило с любопытством поднял вверх свою подвижную мордочку, но тотчас же вспомнил другое и перешёл на новую тему.
– Скажите, когда вы пойдёте в терновую рощу?..
В терновой роще производился обряд посвящения юношей. Их подвергали предварительному испытанию голодом, бессонницей и жестокому сечению терновыми прутьями. После этого они принимали племенной обет. Обряд заканчивался торжественным заклинанием, которое превращало отрока в мужа и делало его правоспособным к браку.
– Я тоже пошёл бы, – сказал Дило не совсем уверенно.
Яррий нахмурился.
– Я, быть может, не пойду в терновую рощу, – сказал он после короткого колебания.
– Как? – в один голос воскликнули Ронта и Дило.
– Юн отвергает меня, – сказал Яррий.
– За что? – быстро спросила Ронта.
В женском лагере слыхали в общих чертах о приключениях Рула и Яррия, но не знали ничего о недовольстве колдунов.
Яррий покачал головой.
– Спанда говорит, что я слишком много убил оленей.
– Слишком много оленей? – повторила Ронта с недоумением.
– Без посвящения, – объяснил Яррий с угрюмой улыбкой. – Юн грозится: «Зачем же он ходил убивать? Его самого надо убить». А Спанда говорит: «Убить нельзя. Я лечил его и Рула вместе. Их кровь смешалась».
Настало тяжёлое молчание.
– Зачем же ты пошёл? – спросила наконец Ронта. – Не подождал до осени.
Яррий тряхнул головой.
– Меня зовут Ловец, – сказал он просто. – Чего мне ждать? Сердце не стерпело.
Ронта опять положила ему руку на шею. Она заметила, что кроме белого шрама на этой крепкой бронзовой шее не было ничего больше.
– Где твой хранитель? – спросила она.
Анаки носили на шее кожаную ладанку, в которой была зашита маленькая деревянная фигурка, попросту даже раздвоенный сучок. Эта ладанка надевалась младенцу на шею при наречении имени, и сучок считался ангелом-хранителем своего владельца.
– Я потерял его в реке, – сказал Яррий неохотно.
– Худой знак, – сказала Ронта, хватаясь рукой за мешочек на собственной груди.