[191]), можно заметить множество документов, заполненных одинаковым почерком. Очевидно, что большинство крестьян не владели письменностью и нуждались в помощи при заполнении документов. Это подтверждает тот факт, что заявителям максимально облегчали задачу при подаче претензий, особенно многочисленному слою крестьян, не владевших в необходимой степени грамотой, но пострадавших от действий интервентов и белогвардейцев. Можно предположить, что если бы Общество и советские органы на местах не обеспечили настолько активную работу с населением при подаче претензий, то результаты кампании были бы куда менее внушительными.
Другим необходимым для выставления гражданином претензии документом была доверенность. Она представляла собой в большинстве случаев готовый машинописный бланк, в котором заявитель полностью передавал претензии на возмещение потерь и представительство своих прав и интересов Всесоюзному обществу содействия жертвам интервенции: «Всему, что указанное Общество сочтет необходимым в деле защиты моих интересов и прав сделать, я верю, спорить и прекословить не буду»[192]. Доверенность заверялась исполкомами местных Советов или нотариусом, или народным судьей в городе[193]. Заявителю в данном документе было необходимо только указать свою фамилию, время заполнения заявления о претензии, дату и поставить подпись.
Если указанные в заявлении убытки и потери подтверждались свидетельскими показаниями, то самим свидетелям было необходимо заполнить другой документ – «Показание». Оно также представляло собой уже готовую напечатанную форму, в которую свидетель должен был вписать свое имя и адрес проживания, а также данные потерпевшего. Документ «Показание» должен был подтверждать достоверность убытков и потерь. Так как в большинстве случаев граждане, подававшие заявления о потерях, не могли подтвердить их свидетелями (их либо не было в момент совершения преступления, либо они погибли, либо пострадавшие не могли их найти), «Показание» – при подаче претензии было документом опциональным, а понесенные потери при отсутствии свидетелей заверялись местными властями или нотариусами. Это видно из массы архивного материала по поданным претензиям[194].
При отсутствии у заявителя возможности подтвердить показания своей претензии документами или даже ссылкой на свидетелей, в деревне свидетельства пострадавшего верифицировались и удостоверялись специальной комиссией, которая составляла еще один документ – «Акт». В комиссию должны были входить: представитель комитета крестьянской взаимопомощи, учитель или фельдшер, судья или член суда, или член волисполкома, или председатель сельсовета. В отличие от других документов, которые в большинстве случаев представляли собой готовую печатную форму, акт заполнялся от руки произвольно. В нем писалось о том, что комиссия признает наличие убытков и считает поданную претензию законной[195]. Написанные от руки акты заверялись подписями.
Полное и точное заполнение заявления, дополненное «Показанием» или «Актом», повышало достоверность поданной гражданином информации как для комиссии Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции по сбору претензий, так и для исследователей. Обработка огромного пласта этих свидетельств может сформировать представление о гендерном, возрастном, социальном и национальном составе граждан, пострадавших от действий войск интервенции и Белой армии, а также выявить наиболее распространенные виды причиняемого физического и материального ущерба, что позволило бы дополнить существующую в историографии картину белого террора.
В целом, проанализировав документы, сопровождавшие претензии граждан, можно заключить, что подавляющее большинство из тех, что хранятся в архиве Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции, были тщательно и очень подробно заполнены[196]. Материальные и личные потери в заявлениях в отдельных случаях были подсчитаны до мельчайших подробностей (к примеру, заявители не пренебрегали выставлением счета за взятые гимнастерки, шаровары, носовые платки и схожие другие носильные вещи[197]), а большинство случаев серьезных личных потерь, таких как избиение, убийство, изнасилование, насильственная мобилизация, были подтверждены свидетельскими показаниями.
Однако далеко не во всех отделениях Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции по всей стране были достаточно квалифицированные инструкторы и работники, способные собрать корректно заполненные претензии. Еще в период первой кампании в июле 1924 г. Краевой комитет Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции на Юго-Востоке сообщал о многочисленных недочетах в собранных заявлениях и обращался к работникам кампании с призывом внимательнее и ответственнее относиться к процессу сбора претензий[198]. Зачастую они могли допустить серьезные ошибки и неправильно оформить все необходимые документы, из-за чего претензия гражданина признавалась недействительной. Это было одной из значительных ошибок кампаний по всей стране. По состоянию на 16 июня 1925 г. доля юридически обоснованных претензий в целом по СССР составляла только 40,3 %[199]. К моменту завершения кампании доля отбракованных во время проверки заявлений по всей стране составила 31,7 %[200]. Проверять правильность заполнения заявлений должны были региональные комитеты Всероссийского общества содействия жертвам интервенции, отбраковывать некорректные и только после этого отправлять в Москву верифицированные претензии для составления общего счета.
Не принятые Всесоюзным обществом содействия жертвам интервенции документы с претензиями граждан можно разделить на две группы. Первая – документы, не связанные с периодом интервенции или действиями Белой армии. Вторая – документы, забракованные по формально-юридическим признакам[201]. Среди них могло быть отсутствие указания на место и время событий, на обстоятельства понесения убытков, также могли не указать сведения о пострадавших или не предоставить доверенность. Важно отметить, что Всесоюзное общество содействия жертвам интервенции принимало заявления о потерях только от частных лиц; заявления от организаций, таких как школы, больницы, сельсоветы, как это видно по архиву Северо-Западного комитета ОСЖИ[202], отбраковывались и не поступали в общий счет.
Организацию работы Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции в первый год своей деятельности в отдаленных от центра районах страны можно проанализировать по итогам кампании 1924 г. в Армавирском округе. За время первой кампании в течение 1924 г. в округе было подано 6375 претензий[203]. Все поданные претензии были оценены следующим образом: сумма общих убытков по претензиям, поданным с 1 по 24 августа, – 13 564 207 руб.[204], поданным с 15 сентября по 24 октября – 3 792 992 руб.[205] Отдельно имущественные убытки за весь 1924 г. были оценены в 9 847 210 руб. По итогам поданных за 1924 г. заявлений в Армавирском округе среди личных потерь было 2 804 убитых и пропавших без вести людей и 2 374 «раненых, увеченных, пострадавших от порок, насилия, избиений и арестов» человек[206].
Проанализировав кампанию по сбору заявлений граждан в Армавирском округе в 1924 г., можно заметить, что подавляющее большинство претензий было связано с материальными убытками, а случаи насилия и физических увечий были скорее исключением. В Вознесенском районе Армавирского округа в 19 заявлениях с информацией о личных потерях сообщается о выпоротых, избитых, раненых, арестованных, двух убитых, одной изнасилованной[207]. В заявлениях из Кропоткинского района говорится о 12 убийствах, об одной умершей в тюрьме и одной изнасилованной женщинах[208].
В Отрадненском районе указывалось на 12 человек, мобилизованных в «армию Хвостикова», большинство из которых впоследствии вернулись домой ранеными[209]. Вероятно, в данном документе имелись в виду войска белого генерала М.А. Фостикова[210], принимавшего со своим партизанским отрядом участие в военных операциях белых врангелевских войск летом – осенью 1920 г. на Северном Кавказе, в том числе в районе Армавира.
Очевидно, что в материалах комиссии не отразился реальный уровень репрессий в ходе действий генерала Фостикова. Между тем в архивах России имеются и более существенные примеры жертв населения от действий указанного генерала и ответных актов. Интерес с этой точки зрения представляет воспоминание рабочего Третьякова (1933 г.) о борьбе с бандами бело-зеленых на Северном Кавказе в 1920 г., отложившееся в документах ЦГАИПД СПб. Особенно активно здесь действовали в указанный период, согласно воспоминанию, отряды именно генерала М.А. Фостикова[211] (в документе: «Хвостикова») в районе станицы Лабинской и Майкопа. Третьяков вспоминал, что «банды очень много уничтожили по станицам действительно преданных людей». В ответ на налеты бело-зеленых банд в Майкопском районе был впоследствии объявлен красный террор. «Белобандитских заложников расстреливали до 100 душ в ночь»