Этот же самый гиляк показал, что после сильного ветра увидел судно с одной мачтой без парусов на мели. Через три дня он отправился к нему на лодке; в этот день была тоже большая волна. Судно с одной стороны было полно воды; нос был цел, а корма сломана. На палубе был лед. Живых никого не было. На палубе, на носу видел два тела, на корме и посредине палубы еще одно. Это последнее гиляки взяли с собой, но другие взять не согласились товарищи свидетеля. Не дали знать об этом в Николаевск потому, что еще лед не стал. Все эти гиляки попользовались, конечно, найденными в тендере вещами, преимущественно ружьями и мукой.
Розыски остальных не найденных пяти тел продолжались. Расспрашивали окрестных гиляков, но расспросы ни к чему не привели. Один из членов следственной комиссии, командированный для собрания сведений о гибели тендера «Камчадал» на остров Сахалин, донес, что 15 января он переехал Амурский лиман против острова Сахалина, в Хаземпор, и стал собирать сведения от гиляков в первой попавшейся деревне, но гиляки объявили, что они ничего не знают и никаких вещей не имеют кроме мешков с мукой, которые выкидывало на берег в исходе июля или в начале августа, но что в деревне Теньги, к северу по Сахалину, есть у гиляков вещи, как то: ружье, пистолет, две шкатулки и много водки.
По словам члена следственной комиссии, прапорщика Петрова, «гиляки деревни Теньги без всякого сопротивления отдали две китайские шкатулки, обрезки белых платков, которые они взяли целым куском и, разделив между собой, сшили рубашки; казенное ружье и пистолет были переданы в другую деревню Тельво. Все эти вещи были закупорены в ящик и выкинуты, по словам гиляков, в конце июля или в начале августа. Затем гиляки объявили, что на другой день после того, как выкинуты были вещи, найдены три мертвых тела и через несколько дней железная шлюпка, и что тела они погребли, а шлюпку вытащили на берег. Осенью же найден бочонок с водкой, замерзший во льду на отмели; водка вся выпита. Муки в этой деревне видел пудов до пятидесяти, пересыпанной в ящики, но подмоченной и сопревшей. О тендере они только и знают, что он прошел утром при W ветре к северу под парусами».
Затем прапорщик Петров отправился к месту, где погребены тела, и приказал разрыть одну могилу. Покойник был положен в теплой синей рубахе и нижних панталонах лицом вниз, по обычаю гиляков. Когда покойника подняли, лица его нельзя было различить, так как тело уже сгнило, но на голове видны были светло-русые волосы. По словам гиляков, другие два тела положены в такой же одежде и в одно время.
Г. Петров посетил еще несколько деревень к северу и ничего существенного более не узнал.
Не видно тоже из следственного дела, кто были эти покойники: матросы ли с «Камчадала» или другие жертвы моря. Точно так же не определено, откуда железная шлюпка, — на тендере такой не было.
Но так или иначе — не было ни малейшего сомнения, что погибли все до одного люди с тендера «Камчадал», который, судя по опросам, был выброшен на мель во время жесточайшего шторма.
Дело о гибели «Камчадала» рассматривалось в генерал-аудиториате, вершившем все дела до учреждения военно-морских судов. И один из членов генерал-аудиториата, контр-адмирал Завойко, прежде долгое время бывший начальником портов Восточного океана и командиром сибирской флотилии, представил, по приказанию управляющего морским министерством, которым в то время был адмирал, барон Врангель, особую записку по делу о гибели «Камчадала». Извлечение из нее напечатано в «Летописи». Ввиду поучительности и для наших времен взглядов почтенного адмирала, привожу это извлечение из его записки целиком:
«Прочитавши известие о гибели из амурской флотилии тендера „Камчадал“ с продовольствием, предназначенным для Охотского края, я скорблю душой о потере людей, которые дороги мне, как дети, ибо каждый человек бывшего 46-го флотского экипажа перенес со мной столько трудов, что труд сроднил нас. Также скорблю о том бедном народонаселении в пустынях, которое обречено два года бедствовать от недоставления к ним продовольствия: сколько погибнет от этого людей и страдальческой смертью.
Тендер „Камчадал“, построенный в 1843 или в 1845 году, постоянно был в работе и уже не мог быть достаточно прочен для зимнего плавания в 1858 году; за сим стоит взять метеорологические журналы и заглянуть в них, то окажется, что с октября начинаются в той стране значительные морозы. (В мою бытность, 10 октября лед покрыл устье реки Амура, и я ходил по льду). Тендер „Камчадал“ отправлен 15 октября[1] — и куда?? В Удское! в место, которому только наглядно составлена опись, а входить в устье реки Уды возможно только пять дней до новолуния и пять после новолуния. Не угодно ли для ясности прочесть Кузьмина опись[2] о входе в реку Уду? В устьях реки Уды жилья нет, а селение около 90 верст в верховьях реки, и помощи ожидать нельзя с берега — пустыня совершенная. В октябре, в исходе, день бывает часов до шести, морозы за 10°, шторма; от пара, исходящего из воды, с наступлением морозов бывает туман, доходящий до мглы; течение около удского берега и Шантарских островов, по измерению г. Кузьмина, доходит до 4 миль в час, а в самых устьях р. Уды течение при низких водах доходит до 8 узлов, но приливы превозмогают быстроту реки, останавливая, а иногда обращая течение ее на расстояние 10 верст. На тендере шлюпка-двойка[3]. На этой двойке командиру предстояла работа: иметь сообщение с берегом при означенном течении, промерить устье реки, поставить створы для входа. Всё это он должен сделать на двойке при течении и морозах, и затем ожидать новолуния, а первое новолуние после выхода его из Амура было 25 октября, а если ветер не благоприятствовал бы в это новолуние, то ожидать следующего, до 23 ноября. Итак, вышеозначенные ожидания все должны исполниться на открытом рейде при морозе и штормах, а затем, к означенному времени, как значится по наблюдениям Кузьмина, река Уда 21 октября покрывается льдом.
Как же не оградить от несчастий в этой дальней стране законом: не высылать судов позже 20 сентября в рейды с продовольствием? Как же не дать средств для подания помощи судам, подходящим к пустынным берегам с продовольствием, а через неимение этих средств предоставлять людей, живущих в пустынях, рисковать снабжением в продовольствии, без которого они в суровом климате остаются аки птицы небесные, не имея что съесть. Но у птиц крылья есть, они долетят к пище, а человеку невозможно по пустыням перескочить 1,200 верст до первого жилья — города Якутска.
Я предвижу, — заключает адмирал, — если не отменится в таких способах снабжение продовольствием Удского и Охотского краев, как произведено в 1858 году, то бедствия судов и людей будут неизбежно повторяться и впредь».
По поводу этой записки возбуждена была переписка с генерал-губернатором Восточной Сибири и начальником Приморской области и командиром портов Восточного океана, пославшим ветхий тендер в столь позднее время года. Адмирал-губернатор Приморской области отвечал, что в то время в Николаевске-на-Амуре не было другого судна и потому он послал «Камчадал», причем, между прочим, объяснил, что командир погибшего судна не видел опасности плавания.
Генерал-аудиториат, рассмотрев следственное дело и соображая все обстоятельства, нашел, что соображения, высказанные в записке адмирала Завойка, вполне основательны, что тендер «Камчадал» едва ли мог считаться благонадежным для зимнего плавания и что объяснения местного начальства, что командир «Камчадала» полагал плавание безопасным, не могут быть признаны достаточными для устранения сомнений о том, «не вследствие ли слишком позднего и несвоевременного отправления тендера „Камчадал“ последовала гибель оного и всей бывшей на нем команды».
Несмотря на такое заключение генерал-аудиториата, он однако не нашел «достаточных оснований» к положительному обвинению кого-либо в самой погибели тендера и направлению дела к судебному разбирательству и постановил: «Следственное о сем дело оставить без дальнейших последствий», — поставив лишь на вид главному портовому начальству в портах Восточного океана вышеупомянутые соображения генерал-аудиториата, «для предупреждения на будущее время подобных гибельных последствий, которые в известных случаях могут быть нередко предотвращаемы благовременной заботливостью и ближайшей попечительностью местного начальства».
И затем дело о гибели «Камчадала» было предано забвению. Не забыли о несчастном тендере и, быть может, о предполагаемых виновниках его гибели, лишь семьи почивших.
III. ВЗРЫВ «ПЛАСТУНА»
Отряд судов, состоявший из корветов «Рында» и «Новик» и клипера «Пластун», под командой флигель-адъютанта, капитана 1-го ранга А. А. Попова, имевшего свой брейд-вымпел на «Рынде», возвращался из трехлетнего кругосветного плавания на родину и был уже в Финском заливе. 18 августа 1860 года эта маленькая эскадра, пользуясь свежим попутным ветром, неслась домой под всеми парусами, узлов по десяти в час. Еще день плавания, и все три товарища, плывшие из Копенгагена вместе, будут, наконец, в Кронштадте.
Нечего и прибавлять, что моряки, возвращавшиеся домой, были в самом радостном настроении.
Еще накануне с флагманского корвета был сделан сигнал: «Имеете время привести судно в порядок», — и на всех судах эскадры прибрались: чистились, красились, мылись, скоблились, чтобы явиться домой в том нарядном, безукоризненном виде, каким вообще отличаются военные суда.
На «Пластуне» в этот день приводили в порядок и вычищали крюйт-камеру, — небольшое, тщательно закрытое место в передней части судна, быстро наполняемое водой, в случае необходимости, — где хранятся порох, снаряды и всё, касающееся артиллерийского снабжения. Разумеется, были приняты все обычные меры предосторожности, обязательные в таких случаях: все огни были потушены на клипере, команда вызвана наверх, и в крюйт-камеру для ее очистки отправились заведующий ей артиллерийский унтер-офицер Савельев и пять человек матросов, которые работали там при особо устроенном, герметически закрытом фонаре, зажигаемом извне, под непосредственным наблюдением старшего офицера и ревизора.