Последний намек относился к русским, сдавшимся 6-ой группе армий США в южной Франции и из соображений удобства отвезенным в лагеря в Египте, то есть переданным из-под американского под английский контроль. Их число превышало 4 тысячи. Последние изменения в английской политике могли привести к возвращению захваченных американцами русских в СССР, и в этом невольно оказались бы повинны американцы, позволившие себе нарушить Женевскую конвенцию; это, в свою очередь, было бы чревато опасностью немецких репрессий по отношению к американским военнослужащим в немецком плену.
Макмиллан известил МИД о позиции Кирка и опасениях американцев, но британские официальные лица не придали этому значения. Патрик Дин возразил, что репатриация русских вовсе не означает нарушения Конвенции, а полковник Филлимор из военного министерства заявил следующее: «Если власти США не согласны, пусть забирают своих пленных назад» *161.
Во всяком случае, щепетильность американцев не оказала никакого влияния на действия англичан. Репатриации пленных в СССР пока что мешала нехватка транспортных средств, но на Ближний Восток уже пришли инструкции с требованием вернуть находившихся там пленных, «независимо от того, хотят ли они возвращаться в Россию или нет». Командующий английскими войсками в Иране и Ираке запросил, как следует обращаться с репатриируемыми русскими — «как с друзьями-союзниками, находящимися в пути, или как с военнопленными, на которых распространяются соответствующие ограничения». То ли генерал Э.С. Гепп, заведующий отделом военнопленных, проявил чувство юмора, то ли так получилось само собой, но его ответ гласил: «Мы не возражаем против того, чтобы с русскими обращались как с друзьями-союзниками (что бы под этим ни разумелось), лишь бы они не сбежали по дороге». Это парадоксальное заявление представляется идеальным примером английского компромисса. Не менее остроумным способом справились англичане и с нежеланием командующего на Ближнем Востоке отдать приказ английским солдатам стрелять в убегающих пленных: на сей предмет были приглашены советские охранники, не обремененные подобными предрассудками *162.
Американские чиновники, до которых начал доходить смысл происходящего, были явно озадачены новой политикой англичан. В ответе на телеграмму Корделла Хэлла от 15 сентября посол США в СССР Гарриман констатировал, что английское посольство пока не может предоставить точной информации относительно этой политики. Кларку Керру удалось увидеть только копию телеграммы должностным лицам на Ближнем Востоке, которую уже прокомментировал Кирк из штаб-квартиры в Казерте. Из этой телеграммы следовало, что англичане рассматривают возможность насильственной репатриации. Гарриман заключил, что Соединенным Штатам тоже придется решать вопрос о применении силы. При этом следовало серьезно подумать об опасности репрессий по отношению к американским военнослужащим, находящимся в немецком плену.
Англичане еще не сообщили Соединенным Штатам о решении кабинета от 4 сентября. 26 сентября сотрудник посольства Англии в Вашингтоне Пол Горбут, позднее постоянный заместитель секретаря МИДа, информировал американских коллег, что его правительство еще не приняло окончательного решения о применении силы к русским военнопленным. Разумеется, это ни в коей мере не соответствовало истине, но нам до сих пор неизвестно, почему МИД вводил американцев в заблуждение *163. Посол Англии в Вашингтоне лорд Галифакс писал в МИД, что американцам не терпится получить полную информацию относительно намерений англичан. Сообщая о протестах Громыко, которые отвергли Хэлл и Стеттиниус, он замечает:
Госдепартамент теряется в догадках относительно причин столь внезапного нажима. Правда, имели место локальные конфликты, в какой-то мере связанные с данным вопросом. Иммиграционные власти в Сиэтле недавно отказались содействовать возвращению моряков, сбежавших с советского судна.
Далее лорд Галифакс писал:
Между тем американские власти проводят допросы пленных русского происхождения. В группе из семнадцати человек восемь заявили, что не желают возвращаться в Советский Союз… Понимая, что за всем этим могут стоять более серьезные проблемы, американцы хотели бы знать ваше мнение по этому вопросу *164.
Можно с большой долей уверенности предположить, что именно эти ничего хорошего не сулившие «локальные конфликты» и вызывали гнев советских представителей. Ведь англичане еще не заявили о своем полном согласии с советскими требованиями, а американцы начинали выказывать признаки нежелания сотрудничать именно в этом главном для советских интересов вопросе — возвращении всех без исключения беглецов. Советская тактика в таких случаях неизменно сводилась к потоку категоричных обвинений, где на долю реальных фактов выпадала самая ничтожная роль. Эти обвинения, вручаемые одновременно соответствующим инстанциям в Лондоне и Вашингтоне, будоражили МИД и ставили в тупик Госдепартамент.
Кирк передал из Италии записку МИДа Макмиллану, в которой Патрик Дин высказывал мнение, что поскольку Конвенция не распространяется на русских пленных, применение силы к ним представляется вполне законным. Однако в пространном официальном английском меморандуме от 11 октября, где перечислялись детали предлагаемого «Закона о союзных вооруженных силах» (который, по расчетам англичан, должен был отвечать советским пожеланиям), этот важнейший вопрос о применении силы вообще не затрагивался *165. Меморандум был вручен советским властям в тот самый день, когда охваченный эйфорией Иден на обеде в английском посольстве в Москве уступил Сталину по всем пунктам.
Американские власти, смущенные явными противоречиями и непоследовательностью английской политики и возмущенные обвинениями и давлением с советской стороны, по-прежнему считали, что все пленные, захваченные в немецкой форме и объявившие себя немецкими гражданами, должны считаться таковыми. Об этом они сообщили 19 октября сотруднику советского посольства в Вашингтоне Александру Капустину *166. Следовательно, всякий русский, не желавший возвращаться в СССР и понимавший свои права в соответствии с международным законодательством, мог рассчитывать на то, что американские власти будут рассматривать его как немецкого военнопленного. За этот шанс спасти свою жизнь ухватились немногие — в конечном счете несколько десятков из тысяч советских пленных. Большинство их было запугано и совершенно дезориентировано, они привыкли к побоям, жестокому обращению, непонятным приказам. В массе своей это были люди малообразованные, встречались и вовсе неграмотные. Даже офицеры, скорее всего, не понимали прав, предоставляемых им Женевской конвенцией. Да и как могло быть иначе: ведь они выросли в стране, которая отказалась не только от Женевской конвенции, но и от законности вообще.
Большая часть русских, находившихся в американских лагерях, была подготовлена к возвращению в СССР. Лагеря посетил советский военный атташе полковник Сараев. Как и в Англии, здесь были весьма успешно пущены в ход посулы, ложь и угрозы. Правда, в лагере в Индиатаун Гэп, штат Пенсильвания, имел место неприятный инцидент: один из пленных приветствовал Сараева нацистским салютом *167. Большинство, впрочем, считало, что в конце концов их все равно заставят вернуться на родину, а коли так — то разумнее с самого начала выказать добрую волю. Некоторые, догадываясь, что ожидает их по возвращении, заявили о своем отказе возвращаться в СССР, но поскольку они уже назвались советскими гражданами, американские власти не могли понять, как быть с этой промежуточной категорией пленных. Их нельзя было рассматривать как немецких военнопленных, поэтому от репатриации их могли спасти лишь два фактора. Во-первых, Госдепартамент мог предоставить им, в соответствии с американской традицией, убежище как политическим беженцам. Во-вторых, США все еще опасались германских репрессий в отношении американских военнопленных, находящихся в плену у немцев. С другой стороны, трудно было отвергнуть советские претензии на людей, которые сами заявили о своем советском гражданстве.
Американские власти долго не могли придти к окончательному решению. 17 октября Бернард Гафлер, сотрудник Госдепартамента, занимавшийся проблемами военнопленных, запросил, действительно ли США рассматривают возможность введения «новой политики», в результате чего «советским властям будут переданы люди, которых до сих пор отказывались вернуть, поскольку они не желали возвращаться в СССР» *168. Гафлеру явно не нравилась эта перспектива, и он был против такой политики, но давление на американские власти возрастало с каждым днем.
Через несколько дней Эйзенхауэр из штаб-квартиры ВКЭСС отправил письмо Объединенному комитету начальников штабов. Он писал о ненормальном положении русских военнопленных, взятых в плен 12-й группой армий под командованием Брэдли, находившихся под опекой США и, следовательно, подлежащих скорее американской, чем английской юрисдикции. Эйзенхауэр настаивал, чтобы Соединенные Штаты вели политику, которая отвечает пожеланиям только что прибывшей в ВКЭСС советской миссии *169. Это требование поддержал английский МИД, опасавшийся, что в случае отказа на него «обрушится новый шквал протестов, ответить на которые будет очень трудно» *170. Объединенный комитет начальников штабов подготовил проект ответа, одобряющий требования Эйзенхауэра *171