…Когда у Ленского случилась беда с сыном, меня привлекли с первого же дня. Вернее, с первой ночи. Приехали мы на квартирку, где нас ждал труп той девочки, и с ходу — в бой. Я вколол учителю психодислептик… это вещество, вызывающее бред, кратковременное психическое расстройство. Его, обезумевшего, увезли в клинику. Как решали проблему другие, меня тогда не касалось, мое дело было — изувечить душу этого человека. Чем я и занялся. Подробности сего увлекательного процесса вы увидите позже… да-да, увидите своими глазами, я не оговорился. Чтобы углубить транс и повысить внушаемость, я сочетал галоперидол со снотворными. Но это ускорило возникновение лекарственной зависимости. Как несчастный выдержал последние сутки? Диву даюсь… Мужик! Настоящий, волевой… царствие ему небесное…
Теперь о конкурентах, которые появились на горизонте этак с месяц назад. Откуда господин Базаров пронюхал про сына Ленского, мне неведомо, но явился от его имени посредник, некий Павел Смык, и мягко, но твердо предложил сотрудничать. Попал я меж двумя жерновами. Начался новый шантаж, причем, с теми же привычными угрозами. Новым знакомым было нужно, чтобы я отдал им учителя гимназии, такого важного свидетеля. Причем, выводить его из психоза мне даже не требовалось — вероятно, у них свои специалисты имеются… Пока я думал, что делать, у Младшего резко обострилось состояние. А дальше вы знаете. «Драма в Орехово» и все такое. Ленский руками своих миньонов убил его, моего единственного родственника. И тем самым снял меня с крючка.
Я вырвался на волю.
На должность мне вдруг стало наплевать. Какое это сладкое чувство — понимать, что ты можешь преспокойно послать в жопу — ИХ ВСЕХ… простите, Бога ради, вырвалось… и ничего ОНИ тебе не сделают. Прикончат, как опасного свидетеля? Да я сам убил себя, как только закорешился с этими уголовниками в погонах!
Сначала захотел просто лишить обе мафии их единственного козыря. Пусть, думаю, маньяк убежит — то-то они забегают! Запрограммировал учителя на первоначальные действия: в какое время он должен проснуться, что сделать дальше. Подложил ему ключ от больничных дверей. Привлек к делу Вечного, потому как без сообщника ничего бы у меня не вышло. Предпринял несколько дополнительных шагов, облегчающих беглецу путь к свободе… И мужик не подкачал.
Разумеется, я отрицал свое участие в этом казусе. А попробуй докажи обратное!
Но тут, как водится, появляется Паша, на сей раз с пленкой. Он, конечно, не знал точно, кто помог их добыче ускользнуть, но подозрения-то из башки не прогонишь! Говорит, прослушайте запись, и подумайте, кто ваш враг. И еще, говорит, если сбежавшего учителя поймают ТЕ — он и секунды лишней не проживет. Хотите ли вы, господин главный врач, еще один грех на вашу треснувшую душу?
Прав он был. На пленке я обнаружил Ваш разговор с Алексеем. Последние его слова. И после этого у меня не осталось сомнений, кто его убил. А так же — за что. Вас они испугались, дорогая моя героиня. Думали, Младший невменяем, а он чуть вам все не выложил. Он многое знал про меня, мой Храбрый Лев. Вот тогда я и решил отдать учителя Нигилисту — чтоб этот снаряд взорвал барона Ленского со всем его двором…
Вы так смотрите на меня… Я вас понимаю. В ваших глазах вопрос: действительно ли этот человек здоров? Если я совершал такие вещи… запредельные? Да, настоящее гестапо… Аненербе…
Тайны раскрывались одна за другой. Тайны лопались, как гнилые орехи в нетерпеливых пальцах, выпуская наружу труху…
Марина слушала откровения Федора Сергеевича и удивлялась себе. Алексей Львовский — родной брат Конова? Как же она сразу не поняла! И как же это очевидно! Еще позавчера Конов, как и Львовский, до дрожи в коленках напомнил ей Третьего…
— Вы пытаетесь мне доказать, что настоящий маньяк — не вы? — спросила она.
— Слушайте, милый человек, у меня нет сил на новую порцию признаний… Вы все узнаете очень скоро, обещаю. Вся соль в подробностях… а также — в выборе нужного момента, когда истина должна открыться.
— Но учитель, во всяком случае — НЕ маньяк?
— Насчет учителя… Увы, не все в жизни просто, Мариночка. Вам подавай «да» или «нет»… — Федор Сергеевич устало помассировал виски. — В истории с Машей Коровиной вопросов больше, чем ответов. Известно, что ее убил сын Ленского. Но ведь он не прирожденный убийца… тогда почему так жестоко? Учтем тот факт, что Маша, по словам одноклассников, все-таки любила Романа, назло ему пыталась даже покончить с собой. Учтем и то, что учитель — паранормальный человек, имевший власть над вещами, которых мы не понимаем. И не только над вещами. Как же его любили дети! Он что, педагог хороший? Может быть. А может, что-то еще… И возникает вопрос: что заставило семнадцатилетнего юнца перерезать любимой девушке горло? Ревность? Предположим. Но такой дикий способ! Не в наших это традициях. Он скорее просто пырнул бы, куда придется… потом попытался бы учителя ударить… но зарезать человека, как барана, хладнокровно… Так что есть, есть вопросы, на которые смог бы ответить только единственный взрослый свидетель… которого мы успешно сломали, а потом застрелили… Темная это история, с какой стороны ни посмотри.
— Кстати, у меня для вас письмо! — вдруг вспомнила. Марина. Она сунулась в сумочку и победно вырвала оттуда сморщенный конверт. — Только не говорите, что оно не вам!
Психиатр долго изучал имя адресата.
Потом вытащил из конверта листок бумаги и начал читать вслух:
«Старшой! Сия эпистола открывает тебе одну неприглядную семейную тайну. Но ты, я полагаю, будешь просто очарован…»
Дочитав до конца, он откинулся на сиденье и закрыл глаза. На губах его блуждала странная улыбка. Листок упал из руки куда-то вниз… Марина ждала.
Вдруг Федор Сергеевич ожил:
— А давайте-ка — на воздух… — он энергично полез из машины.
Марина подчинилась, ожидая каких-то объяснений.
Покинув салон, Федор Сергеевич сладко потянулся и громко сообщил миру:
— Хорошо!
Похоже, он был совершенно счастлив.
— Подойдите ко мне, — попросил он Марину. Она обогнула капот и оказалась рядом с ним. Он обнял ее за плечи. — Знаете, почему я радуюсь? — прошептал он ей в ухо. — Потому что я, оказывается, и вправду здоров! Младший написал совершенно ясно: мать нагуляла меня где-то на стороне. А созналась она в этом только перед тем, как наш идиот выбросил ее в окно. Так что у нас с братом — разные отцы! А это значит, что риск шизофрении лично для меня сведен к нулю…
Он отпустил Марину и направился к багажнику. Марина, как привязанная, пошла следом. Он повернулся к ней:
— Понимаете, если мой рассудок в полном порядке — это решительно меняет дело. Всю жизнь я боялся сойти с ума. Всю жизнь в страхе! Страшно оглянуться назад… Но теперь — все! Я свободен, наконец свободен…
Он открыл багажник.
Там лежало охотничье ружье… Марина дернулась было потрогать — Федор Сергеевич остановил ее:
— Подождите, не вытаскивайте. А то заметит кто, вся свора сбежится… Эта штучка — единственная память о моем брате. Последняя вещь, которую Лешка держал в руках, пока ОНИ его не убили.
— Заряжена? — с восторгом спросила Марина.
— Спрашиваете! Мне даже пострелять из нее сегодня удалось.
Она не поняла, шутит он или нет. Уточнять не стала. Просветленное лицо врача отбивало всякую охоту задавать каверзные вопросы и, вообще, портить человеку эти незабываемые минуты.
— Осталось еще одно небольшое дело, — сказал Конов. — Письмо от Младшего подтверждает — то, что я сейчас сделаю, я сделаю в здравом уме и твердой памяти. Для меня это, знаете ли, очень важно… Видите того типа?
Вдоль обочины, метрах в пятидесяти, медленно шли двое. Брутальный полковник Лебедев в своем вечном камуфляже и изящный капитан Серов, похожий на светского хлыща.
— Которого? — спросила Марина.
— Того, что в хаки. Этот, с позволенья сказать, человек — ключевой в команде вице-губернатора. Без него им тяжело придется, пока еще такого пса найдешь. Но для вас, Марина, самое важное, что мешать вам он теперь не будет. А ведь он мог серьезно помешать в том деле, которые мы с вами затеяли.
— Мы с вами? — не поняла она. — Какое дело?
Она вообще перестала вдруг что-либо понимать.
— Да хватит вопросов! — вдруг рассердился Федор Сергеевич. — Вы хорошо запомнили, что я вам сказал про ваши разногласия с Судьбой?
— Вроде да, — пролепетала Марина.
Он властно притянул ее к себе и поцеловал в губы. От него пахло голодным желудком. Да и поцелуй что-то не походил на отцовский… любит меня, как дочь, мысленно усмехнулась она…
— А теперь отойдите.
— Ч…что?
— Отойдите от меня ПОДАЛЬШЕ! — сказал он так страшно, что Марина отшатнулась. — Вон, ступайте к вашему другу! — он показал на Терминатора. — Бегом!
Она пошла прочь, оглядываясь.
Врач достал ружье. Захлопнул крышку багажника и разложил на ней патроны. Затем взвел курки, прицелился — практически навскидку — и выстрелил дуплетом. Расстояние было — метров двадцать…
Чудовищный грохот.
Две пули системы Майера попали полковнику сбоку — точно в шею, начисто снеся шейные позвонки и половину шеи впридачу. Голова не отвалилась, но по инерции повалилась вперед и повисла на жилах и остатках кожи. Кровь выплеснулась на капитана Серова, опрометчиво стоявшего рядом. Тот закричал и побежал куда-то. Полковник сделал еще шаг и упал, пачкая землю кетчупом. Голова выглядывала у него из-под мышки…
Федор Сергеевич быстро перезарядил ружье.
Из машин повыскакивали бойцы; с десяток стволов нацелились на сбрендившего доктора.
— Брось пушку! Брось, не дури!
Федор Сергеевич, не медля ни секунды, приложил оба дула к своему подбородку и нажал на спуск…
…Вот теперь лейтенант Тульская выла по-настоящему — забыв про зрителей. Без слов и даже без слез. Со смертью покровителя — пропала ее квартира. Прощай, мечта. Да и служебное расследование, связанное с застреленным ею маньяком, теперь не обещало быть легким, ох, не обещало…