«Не будь той девушкой, Миранда! Парни ненавидят игры в «угадайку», и вот ты отправляешь его в веселую погоню, которая в конечном итоге ни к чему не приведёт».
Отличная работа.
— Я… эм, понятия не имею. Слишком много людей в клубе?
— Это Чикаго — в каждом клубе слишком много людей. — Меня одолевает любопытство. — Ты часто бываешь в центре города? Я помню, ты упоминал, что живёшь в пригороде.
— Так и есть. И нет, обычно я не тусуюсь в центре. Иногда? Не знаю, это зависит от обстоятельств. Меня тяжело вытащить отсюда.
— Им пришлось вытаскивать тебя в субботу или ты пошёл добровольно?
— А ты? — Ной возвращает вопрос.
— Нет. Не думаю, что ты знаком с моими подругами Клэр и Эмили, но они живут ради выходных.
— А ты нет. — Похоже, у него есть привычка заставлять вопросы звучать как утверждения. Прозаичный факт. С пунктуацией.
Мне это нравится.
— Нет. Я из тех девушек, которые любят понедельник. По выходным я чувствую себя очень непродуктивно. Как насчёт тебя? — Я бы покрутила шнур телефона, если бы он был, как в тех телефонах, которые делали, когда я была младше. До того, как мои родители разрешили мне иметь сотовый телефон, мне приходилось пользоваться телефоном на кухне, чтобы они могли слышать, о чём я говорю. И в те разы, когда разговаривала с мальчиками, я наматывала этот телефонный шнур снова и снова, пока моя мама не могла больше этого выносить и не говорила мне: «Прекрати!».
Закручивающиеся шнуры. Кокетливый смех. Нервное хихиканье.
— Меня тоже пришлось вытаскивать. Не люблю толпу. В моём доме есть всё необходимое, так зачем я должен выходить?
— Так ты живешь в одном из тех комплексов с бассейном и тренажёрным залом? — Должно быть, это приятно.
Ной молчит. Затем:
— Можно и так сказать.
Это странный способ выразиться, но я быстро понимаю, что парень немногословен.
Мужчина. Женщина.
Именно такими он видит нас, а не как мальчика и девочку.
«Может быть, он хотел, чтобы ты знала правду, потому что ты ему нравишься». Полупьяные мудрые слова Клэр эхом отдаются в моей голове.
Как, чёрт возьми, мне узнать, нравлюсь я ему или нет? Я же не могу просто спросить беднягу — он, вероятно, бросил бы трубку так же, как меня, когда сбежал из того дурацкого клуба! И его невозможно прочесть!
Если бы только он снял свои солнечные очки во время нашего сегодняшнего разговора. Тогда, может быть, было бы легче узнать.
Или нет.
У него было чертовски бесстрастное лицо.
— Ты не очень разговорчивый, не так ли? — наконец спрашиваю его. Искусство вести беседу и быть вежливой становится всё более мимолетным с каждой проходящей неловкой секундой.
— Не совсем.
— Тогда… зачем ты позвонил, чтобы прояснить ситуацию, если тебе нечего сказать?
Я хочу биться головой о стену — он держит меня в подвешенном состоянии! Первое правило, когда пытаешься залезть девушке в штаны: выделись остроумием. Второе правило: не оставляй девушку в подвешенном состоянии, не задавая дополнительных вопросов.
«Может быть, он хотел, чтобы ты знала правду, потому что ты ему нравишься».
«Вот опять ты, Миранда, позволяешь Клэр залезть тебе в голову».
— Я собираюсь спросить тебя кое о чём, и хочу, чтобы ты был абсолютно честен. И не собираюсь винить тебя за это, на самом деле, это может сработать в твою пользу.
— Хорошо.
— Ты звонишь мне только потому, что хочешь, чтобы я продала тебе остальную часть моей коллекции карточек, и боишься, что, если не будешь целовать меня в задницу, я продам её кому-нибудь другому?
На линии так же тихо, как и раньше, пока парень обдумывает свой ответ.
— Это кажется наиболее вероятным сценарием, не так ли? — комментирует он. — Но нет, это не главная причина.
— И в чём главная причина?
Парень подвёл прямо к этому вопросу, вот только тот не даёт мне ответа, который я ищу. Он вообще ничего не говорит.
— Ной?
— Да?
— Ты собираешься что-нибудь сказать?
Это всё равно, что вырывать зубы.
— Ты права — мне не следовало звонить.
«Может быть, он хотел, чтобы ты знала правду, потому что ты ему нравишься».
— Это хорошо, что ты позвонил. Просто этот разговор сбивает с толку. Но как бы то ни было, всё в порядке. Я… — прочищаю горло и беру себя в руки. — Просто хочу, чтобы ты знал, что я хотела бы…
Его «Да?» звучит не громче шёпота, и я вздрагиваю.
— Я бы хотела… — Я не могу этого сказать. Слова застревают у меня в горле, слишком дерьмовые, чтобы вырваться наружу.
— Чего бы ты хотела? — снова шёпот.
Почему я не могу этого сказать? Было бы так легко вывалить всё это и никогда больше его не видеть!
— Я бы хотела, чтобы ты был на месте Базза. Я бы хотела, чтобы это ты пришёл и купил карточку в тот первый день. — Я смотрю на потолок с его запачканными водой углами и трещиной в центре возле светильника. — Я бы хотела, чтобы это был ты с самого начала.
— Почему? — его голос срывается.
— Теперь это вряд ли имеет значение.
9
НОЙ
«Я бы хотела, чтобы это был ты с самого начала».
Именно так.
Чтобы это был я.
Никто никогда раньше не говорил мне ничего подобного, и, честно говоря, я, чёрт возьми, не уверен, что Миранда имела в виду, потому что она не стала объяснять.
После ещё нескольких неловких секунд разговора по телефону она так же резко оборвала разговор, как я резко оборвал наши объятия в клубе, отключившись, даже не попрощавшись.
— Я должна идти. Прости.
Гудок.
Я смотрел на свой телефон долгую минуту, размышляя о том, чтобы перезвонить ей, но не хотел быть отвергнутым, если она откажется брать трубку. Хотел написать сообщение, но не знал, что сказать.
Меняю позу и поправляю шлем на голове, не сводя глаз с питчинговой машины на насыпи в центре специально огороженной площадки. Наш тренер стоит рядом с ней, и я знаю, что он оценивает мою готовность к игре.
Он ждёт и наблюдает, пока я, наконец, киваю.
Свист.
Щелчок.
Мяч и бита соединяются в нужном месте, что вызывает мгновенную пульсацию и покалывания в моих предплечьях, прежде чем отправить этот кожаный мяч в космос.
Я приподнимаю поля своего красного шлема, чтобы посмотреть, как он парит.
— Отлично. — Тренер одобрительно кивает, и, когда мяч попадает в поле, я снова принимаю стойку, сжимая и разжимая руки, чтобы ослабить вибрацию. — Готов?
Ещё один мой кивок, ещё один мяч торпедой летит в мою сторону, ещё один удар битой.
Я сегодня в ударе, слава грёбаному Богу. До нашей первой игры осталось несколько дней, и мой второй сезон должен быть удачным. У меня нет намерения спустить эту команду в унитаз вместо того, чтобы идти к победе.
Не отбиваешь, тогда уступи своё место на поле кому-нибудь другому, и займи место на скамейке запасных.
Уоллес там, бросает мяч с помощником тренера. Он смотрит на меня, отводя руку назад, прежде чем запустить мяч:
— Я думал, ты собираешься отбить его туда.
Хлопаю по своей кожаной перчатке.
— Разве ты не должен беспокоиться о себе?
— Нет, братан, мы команда. Твой успех — мой успех, твой дом — мой дом. — Он без особых проблем ловит брошенный в него мяч.
В такие моменты, как этот, я действительно чувствую себя виноватым, когда злюсь на него. Базз может быть бабником в большинстве дней, но, когда дело доходит до драки, он прикроет меня в мгновение ока.
— Мой дом — это не твой дом.
— Эм. — Он не согласен.
— Это не так.
— Как скажешь. — Пожав плечами, он посылает ещё один мяч помощнику тренера, находящемуся в пятидесяти футах от него. — Кстати, у тебя почти закончилось миндальное молоко. — Удар. И мяч снова в небе. — И туалетная бумага в туалете рядом с кухней.
— Держись подальше от моего холодильника, засранец. — Я смеюсь, не сводя глаз с парня, который собирается поймать мяч. — Или сходи за покупками сам.
— Ходить по магазинам — это твоя работа.
Какого чёрта?
— Оставайся дома, — возражаю я, бросая мяч в сторону парня. Его голова трясётся каждый раз, когда Уоллес говорит что-то возмутительное. — Не в моём доме, у себя дома.
— Но у тебя удобный диван.
— Не моя вина, что ты купил мужской диван. — Перевод: чёрный кожаный диван, имеющий форму квадрата и совершенно неудобный.
Мы продолжаем в том же духе целый час, ни один из ассистирующих тренеров не присоединяется к подшучиванию, но их это всё равно забавляет. Мои уловы точны, мои броски сильны, пот стекает с моих волос на лоб.
Я снимаю шлем и вытираюсь тыльной стороной ладони, затем тянусь за полотенцем, висящим на петле моего ремня. Сейчас не лето, но от тренировок я потею, как будто на улице зной, а может, это просто нервы.
Ничто не готовит вас к выступлению перед толпой, и я не думаю, что когда-нибудь привыкну к этому, независимо от того, как долго играю профессионально.
«Я бы хотела, чтобы это был ты с самого начала».
Слова Миранды повторяются, когда я стою под струями душа в раздевалке, запрокинув голову, пока горячая вода струится по всему моему телу и грязь исчезает в канализации у моих ног. Открываю глаза, чтобы посмотреть на кафельный потолок душевой, затем закрываю и отворачиваюсь, чтобы смыть шампунь с волос.
Женщины. Я никогда не пойму, чего они хотят от меня, особенно когда им, похоже, не нужны мои деньги. Купить карточку у Миранды — это одно; я понимаю, у неё есть то, что мне нужно. Быть использованным, потому что я знаменит — это совсем другое.
Выключаю воду и тянусь за полотенцем, висящим на ближайшем крючке, вытираю ноги, руки и туловище, затем оборачиваю его вокруг талии. Подхожу к своему шкафчику и роюсь в сумке в поисках чистой футболки.
Нюхаю её.
Она может быть чистой, но пахнет спортивной сумкой, так что, похоже, я иду прямо домой, а не в продуктовый магазин. Я не могу выходить на публику, воняя влажными грязными носками.