Он оторвал взгляд от газеты и обернулся.
— Слушаю вас, молодой человек?
И без «сэр», что абсолютно неприемлемо для простолюдина, будь он хоть полицейский, хоть генерал армии.
— Я лишь хотел осведомиться насчет одного вопроса. У служащих ИСБ есть право выдавать себя за дворянина?
Если бы он сделал большие глаза — я бы поверил, что ошибся, но филер, не зная о моих сомнениях и решив, что раскрыт, окончательно выдал себя ответом:
— Вы совершенно правы, Реджинальд, служащий ИСБ может выдавать себя за дворянина, если имеет на то специальное разрешение. Однако мне не требуется и этого: Винсент Коул из Дома Коул, к вашим услугам.
— Мм… Прошу меня простить, никогда не слышал о нем.
— Его уж двадцать лет как нет, увы, но благородное происхождение и привилегии никуда не исчезают, особенно это касается тех, кто продолжает служить Аквилонии и императору… Должен заметить, что вы с вашим талантом вполне могли бы сделать блестящую карьеру в службе безопасности…
— Сочту за комплимент, — сказал я и притронулся пальцами к козырьку бейсболки в жесте вежливости, — всего доброго, мне пора.
Я сделал шаг от него, за спину, и достал из кармана баллончик с оранжевой краской.
Коул обернулся как ужаленный, когда у него на спине появилась яркая клякса из нитрокраски.
— Это совершенно неприемлемое поведение, многоуважаемый! — чопорно заявил он.
— Прошу меня простить, — развел руками я, — это не со зла. А если вы сообщите в канцелярию моего Дома свой адрес, то вдобавок получите от главы официальное письмо с извинениями за мое неприемлемое поведение. Но шпиков я буду красить и впредь, а вы, к слову, при исполнении, потому мой проступок относится на счет ИСБ, а не вас лично. Я крашу филера, а не многоуважаемого Винсента Коула из Дома Коул, такие дела. Всего доброго еще раз.
Затем я преспокойно вышел в туалет, в котором нашлось достаточно большое окно, открыл его и выбрался наружу.
Здесь, в переулке, неподалеку стоял человек в белом пиджаке и при галстуке, с виду служащий офиса, и беседовал с кем-то по телефону. У меня не было никакого повода думать, что это тоже филер, но на мое появление через окно он даже бровью не повел, словно это его не касалось. То есть это его и правда не касалось, но парень даже не удивился.
Я подошел к нему и протянул руку будто для приветствия, но в последний момент поднял ее и коснулся его пиджака у левой подмышки. Пистолет в подмышечной кобуре на месте.
— Здрасте! — сказал я и вынул из кармана баллончик с краской.
На моей руке моментально сомкнулась железная хватка:
— Прошу прощения, сэр, но со мной этот номер не пройдет.
Я поднял на него спокойный взгляд:
— Обращаю ваше внимание, что у меня нет оружия, я не совершаю насильственных действий, не представляю угрозы для чьей-либо жизни и здоровья, не выказываю намерений нанести кому-либо физический вред, а также не оказываю сопротивления при аресте. Другими словами, ни один из пяти пунктов, при котором простолюдин имеет право применить силу к дворянину, не соблюден, вы прямо сейчас совершаете насилие по отношению к дворянину, преступление, за которое предусмотрено от двух лет до смертной казни. Что гораздо более важно — так это мое безусловное право применить для защиты себя, своей чести и достоинства любые доступные средства, в результате чего вы до суда можете и не дожить.
— Обращаю ваше внимание, сэр, — язвительно ответил он, — что я — служащий ИСБ при исполнении!
— Вы дворянский кодекс читали? В нем нет ни слова о ИСБ. Только условия, при которых к дворянину может применяться сила, и безусловное право на самозащиту во всех остальных случаях. К вашему сожалению и моему счастью, попытка покрасить ваш пиджак не подпадает под определение нанесения физического вреда, потому вы можете только смириться или спастись бегством.
Сыщик отпустил мою руку, шумно втянув ноздрями воздух, и я беспрепятственно превратил его в ходячий флаг моей родины, нарисовав на белом пиджаке большой оранжевый круг. Правда, тут лучше подошла бы красная краска, но глазу и душе все равно приятно, даже так.
— А теперь повернитесь ко мне спиной, будьте любезны.
Мой демарш возымел определенный успех: я перестал замечать слежку. Не факт, что ее нет — может, наконец-то ко мне приставили профессионалов. Более того, история с покраской шпиков внезапно сошла на нет: из газет пропали любые упоминания. Я усмотрел в этом незримую руку пфальцграфа и признал, что тут он меня переиграл. Даже не переиграл, это я переоценил свои возможности и недооценил Гронгенберга: он пресек мой план с привлечением публичного внимания на корню, в то время как я сам даже не уверен, достиг ли хоть чего-то. Если слежку убрали — ладно, промежуточная цель достигнута. Если приставили профессионалов — тогда мое положение только ухудшилось. Впрочем, теперь я хотя бы точно знаю, что пфальцграф не желает огласки и скандалов, Аксель был прав, когда говорил, что даже авторитарный правитель нуждается в поддержке общественного мнения.
В субботу я отправился на кладбище, навестить отца и деда, впервые с того момента, как все заварилось. Другой возможности может и не быть: точка невозврата близко.
Велел Серго остановиться у ворот и дальше пошел один. Вот и склеп Дома Рэммов. Я сел на скамейку и призадумался.
Что бы я мог им сказать, если бы они слышали меня? Трудный вопрос, они ведь, если вдуматься, еще не факт, что мои дед и отец. Но на эту тему можно рассуждать так же долго, как и решать вопрос, кто же я на самом деле. Но нужно ли? Я помню их так же хорошо, как своего отца из прошлой жизни. Точнее, помнит Реджинальд… То есть я. Или не я. Не важно.
В общем, как бы там ни было, я уже близок к точке невозврата, после которой не свернуть и не остановиться. Точнее, мне и так не остановиться: в этом преимущество образа мышления воина. Он может взвешивать, рассуждать и перебирать варианты, но, когда решение принято, воин действует, отбросив сомнения, колебания и рассуждения. Я уже все решил, и теперь не остановлюсь и не сверну.
Уходя, я поклонился усопшим и мысленно поблагодарил их за все, что они сделали для Реджинальда, или для меня — без разницы. Отец и дед заботились о малыше Реджи, как могли, пока были живы. Они опекали его и научили быть добрым и беззлобным. Теперь для него настало время научиться быть сильным и свободным.
Я по-прежнему ходил в университет и пару раз бывал на вечеринках, словно ничего и не случалось. С Горди мы больше не касались того случая, я просто сделал вид, что этого не было. Какая мне разница, помогает она эсбэшникам или нет? Никакой, ведь вскоре Гордана станет для меня прошлым, так зачем докапываться?
Мне требовался удобный момент — вот главная причина, по которой я ходил на тусовки. Он, как назло, все никак не выпадал, но я был терпелив.
Горди снова сделала пару попыток сократить дистанцию, но безуспешно: поздно. Кто бы ни был в этом виноват, но у нас с ней нет будущего. Оно так просто и банально не совпадает географически: Горди аквилонка, и ее будущее здесь. А мое — я сам не знаю, где, но точно не в Аквилонии.
Однажды мы — ну то есть «искры», я и еще несколько человек — тусили всей честной компанией у Ковачей: Гордана успешно сдала последние испытания на готовность, позволяющие ей в будущем приступить к сдаче экзаменов на четвертый уровень боевого мага, так что это дело стоило отпраздновать.
Поздно вечером, когда самый разгар праздника миновал, Мартин — он, не будучи боевым магом, по очевидным причинам считался своим — сказал, болтая в руке рюмкой с ликером:
— Между прочим, завтра день университета, если кто запамятовал. Я предлагаю после занятий отметить это дело, но не как обычно, потому что «как обычно» — это как сейчас, два дня подряд будет перебором. У меня есть идея посетить какое-нибудь достопримечательное место. Послезавтра выходной, потому мы спокойно можем съездить куда-нибудь за город. Допустим, озеро Флейриш. Как вам идея?
— Замечательная мысль! — одобрила Барбара, заваривая между делом кружку чая прямо в руке. — Кто с нами?
Согласились практически все, кроме Акселя и Кассандры.
— Я бы не прочь, — сказал Аксель, — но мы с Касси скоро уезжаем навестить мою родню, у кузена день рождения, и я уже как раз собирался откланяться. Касси, ты пока еще веселись, а я сгоняю домой, загружу в машину подарки и буду ждать тебя на нашем месте.
— Сверху или снизу? — уточнила Кассандра.
— Сверху конечно же!
Тут Пэт, видимо, поняла Акселя несколько превратно — посмотреть правде в глаза, так не одна она — и осторожно поинтересовалась:
— Простите, вы о чем?
Послышался смех.
— Да мы про Лестницу императоров, — хихикнула Кассандра, — это наше любимое место для встреч. Такой вид на ночной город открывается сверху… Просто однажды мы договорились там встретиться, я пришла, а Акселя нет и нет, нет и нет… Я ему звоню — не отвечает. Думала — он решил не идти. А оказалось, что он забыл телефон и ждал меня. Только я внизу, а он наверху. Правда, нам было не так весело тогда, как вам — слушать это сейчас…
— В общем, я поехал, — сказал Аксель, — буду ждать тебя у лестницы через час. Не забудь, сверху!
— Ладно, — засмеялась Кассандра.
— То есть вы едете без водителя? — спросила Пэт.
— Аксель отлично водит.
— Ах, ночная поездка вдвоем… Какая романтика!
Кассандра и была той самой девушкой, из-за которой Аксель убил Томаса. Я пару раз отвлеченно задумывался, стоила ли она того? Если б была моей девушкой, которую у меня пытаются отбить? Сложный вопрос, с другой стороны, Томаса убить стоило уже самого по себе, и так, надо думать, считают все, кто хорошо знал моего двоюродного брата… Я бы и сам так считал, не окажись в тюрьме вместо настоящего убийцы.
Когда Аксель ушел, я подошел к Гордане и наклонился к ее уху.
— Надо поговорить. Без посторонних.
Мы вышли на балкон, и Гордана уселась на перила.