Разочарование отражается в складках его бровей. Под его глазом все еще залегает тень от заживающего синяка, и я понимаю, какой на самом деле чертовски умный доктор Алекс Чемберс. Как он обманул меня, заставив поверить, что он неуклюжий и социально неумелый, безобидный. Ученый-ботаник, который всего лишь хотел разнообразить свою скучную жизнь острыми ощущениями.
Я попала на крючок. Все время, пока мы были вместе, каждую секунду, когда я изучала его, он изучал меня, анализируя сильные и слабые стороны, чтобы использовать их против меня.
И я позволила ему.
— Блейкли, я надеялся, что ты узнала меня лучше, — он проводит рукой по волосам, явно расстроенный. — Зачем мне проходить через такой сложный процесс идентификации просто для того, чтобы… порубить тебя на куски? — его тон насмешливый, как будто продажа частей тела — нелепая мысль по сравнению с простым похищением.
Я устраиваюсь поудобнее. Мышцы затекли от бездействия.
— Ох, Алекс. Может быть, потому что я совсем тебя не знаю. Все, что ты позволил увидеть и узнать о себе, оказалось ложью. Ты манипулятор похлеще, чем я, — вырывается глухой смешок. — Ты лжец, Алекс. И лицемер.
Он опускает голову.
— Ты права. Я, правда, обманул тебя, — когда он поднимает взгляд, в его прекрасных бледно-голубых глазах читается искреннее раскаяние. — Но, как ты заметила, в своей работе приходится манипулировать людьми для достижения определенной цели. Я не исключение. Моя цель больше, и требует высокой степени самоотдачи.
Я сдуваю челку с глаз, наблюдая за ним, ни разу не моргнув во время всей его болтовни.
— Твоя сестра была такой же целеустремленной? Поэтому она…
Алекс двигается быстро. Его рука прижимается к моей челюсти, пальцы впиваются в мою плоть, прежде чем я успеваю закончить предложение. Под его взглядом пылает яростный гнев, открывая темную сторону, которую я никогда раньше не видела.
Стиснув зубы, он расслабляет руку, по одному убирая пальцы с моего лица, отпуская.
— Никогда не говори о Мэри. Поняла?
Я медленно киваю.
Он поправляет лабораторный халат и возвращается на свое место за ноутбуком.
— Как и говорил, я очень предан этому проекту, и ничто не заставит меня его завершить.
— Даже смерть?
В стерильной комнате появляется напряжение из-за его молчания. Его нерешительность отвечает на мой вопрос. Он говорил об объектах. Во множественном числе. Были другие. Алекс отнимал жизни. Он убийца. Это все меняет. Я думала, что он просто немного не в себе, но он опасен.
Успокоить его, кажется, единственным логичным действием, которое я могу предпринять. Какой смысл умолять, требовать, чтобы он отпустил меня? Он посвятил месяцы, если не годы, своему проекту, и с таким уровнем преданности — заблуждения — невозможно спорить.
Моя первая цель — встать с этой каталки. И способ сделать это — завоевать доверие.
Я провожу тыльной стороной ладони по шершавому материалу матраса, освобождая трубку. Алекс замечает это и тяжело вздыхает.
— Я не хочу лежать здесь, как лабораторная крыса.
— Ты не крыса, Блейкли. Ты очень важна, и это только временно, — он скрещивает руки на груди. — Отображение эмоций в мозге — тонкая и трудоемкая работа. Как только у нас будет несколько сканирований, мы начнем сравнивать данные, чтобы составить твою эмоциональную карту. Я уже начал составлять схему мозга, которая отображает твои эмоциональные реакции. Чем честнее ты будешь во время этого процесса, тем лучше.
Я пытаюсь собрать воедино фрагменты нашего первого разговора с хитроумными устройствами в этой комнате и то, что он говорит сейчас. Сканер мозга он сконструировал сам. Его сестру убил психопат. Я здесь, потому что он считает меня психопаткой. Он ученый, который изучает и лечит болезни.
Ты больна, Блейкли, и я тебя вылечу.
— Я хочу пить, — говорю я.
Алекс отводит взгляд от экрана.
— Конечно, — он хватает бутылку с водой с тележки и снимает крышку. Уверенными движениями подносит горлышко к моему рту и наклоняет бутылку.
Я выпиваю столько, сколько он позволяет, прежде чем он забирает воду со словами, что меня стошнит. Таков был план, придурок. Я облизываю губы и замечаю, как он намеренно отводит взгляд от этого действия.
Он может быть преданным своему делу ученым, но он все еще мужчина, а мужчинами можно управлять.
— Итак, я здесь для того, чтобы ты просканировал мозг психопата, — рассуждаю я вслух. — Ты хочешь понять… как он работает, — я оглядываю комнату и замечаю дверь по другую сторону раздвинутой занавески. — Ты мог бы просто спросить, Алекс. За определенную плату я, вероятно, позволила бы тебе сканировать мой мозг, удовлетворив твое маленькое извращенное сердце ученого.
Он ставит бутылку с водой на стол и снимает очки. Все притворство исчезает, суровое выражение застывает на его чертах.
— Просто… будь терпелива.
Он поворачивается к своему ноутбуку и продолжает печатать. На одном из больших мониторов вдоль стены появляются коды и диаграммы. У меня мурашки бегут по коже.
— Ты не можешь все время держать меня прикованной к каталке, — говорю я, проверяя его. Нужно выяснить, как долго он планирует держать меня здесь. — Мне нужно будет ходить в туалет. Поесть. Помыться. Если только ты не планируешь уморить меня голодом или оставить гнить на этой проклятой кушетке.
— Ты не сгниешь и не умрешь с голоду. Это перечеркнуло бы всю цель.
Я впиваюсь зубами в губу с такой силой, что появляется кровь. Ощущаю металлический привкус.
— Опять ты про свою великую цель. В чем, черт возьми, твоя цель, Алекс? Почему я здесь? Просто сорви этот гребаный пластырь, ты, маленький самовлюбленный жук.
Он отодвигает стул от тележки и выходит из комнаты. Возможно, ему не понравился комментарий про самовлюбленного, или он устал от моих вопросов. Хорошо. В любом случае, щелканье прекратилось, и я закрываю глаза, чтобы насладиться тишиной.
Проходит несколько мгновений, и затем Алекс возвращается в комнату, вкатывая какой-то архаичного вида инструмент, от которого у меня сводит живот.
— Что это, нахрен, такое? — мой голос теряет свою резкость.
Он подкатывает металлическую коробку к подножью каталки и снимает верхний кожух, затем поднимает пару лопастей.
— Отображение эмоций — это только первый этап. Электросудорожная терапия, иначе известная как электрошок, — основа лечения.
Я резко выдыхаю от абсурдности происходящего.
— Это безумие. Думаешь, я раньше не исследовала психопатию? Послушай меня, Алекс. Я знаю, кто я такая. Я прочитала всю литературу, искала в интернете, лекарства нет.
Он начинает говорить что-то еще, но я останавливаю его.
— Нет. Послушай меня, Алекс. От психопатии нет лекарства, — подчеркиваю я. — То, что случилось с твоей сестрой, было ужасной трагедией. Но я не такой человек. Черт возьми, большинство психопатов не убийцы. Ты должен это знать.
Он кладет электроды на устройство.
— Знаю. Мы здесь не для этого. Я не ищу мести. Я понимаю, что ты не склонна к насилию. Я не сошел с ума. Правда в том, что если бы Грейсона Салливана распознали на ранней стадии, возможно, в подростковом возрасте, и назначили лечение… тогда бы моя сестра была жива, — он обходит каталку и касается моей руки. На этот раз я отшатываюсь.
— Значит, ты гуманист, — говорю я с явным сарказмом в голосе. — Похищаешь невольных жертв для проведения жутких экспериментов ради общего блага.
Он засовывает руки в карманы халата.
— Есть лимит времени. Я не могу ждать одобрения остального мира, — он стонет и отходит на несколько шагов. — Никто не проводил исследования психопатов до конца, чтобы доказать или опровергнуть теории, — говорит он. — Накануне промышленной революции прогресс в области разума был приостановлен. Массовое производство вышло на первый план, эксперименты над психически больными гуманитарии стали называть жестокими и бесчеловечными.
Я, очевидно, задела за живое своим комментарием. Он волнуется, говорит быстрее, ходит взад-вперед.
— Алекс, — пытаюсь я, но он меня не слышит.
— Миндалевидное тело, — он указывает на свой лоб, — облегчает обработку эмоций. И все же, очень немногие исследования включали электрическую стимуляцию для оценки биологических и эмоциональных реакций, — он маниакально смеется. — Никто даже не знает результата. Никто не тестировал это вместе с эмоциональным картированием.
Пока он погружен в свою безумную тираду, я подношу кожаную манжету ко рту и пытаюсь ослабить ремешок. Я прогрызу себе путь из этого сумасшедшего места, если понадобится.
— Изначально электрошоковую терапию делали на древних устройствах, поэтому, конечно, это пришлось признать негуманным. Но основа была налицо. Ее просто нужно было доработать, протестировать…
Его внимание привлекает движение, и я останавливаюсь. Алекс подходит ближе к каталке и смотрит вниз. Он берет меня за запястье, проверяет ремень, затем кладет мою руку на кровать, его манеры внезапно становятся такими суровыми, что это нервирует.
Наклонившись ближе, он говорит:
— Ты знаешь, как работает процесс разложения? Это довольно занимательно. С рождения наши тела сконструированы так, чтобы разрушаться. С того самого момента, как мы входим в этот мир, наш мозг начинает умирать. Каждую секунду погибает тридцать два миллиона нейронов. Это миллион целых девять десятых в минуту.
— Алекс… ты меня пугаешь.
Его улыбка обезоруживает.
— Ох, я сомневаюсь в этом. Но насколько было бы удивительно, если бы я смог заставить тебя по-настоящему почувствовать ужас?
Он вытаскивает ремень из-под каталки и защелкивает его вокруг моей груди и рук, привязывая меня к кровати.
Черт.
— Послушай, мне жаль, что я ударила тебя электрошокером. Но это слишком неравномерно для расплаты. Мы можем найти другой способ, Алекс. Клянусь. Я помогу тебе…
Он игнорирует мою мольбу.
— Это для твоей защиты, — говорит он, пристегивая меня ремнями к каталке, — чтобы ты ненароком не навредила себе.