Я никогда раньше не была по ту сторону закона, и у меня заканчивается время.
Единственный человек, которому я доверилась, — это Джеффри Ломакс, адвокат, который направляет своих непримиримых клиентов в мой бизнес. Ну, раньше он так делал, когда я работала в «мести по найму». После того, как я наняла Ломакса в качестве своего адвоката, чтобы наш разговор оставался конфиденциальным, я рассказала ему свою историю, на что он порекомендовал другого беспощадного адвоката по уголовным делам.
Честно говоря, я удивлена, что он не направил меня к психиатру.
В моем бумажнике лежит карточка некоего Джоша Вэнсона. Я ему не звонила. Что касается официального отчета и информации, которую я почерпнула из новостей, полиция никого не разыскивает в связи с Эриксоном.
Но человек мертв.
От моих рук.
Да, Эриксон был садистом-насильником и, возможно, убийцей, но это не освобождает меня от ответственности.
Я не убегаю.
Я планирую явиться с повинной и встретить последствия.
Но не раньше, чем отомщу.
Прежде чем я признаюсь в каком-либо преступлении, я должна найти Алекса. Он сделал это со мной. Он превратил меня в слабую и отвратительную… не знаю даже, как назвать. И пусть исправит это. Пусть исправит ущерб, который он нанес моему мозгу, разомкнет провода, вернет меня обратно.
Я не выдержу и одного дня в тюрьме в таком состоянии. Я сломаюсь. Разложусь. Превращусь в обломки, такой же, как этот дом.
Прежняя Блейкли могла бы справиться с тюрьмой. Она была жесткой и безразличной, ничто не могло повлиять на нее. Она могла защитить себя от заключенных и не поддаться на сантименты.
Она нужна мне, чтобы выжить.
Сердито фыркнув, я натягиваю капюшон на голову и иду в том направлении, откуда пришла. Я достаточно увидела. Алекса здесь нет. Он забросил свой проект, а затем спалил все дотла.
И теперь он на свободе.
В конечном счете, что злит больше — даже если я не могу признаться в этом вслух, — так это то, что он бросил меня.
Он заставил меня почувствовать все это… то, что я даже не могу… описать… это потрясение изматывает меня ежедневно.
Он оставил меня одну разбираться со всем.
Мой пульс тяжело отдается в ушах, когда я прохожу мимо открытой двери подвала. Воспоминаний об Алексе — его мужском запахе, бледно-голубых глазах, растрепанных темных волосах, ямочках на щеках, когда он улыбался своей мальчишеской улыбкой, — становится слишком, и я с громким стуком пинаю дверь.
Он разрушил мою хорошо выстроенную жизнь, да, но он также разрушил и другие вещи.
Например, секс.
Секс всегда был простым. Несложным. Я находила симпатичного человека и удовлетворяла потребность. Дальше не заходило. Никогда не было никаких запутанных чувств. Я занималась сексом так, как жила всю свою жизнь: сосредоточенная на удовольствии. Ведомая своими желаниями.
Затем одна ночь под водопадом с Алексом изменила все.
Боль расцветает в моей груди, как синяк, который не заживет, жгучая агония становится знакомым спутником. Мысли о той ночи нападают на меня. Об Алексе, когда он прикасался ко мне так, как не прикасался ни один другой мужчина, о том, как я могла чувствовать его потребность, чувствовать его эмоции, чувствовать сильную связь с ним.
Он сказал, что любит меня.
— Он мой враг, — говорю я себе под нос, напоминая, что нельзя забыть то, что он натворил. Он мучил меня почти месяц. Изменил мой мозг, черт побери.
И все же, ночами, когда труднее всего заснуть, когда тошнота скручивает желудок, и я сворачиваюсь калачиком, не могу понять разницу между гневом и сердечной болью, я тянусь к его футболке. Той, что держу подоткнутой на краю кровати. Той, что я схватила, когда убегала.
Той, что хранит его запах одеколона с нотками сандалового дерева и океана, и какого-то неопределимого мужского аромата, который принадлежал только Алексу.
Я ношу его футболку, и на каком-то подсознательном уровне комфорта, в ней мне легче.
Едкий запах гари саднит горло. Я с трудом сглатываю. Возвращаясь на тропинку, замечаю впереди возле ворот блестящий отблеск. Солнце освещает предмет, и, когда я подхожу ближе, меня сотрясает дрожь.
Я опускаюсь на колени и трясущейся рукой смахиваю грязь, открывая оловянную крышку карманных часов Алекса.
Мое сердце бешено колотится о грудную клетку. Стеклянный циферблат отсутствует, стекло разбито и валяется в грязи. Шестеренки сломаны, и стрелки больше не тикают.
Странная жуть охватывает меня, мир внезапно становится слишком тихим, слишком неподвижным.
Алекс уничтожил свои часы прямо перед тем, как разбить другие в своей искореженной темной комнате и поджечь хижину.
Поступив так, он освободил меня. Но на самом деле, он лишь запер меня в другой клетке.
Я провожу большим пальцем по гравировке, той, которую написала сестра Алекса. Встаю и кладу часы в карман.
Время преследует меня.
Внутреннее тиканье часов Алекса — саундтрек к моим кошмарам.
Я выберусь отсюда. Выслежу тебя. Я покончу с тобой. Сквозь пустоту времени мои слова эхом разносятся по этому месту, наполненному смертью и отчаянием, возвращаясь ко мне с суровой ясностью.
Даю клятву.
Я найду его.
И отомщу.
Но сначала нужно кое с кем встретиться.
ГЛАВА 26
ПРОБА
АЛЕКС
Я любил до безумия.
Я никогда в полной мере не понимал смысла стихов Саган27, пока мои пути не пересеклись с Блейкли Вон.
Она изменила все.
Она изменила меня.
Я больше не тот человек, преобразился на молекулярном уровне.
Даже мои клетки жаждут ее, хотят соединиться.
Я повторяю этот стих каждый раз, когда вспоминаю ее образ. То, как ее зубы дразняще впивались в нижнюю губу. То, как она скрещивала свои длинные ноги, зная, насколько она соблазнительна. То, как она смотрела прямо сквозь меня своими бездонными глазами цвета морской волны, проникая до гнилого мозга в моих костях.
Я никогда не чувствовал себя более живым, более неуправляемым, чем когда был рядом с ней. Обычно, подобное ужасало. Потеря контроля идет вразрез со всем, за что я выступаю. Но с ней я легко позволил своему первобытному, дикому зверю наслаждаться низменными удовольствиями.
Она делает меня слабее, но в то же время сильнее, чем когда-либо.
Я держу рисунок, провожу кончиками пальцев по контуру ее лица, впитывая в себя слова Саган так же, как Блейкли наполняет все мое существо.
Она сводит меня с ума.
Мой разум, мое тело и душу. Одержимость пожирает меня изнутри. Как жук-могильщик, роющий норы, чтобы полакомиться разложением, моя омертвевшая материя воззвала к ней, и она поглотила мою сгнившую человечность, воскресив нового человека.
Тогда я был недостаточно силен для нее.
Но сейчас да.
Неважно, что она говорила у реки, я знаю правду. Она пыталась отрицать то, что чувствовала — по-настоящему чувствовала — когда мы занимались любовью под водопадом.
Но я помню, как она поникла в моих объятиях. Сильная, упрямая, несокрушимая Блейкли разбилась подо мной. Она прижалась ко мне, когда мы слились воедино, соединив две души в одну. Возвышенное столкновение похоти и страстного желания и чистого, неподдельного экстаза.
Эмоции напугали ее. Она никогда не испытывала их раньше. Я тоже никогда раньше не испытывал ничего подобного. Мы были связаны на уровне, превышающем мораль и суждения, и именно это пугало ее.
Она влюбилась в своего злодея.
В безумного ученого, которого ненавидит. В своего мучителя. Того, кого она представляет, когда бьет кулаком по боксерской груше, и о ком она думает, когда прикасается к себе.
И, ох, она так прекрасна, когда мучается, отрицает, спорит. Эти чувства разъедают ее некогда непробиваемую решимость. Я видел, что скрывается под этим толстым слоем. Оно уязвимое, нежное и голодное.
И оно мое.
Большим пальцем я растушевываю контур вдоль линии подбородка, сдуваю остатки грифеля, стараясь не запачкать губы. Запечатленные при идеальном освещении под яркой вывеской, ее губы безупречны. Черты ее лица божественны.
Я украл одно мгновение.
Отдаю себе должное, я был терпелив. Я наблюдал за ней прошлой ночью, когда она ждала, чтобы перейти дорогу. Весь город гудел вокруг нее, пока она стояла неподвижно. Потерянная душа среди моря энергичных незнакомцев. Блейкли стояла, скрестив руки на своей изящной талии, пытаясь исчезнуть в потоке.
Я наблюдал за ней некоторое время, отслеживая ее успехи, запоминая ее неудачи, ожидая в стороне, чтобы вмешаться. Ее жизнь теперь совсем другая. Блейкли больше не скрывается в тени, выискивая жертв для мести другим людям. Словно стоя под этой яркой вывеской, она вынуждена на свету взаимодействовать с миром.
С тех пор как я вернулся в город, то осторожно изучал ее, как и должен был сделать раньше. Вместо этого я поддался импульсу, слишком взволнованный открывшейся перспективой. Соблазн поддаться ее притяжению был слишком непреодолимым.
Больше никаких опрометчивых решений. Мне нужны проверенные доказательства того, что процедура сработала, а не предвзятое утверждение о том, чему я стал свидетелем в наши последние минуты вместе. А еще, тот факт, что, столкнувшись лицом к лицу со своими демонами, я принял предосудительное решение уничтожить свою лабораторию и всю работу.
Требуется время, чтобы перестроиться. И перестроиться получше. Если я смогу доказать результаты, тогда не будет ни вины, ни причин чувствовать что-либо, кроме гордости за свои достижения.
Поэтому я уничтожил лабораторию в хижине, и все улики, тем самым позволив Блейкли поверить, что я тоже погиб.
Как еще она смогла бы вернуться к своей жизни?
Как только у меня будут конкретные фактические данные, я искуплю свои грехи вместе с ней, но у меня нет планов провести остаток своей жизни в тюрьме. И Блейкли я тоже не позволю.
Признаюсь, в ту секунду, когда я понял, что лечение прошло успешно, ученый во мне испытал искушение пойти сразу к ней. Мне не терпелось провести тесты и сравнить данные, изучить и выписать все, как Тесе́й или Тезе́й — персонаж греческой мифологии, центральная фигура аттического мифологического цикла., исследующий лабиринт.