ва выплеснулись в сознание с газетных полос и телевизионных экранов. Ядерное оружие Китая, ядерная программа Ирана, ядерная бомба Пхеньяна, ядерные чемоданчики, ядерные реакторы, черт знает что!
– Думаете, все так серьезно?
– Вовсе нет. Но я обязан выполнить приказ капитана.
– То есть вы не уверены, что капитан прав в своих предположениях?
– Не могу сказать. Я уверен только в одном. Должна существовать какая-то причина, объясняющая все происходящее.
– Простите дилетанта, но разве такое невозможно, чтобы отказала система связи?
– Какая из них, мистер Фрост? Станция морской спутниковой связи? Или УКВ-радиотелефонная станция с цифровым вызовом? Радиостанция промежуточных и коротких волн с избирательным вызовом? Я уже не говорю про вездесущую интернет-связь или приемник службы НАВТЕКС… – Чем больше перечислял штурман, тем задумчивей становилось выражение лица инженера, потому что он даже не догадывался, сколько разновидностей систем связи имеется на «Хайтоне Флипе», а штурман продолжал: – Еще есть приемник КВ-буквопечатающей аппаратуры, телетайп. И вот они, все сразу, одновременно…
– Их так много! – не сдержал изумления Фрост.
– Это еще не все, – усмехнулся штурман. – На судне действует двенадцать систем связи различного назначения. Сейчас они молчат, как будто исчезли все внешние спутники и наземные передатчики. Представьте, что на вашей кухне вышел из строя комбайн, чайник, кофеварка, газовая плита, микроволновая печь, вдобавок перестал работать водопровод и погасли кухонные светильники. Что бы вы тогда решили? Не стали бы искать любые, даже нерациональные объяснения?
– Я бы точно подумал о полтергейсте. Может быть, нас просто глушат? Ну, какие-нибудь радиопомехи, если рядом проводятся военные учения? Такое же бывает?
– Не бывает. Мы принимали бы сигналы, пусть в искаженном виде, но все равно. А мы вообще ничего не слышим, молчание всех систем связи. Будто очутились в Средневековье, когда не было ни антенн, ни спутников, ни всех этих автоматических систем аварийного оповещения. Неопределенность – чертовски плохая вещь для нашего груза.
Инженер вновь задумался. Груз! Сто двадцать тысяч кубических метров сжиженного газа! Если с ними что-нибудь произойдет, «Хайтон Флип» полыхнет до самого горизонта. Если же что-то случится вблизи берега, в порту, танкер превратится в гигантскую паяльную лампу, выжигающую все живое и разрушающую постройки в радиусе до трех-четырех километров. Теперь окончательно стали понятны мотивы, побудившие капитана изменить маршрут и, в случае невозможности связаться с внешними станциями, идти в любой другой порт, куда только сможет втиснуться «Хайтон». Даже в такое место, где нет терминалов для приема сжиженного газа, но есть отдаленный внешний рейд, где танкер будет представлять наименьшую опасность.
Тревоги и страхи стали оживать, постепенно заставляя Фроста думать так же, как и капитан.
– Можно мне вас дождаться? – спросил он у штурмана.
– Можете даже помочь.
– О нет. Такая высота не для меня!
Еще бы! С палубы, у подножия судовой надстройки, верхушка радиомачты казалась далекой, как звезда на небе.
– Побудьте здесь, пока я буду карабкаться наверх. Кажется, я забыл свою рацию.
– Договорились…
И штурман отправился по лестнице к небесам.
Вернулся он не испуганным, а каким-то изумленным.
– Что случилось?
– Ничего не понимаю!
– Есть радиационный фон? – взволновался инженер.
– Фон в норме. Я обнаружил кое-что другое…
– О господи, не томите меня, Мальсун! – от возбуждения инженер даже вспомнил имя второго помощника.
– Ветер, мистер Фрост.
– Ветер?
– Вы чувствуете здесь, на палубе, движение ветра?
– Ну… он постоянно…
– Там, над нами, – штурман указал рукой на верхушку мачты, – там будто ожило какое-то чудовище!
– Помощник что-то говорил капитану о циклоне, но вроде циклон далеко.
– Знаю, я принимал сводку несколько часов назад. Этот циклон разгонялся в районе Исландии. Тем более, когда приближается любой циклон, за десятки километров можно увидеть закручивающуюся спираль или хотя бы рукава облаков над горизонтом. А здесь ничего такого. Никаких облаков. Но над нами, точнее, на высоте около тридцати метров над уровнем океана со скоростью экспресса несется воздушный поток. Вы что-нибудь понимаете в метеорологии?
– А… нет, – запнулся инженер. – Только знаю, что наверху сила ветра больше, чем у поверхности.
– Вы можете представить десятиэтажный дом, у которого все в порядке только до девятого этажа? Солнце, цветы на подоконнике, белье на просушке… А на десятом лопаются от ветра стекла и звенят рамы? Те несколько минут, которые я находился на площадке радиомачты, прямо над моей головой шел плотный поток! Сто метров в секунду! Опустошительные разрушения на суше начинаются уже при силе ветра тридцать метров в секунду. Но корабельный анемометр находится ниже, поэтому ничего не замечает.
– Из-за этого могла исчезнуть связь?
– Нет, конечно. Но возможно, этот же ураган, где-то там, впереди, нарушил работу станции связи, и поэтому мы ничего не можем узнать о происходящем. Хотя, тоже нет. Остается связь через спутники, связь с другими передатчиками. Не может ведь ураган накрыть все станции приема и передачи?
Последняя фраза прозвучала как вопрос. И этот вопрос повис в воздухе, как и тонкий свист, на который начал обращать внимание инженер.
– Слышите? Поток задевает самый кончик мачты, слышно, как она режет воздух. Поднимусь еще раз, посмотрю, что там и как. – Штурман уложил ненужный больше дозиметр в чехол, вместо дозиметра у него в руках оказалось нечто, напоминающее толстую удочку. – Автономный анемометр с телескопическим держателем, – пояснил штурман. – Используется при яхтинге. Прибор достаточно точный. Узнаем, что происходит на пяток метров выше корабельного флюгера. Идите к капитану, передайте, что фон в норме, но ветер…
Штурман отправился наверх, а инженер бегом помчался к капитану, предупредить о невидимой опасности.
– Капитан! Второй помощник докладывает… Он забыл рацию… Фон в норме, но ураган… Двести миль в час… Над мачтой…
Капитан с помощником обменялись быстрыми взглядами. Инженер увидел, как дрогнули лица рулевых, когда он сообщил скорость потока.
– Что на дисплее? – тут же обратился Чан Ги Мун к рулевым.
– Два балла море, три балла ветер, кэп, – ответил один из них.
– Три балла здесь и двенадцать чуть выше? Бред.
– У него прибор, похожий на удочку, – пояснил инженер. – Он сам не понимает, как такое возможно. Считает, что нам крупно повезло.
– Вызовите боцмана, пусть готовит спасательные средства. Оповестите команду, – вместо ответа понеслись отрывистые приказания. – Отправьте штурману одну уокитоки. Пусть докладывает каждые пять минут!
Небо было как небо, солнце как солнце, волны уходили за горизонт, туда же, куда стремился «Хайтон Флип», имевший на борту что-то наподобие гигантской бомбы.
– Мистер Фрост, при двенадцати баллах мы можем послать сигнал о бедствии и молиться каким угодно богам. Они нас вряд ли услышат. Двенадцать баллов – это мухобойка. А танкер – муха. Если этот поток опустится к поверхности и коснется воды, тут произойдет локальный супершторм. А если еще и гроза? Надеюсь, защита от молний над газовыми резервуарами в порядке?
– Разумеется, в порядке!
– Отправляйтесь к себе. Возможно, нам скоро потребуется дополнительный конденсат, чтобы подать в бойлеры. Каково направление ветра? Хоть это Мальсун вам сказал?
– Попутное, капитан. С небольшим отклонением на левый борт.
– Насколько небольшим? А, черт, почему штурман сразу не взял рацию!
Поняв, что здесь он не принесет пользы, а, скорее даже, будет мешать, инженер помчался вниз, под палубу, к аппаратуре контроля криогенных установок. Навстречу ему взошел по трапу заспанный боцман, недоуменно кидающий взгляды на небо, на воду, на капитанский мостик. Пока он не догадывался, к чему вся эта спешка. Но скоро и боцману придется бегать вверх-вниз, с носа на корму, с левого борта к правому, гоняя перед собой пятерых матросов палубной команды. И никто не будет знать, чего же следует бояться в течение следующих нескольких часов или даже нескольких минут.
– Начинаем дополнительный отбор конденсата, – доложил инженер на мостик. – Проводим ректификацию. Обеспечение бойлеров сто процентов.
– Хорошо, мистер Фрост. Машинное отделение! Увеличить ход!
За выкриками приказов и лаконичными ответами рулевых на корейском языке, Фрост легко угадывал напряженность, овладевшую командой танкера. Хотя ему многого было не понять, инженер различал и тональность докладов штурмана, взобравшегося на мачту, и реакцию капитана на эти доклады. Потом заныла сирена, оповещавшая о повороте судна.
– Что там, капитан? – не сдержался Фрост.
– Поток меняет направление. Не хочу пересекаться с ним курсами.
Затем капитан вновь перешел на корейский, а вслед за этим раздался выкрик рулевого.
– Черт возьми! – Нервы Фроста были и так натянуты до предела, хотя ничего страшного пока еще не произошло, если не считать страшным утрату связи с берегом и со спутниками. Ощущение приближения беды оказалось настоящей китайской пыткой. – Джон! – обратился он к помощнику, который свободно владел корейским, проработав три года на верфи-изготовителе танкера. – Что у них стряслось?
– Не у них. У всех нас. Капитан разворачивает судно, чтобы в случае, если воздушный поток вздумает опуститься, мы оказались к нему строго кормой.
– А почему не носом?
– Капитан надеется, что мы отыщем «Ульсан». Связь, черт бы ее побрал! Без нее никак. А рулевой только что доложил об отметке на радаре.
– И… что это значит?
– Откуда мне знать? Хотя, подождите-ка…
Танкер затрясся, словно в конвульсиях. Фрост увидел, как тает запас конденсата в очистителях, и сразу почувствовал, что судно, только что начавшее поворот налево, вдруг перевалилось на противоположный, правый борт. Возникший крен скинул со стола аппаратной чашку с недопитым кофе, оставленную одним из корейских инженеров.