репятствий и закупорок. Они испугались и поэтому не сжигали листья на заднем дворе, как это сделали вы, не высвобождали энергию, волею случая проходящую через них. И тогда возникло обратное действие. Система сама начала вышибать из них разряды. Начала искать встречи с оторванной частью ее самой. Они стали не просто громоотводами, за которыми идет охота, но – лейденскими банками, переполненными конденсаторами, которым необходима разрядка. Я рассказал вам современные истории, но есть и другие. Вот, пожалуйста, выдержка из интервью с Николой Теслой. Я специально храню подшивки старых газет. Видите?
В статье был подчеркнут вопрос журналиста, заявившего, что гостиничный сервис утверждает, что во время грозы Тесла запирается в комнате и разговаривает сам с собой… И ответ Теслы: «Это так. Я разговариваю с молниями…»
– Это именно то, что касается напрямую вас. Понимаете?
Часы пробили еще раз, потом еще, но Тибор не ощущал времени. Оно словно перестало существовать. Только голос Сотеры, наследного принца одной из королевских фамилий, человека, понявшего проблему Тибора и пытавшегося помочь.
– В архивах инквизиции, куда мне не воспрещается доступ, существует множество свидетельств подобных случаев. Пускай каждая тысяча сожженных ведьм и колдунов – это вина человеческая, подлость, клевета и жестокость ушедших темных веков, но каждый тысяча первый – человек, обладавший даром! Даром общения со стихией! – Сотера прикрыл глаза и начал по памяти цитировать заученные строки: – «В лето, первого месяца шестого дня, года тысячу пятьсот девяносто второго от Рождества Христова, отец-иезуит Байон, с посвященными ордена Иезуитов Гуннибом Густавом, а также Ульриком, в присутствии кардиналов синьора Бужоли и мэтра Сотеры, а также при свидетельстве прочих особ духовного звания и личном участии представителей Его Святейшества, Императора Священной Римской Империи офицеров Фрейля и Салмона, произвели допрос с испытаниями цеховой швеи города Люнебурга, Марии, добытой охотником по прозвищу Эрик-Змеелов. По извещениям свидетелей, названная швея вступала в связь с Врагом Человеческим, получив для греховного искушения черную силу делать то, что людям делать невозможно… Испускала огонь и стрелы, вещала о помыслах Божьих, нагнав тучи и вызвав грозу с градом…»
Сотера замолчал. Тибор с изумлением обнаружил, что видит перед собой не просто носителя королевской фамилии, а наследника мудрости и ошибок сотен поколений. Жестокости, невежества, и в то же время – знаний.
Он понял, что его судьба находится в нужных руках.
– Дальше эта самая Мария, оказавшаяся не такой простачкой, чтобы поддаться лукавству и увещеваниям, сожгла в головешки шестерых инквизиторов, а после прикрылась моим предком. Используя его кардинальскую сутану как щит, попыталась сбежать из замка, где производился допрос.
– Ей удалось?
– Увы, нет. А может быть, к счастью, нет. Ее расстрелял старшина аркебузиров замковой стражи.
– Почему же к счастью?
– После наглядной демонстрации умения вызывать молнию было казнено два десятка швей Люнебурга, работавших вместе с убитой. А если бы Мария сумела скрыться, ее бы стали преследовать, замучив и убив сколько угодно подозреваемых в оказании помощи ведьме. Тогда дело не ограничилось бы десятком несчастных.
– Ужасно… – выговорил Тибор, разом забыв собственные несчастья.
– Ужасно, но факт. Далеко не единственный. Сейчас легко обвинять в глупости и жестокости палачей ушедшей эпохи. Конечно, положение папской буллы о передаче имущества казненных в собственность изобличивших их инквизиторов и определения премий лицам, выдавшим виновных, на порядок увеличило количество жертв. Но это жадность. Звериное человеческое стремление к стяжательству. Когда-нибудь, к сожалению не скоро, весь архив инквизиции, хранящийся большей частью в Ватикане, а еще в королевских хранилищах, будет систематизирован и предан гласности. Тогда станет возможным оценить, имелись ли основания говорить о связях с дьяволом, как это называлось, и сколько еще осужденных инквизицией воочию демонстрировали такие же способности. А вам, Тибор, я предлагаю следующее…
Глава 7Три Иуды. Методы убеждения
«Пять штатов Бразилии стали жертвой наводнения в результате сильнейших проливных дождей. 19 человек погибло, 186 тысяч остались без крова. Наибольший ущерб нанесен штату Мараньян, где погибло 6 человек и около 40 700 человек стали бездомными…»
Закрыв глаза, Лафардж сидел за пустым столом. Он мысленно прокручивал весь поток информации, что вчера обрушился на него. Звонок из Национальной академии наук Франции. Звонок, которому он вначале даже не поверил. Но за телефонным звонком последовали письма по электронной почте, подтверждение факсом нового назначения, и тогда он понял, что все происходит взаправду.
Также он понял и другое. Над его мечтой надругались, бросили ее, словно подачку, под ноги. А взамен потребовали уплатить некоторую цену. Теперь перед ним стоял выбор.
Возглавить новейшую метеостанцию во Французской Гвиане! Заняться собственными исследованиями, получив к этому мощный, хорошо отлаженный инструмент, вот что предлагалось Лафарджу. Взамен, ввиду срочности неких обстоятельств, спрятанных под грифом секретности, ему предлагалось отправиться в Гвиану немедленно, передав дела Жану Лораку, новому представителю европейского научного сообщества в ООН.
– Мерзавец! Скотина! – В мыслях Лафардж трижды придушил своего соперника, поднаторевшего в интригах. – Продался! Вот этой хитрой роже, Кьюзаку, продался с потрохами!
В памяти всплывало лицо Лорака, его бесцветные глаза, блеклый взгляд, как у рыбы. Он, Лафардж, должен был получить должность руководителя станции еще год назад. Тогда бы ему не пришлось познавать всю низость под-коверной возни, что происходит за фасадом ООН. То, что политика грязная вещь, он понял еще со студенческой скамьи, когда любимого и уважаемого всеми декана факультета сместили за критику руководства Евросоюза. А на смену назначили другого, педантичного, лояльного к Брюсселю, но абсолютно лишенного устремлений и задора человека. К счастью для Лафарджа, это случилось в самом конце обучения. Ему так и не довелось поучаствовать в студенческих бунтах, вылившихся в поток молодежных волнений, прокатившихся по Франции.
Как поговаривали в кулуарах, половина этих беспорядков была подстроена самими властями, чтобы настроить коренных жителей Европы против эмигрантов, заодно дав шанс кое-кому обойти соперников на президентских выборах. Хотя после возникновения злой поговорки о том, что Париж – столица Африки, такие провокации были обоснованы.
Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, – неожиданное предложение напрямую связано с его отказом завизировать рекомендации Генеральной Ассамблее ООН в том виде, в котором они были подготовлены Кьюзаком. И вот результат. Пульсирующие виски, ощущение, что какая-то грубая и бесчувственная сила приподняла его за воротник и собирается перенести в другое место, пусть даже когда-то он сам мечтал об этом.
«А может быть, это вовсе не подлость, а наказание за мою дерзость, – думал Лафардж. – Может, прав все-таки Кьюзак? Он говорил насчет огромной армии для борьбы со стихией, а ведь это здравая мысль, черт побери! Строительство дамб и обводных каналов, отряды ликвидаторов последствий стихийных бедствий. Сколько их уже обрушилось на наш мир и сколько обрушится еще! Что он еще говорил? Великий Промышленный Ренессанс Лафарджа…»
Профессор усмехнулся, посмотрев на ситуацию другими глазами. Все факты, обобщенные в период подготовки рекомендаций, все отчеты исследовательских групп, больше напоминающие нестройный хор голосов, кричащих Спасите Наши Души! Все это расставляло причины и следствия по местам. И всплыла в памяти загадочная поездка в Нью-Йорк, где Кьюзак, что называется, торговал трудом десятков и сотен специалистов, продавая его представителю глобального бизнеса, киту финансово-промышленной олигархии, который ведет жизнь в недосягаемой глубине, выныривая на поверхность исключительно в случае приближения каких-то событий, способных ограничить его аппетит.
И что теперь со всем этим делать? А может, сотворить нечто безумное? Один день! Один лишь день! Сколько неожиданностей может произойти за такое короткое время. Опоздание на авиарейс в Гвиану, попадание в автомобильную пробку, одну из тех, что нередко случаются на улицах Лондона. Недосмотр Кьюзака. Например, что станет делать его начальник, если Лафардж встанет и уйдет, прямо сейчас? Скроется в неизвестном направлении, вычеркнет этот день из своей жизни? И объявится в самый последний момент, с готовыми бумагами, содержащими его, Лафарджа, особое мнение.
Но постепенно подобные мысли улетучились. Ярче и отчетливей проступало другое. Интригующая фраза о каких-то секретах, которые ожидают его сразу по прибытии в Гвиану. Пометка, что в случае невозможности по разумным причинам принять руководство метеоцентром в указанный срок, академия оставляет за собой право назначить главой станции иное лицо. Такая спешка при назначении на должность логична лишь в случае шантажа и, если что, может послужить доказательством грязной игры, затеянной ради искажения заключения комиссии. Однако все детали приводили к неутешительному выводу: если Лафардж попробует играть в свою игру, то может потерять все. И ему придется долго-долго давить обшарпанное кресло на небольшой административной должности в глухой провинции. Если его вообще не вышвырнут куда-нибудь на обочину жизни. Лафардж понимал, что политика не его стихия и он вряд ли способен повлиять тут на что угодно. А вот метеостанция…
– Черт! Черт! Черт! – Профессор трижды ударил кулаком в ладонь, как будто это могло что-то изменить. Это была пусть маленькая, но победа над самим собой. Все же вначале хотелось бить по столу.
Мысли, эмоции, весь внутренний мир – все превратилось в колючее чувство злого бессилия.