Словно прочитав его мысли, гигантский краб заметил:
– Я тут в последнее время рассуждал о людской скорби; знаешь, ведь моравеки совсем иначе ощущают потерю.
– О нет, – простонал Манмут. – Ты опять начитался этого своего француза!
– Пруста, – поправил иониец. – «Этого моего француза» зовут Пруст.
– Хорошо. Но зачем? Ты же знаешь, что погружаешься в уныние каждый раз, когда открываешь «Воспоминание прошлых вещей».
– "Поиски утраченного времени". Я перечитывал одну главу– помнишь, ту, где Альбертина умирает и рассказчик Марсель пытается позабыть её, но не может?
– Весёленькое чтиво, ничего не скажешь, – съязвил европеец. – Хочешь, я одолжу тебе «Гамлета» на закуску?
Орфу никак не ответил на великодушное предложение. Между тем они забрались так высоко, что заглянули за стены кратера и видели под собою весь корабль целиком. Манмут, конечно, знал: ионийцу нипочём путешествия длиною в тысячи километров самого глубокого космоса, и всё же… Чувство, будто бы друзья потеряли управление и попросту летят прочь от Фобоса и базы Стикни (в точности как моравек предсказывал Хокенберри), было непреодолимо.
– Дабы разрушить узы, которые связывали его с покойной, – невозмутимо начал огромный краб, – несчастный рассказчик вынужден брести назад, сквозь память и сознание, и повстречать всех до единой Альбертин – не только тех, которые существовали на самом деле, но и придуманных, вызывавших его тоску и ревность – словом, виртуальных девушек, порожденных разумом в те отчаянные минуты, когда Марсель гадал, не улизнула ли его любимая, чтобы пообщаться с кем-то другим. Не говоря уже об Альбертинах, разжигавших в нём желание: девушке, которую рассказчик едва знал, женщине, которую захватил, но не смог ею завладеть, и той, которая под конец так утомила его.
– Утомишься тут, – поддакнул европеец, надеясь, что не слишком открыто выказал по радиолинии собственную усталость от всей этой прустятины.
– Однако это ещё цветочки, – безжалостно гнул своё Орфу, невзрая на прозрачный намёк. – В горести рассказчик – тёзка автора, как тебе уже известно, – заходит гораздо дальше… Постой, ты ведь читал, Манмут? Правда? В прошлом году ты убеждал, меня, что всё прочёл.
– Ну… так, ознакомился, – признался маленький моравек.
– Даже тяжкий вздох ионийца граничил с ультразвуковым колебанием.
– Хорошо, как я уже говорил, мало того что бедняге приходится взглянуть в лицо всем Альбертинам, прежде чем навеки отпустить из сердца ту единственную, вдобавок он должен сразиться с легионом Марселей, каждый из которых по-своему воспринимал разнообразные лики любимой: желал её превыше всех благ мира, сходил с ума от ревности, что болезненно искажало его суждения…
– Ладно, а суть в чём? – нетерпеливо встрял европеец, интересовавшийся в течение полутора стандартных веков исключительно сонетами Шекспира.
– Да попросту в ошеломительной сложности человеческого сознания.
Орфу развернул свой панцирь на сто восемьдесят градусов, включил реактивные сопла, и давние приятели полетели в обратный путь – навстречу посудине, мостику, кратеру Стикни, навстречу призрачной, но притягательной безопасности. Пока они вращались, Манмут чуть не свернул шею, разглядывая красную планету над головой. Ему вдруг показалось – и весьма убедительно, – будто Марс немного приблизился. Фобос продолжал движение по орбите, так что Олимп и вулканы Фарсиды уже почти скрылись из виду.
– Ты когда-нибудь задумывался, чем отличается наша печаль от… скажем… грусти Хокенберри? Или Ахилла? – спросил иониец.
– Ну, не то чтобы задумывался… – откликнулся товарищ. – Наш схолиаст одинаково тоскует как из-за утраченной памяти о прежней жизни, так и из-за смерти своей жены, друзей, студентов и так далее. Этих людей разве поймёшь. Впрочем, и наш профессор – всего-навсего восстановленный кем-то человек, воссозданный на основе ДНК, РНК, собственных книг и неизвестно каких ещё гадательных программ. Что же до быстроногого – если он захандрит, то пойдёт и прикончит кого-нибудь. А лучше целую свору кого-нибудь.
– Жаль, не довелось полюбоваться на его сражение с богами, – промолвил краб. – Судя по твоим рассказам, резня была ещё та.
– Точно, – подтвердил европеец. – Я даже перекрыл случайный доступ к этим воспоминаниям. Они чересчур неприятны.
– Это напомнило мне ещё одну любопытную особенность Марселя, – произнёс Орфу, вводя соединяющие крючья в толстую шпионскую обшивку: приятели как раз опустились на верхушку космической посудины. – Мы обращаемся к неорганической памяти, как только информация, сохранённая в нейронах, вызывает сомнения. Людям же остаётся полагаться на сложную, запутанную массу химически управляемых неврологических архивов, субъективных и окрашенных излишними эмоциями. Как они вообще могут доверять своим воспоминаниям?
– Понятия не имею, – покачал головой Манмут. – Но если Хокенберри полетит, у нас появится возможность уяснить, как работает человеческий разум.
– Знаешь, это ведь не то же самое, что сесть втроём и задушевно потолковать, – предостерёг иониец. – Сначала – резкое повышение гравитации, потом ещё более трудное снижение к тому же на корабле соберётся куча народа: самое меньшее дюжина представителей Пяти Лун и сотня бравых воинов-роквеков.
– Ого, так мы готовы к любым неожиданностям?
– Вот уж сомневаюсь, – пророкотал Орфу. – Оружия на борту хватит испепелить Землю до головешек, это правда. Но только пор наши планы с горем пополам поспевали за меняющейся действительностью.
На европейца навалилась знакомая тоска: нечто похожее было во время полёта на Марс, когда капитан «Смуглой леди» проведал о секретном оружии, спрятанном на корабле.
– Ты иногда скорбишь о гибели Короса III и Ри По так же, как твой Марсель грустил по усопшей? – спросил он товарища.
Антенна чувствительного радара чуть наклонилась к маленькому моравеку, словно пытаясь прочесть выражение его лица. Однако Манмут человеком не являлся и, разумеется, никакого выражения не имел и в помине.
– Не совсем, – ответил гигантский краб. – До миссии мы даже не были знакомы, да и летели в разных отделениях. Пока Зевс не… добрался до нас. По большей части я слышал лишь голоса, звучавшие по общей линии. Хотя время от времени я залезал в банки памяти, чтобы взглянуть на их изображения. Из уважения к покойным, полагаю.
– Ага, – согласился Манмут; он и сам частенько так делал.
– Знаешь, что сказал Пруст о разговорах?
Любитель Шекспира удержался от очередного вздоха.
– Ну и что же?
– Он написал: «Когда мы с кем-нибудь беседуем… это уже не мы говорим… мы подгоняем себя под чужой образец, а не под свой собственный, разнящийся от всех прочих»2.
– Значит, пока мы с тобой беседуем, – Манмут перешёл на персональную частоту, – в действительности я подгоняю себя под шеститонного, безглазого и многоногого краба с помятым панцирем?
Мечтать не вредно, – пророкотал Орфу Ионийский. – «И всеж должно стремленье превышать возможности – не то к чему нам небо?»3
Глава 19
Мир Рамох, Призрачный замок, час спустя.
Странник терпеливо возился с морновским голоэкраном, пытаясь отыскать внезапно исчезнувшего из поля зрения Крэйбена. Но так или иначе даже временна́я запись всегда обрывалась на возвращении того в Яхалар из Тир-Аэля!
- Как же не вовремя, - нервно процедил парень, тряхнув бесполезное высокотехнологичное устройство. В голове еще и недавний диалог с Таруккуи постоянно вертелся, не давая сосредоточится.
В этот раз одно из старейших разумных созданий вселенной, по крайней старше Карнила уж точно, повело себя вполне разумно, хоть и с плохо скрываемым недовольством, согласившись пойти на диалог с наглым выскочкой – коим он прямо так и назвал своего собеседника. Но зато в ходе этого диалога Странник все же договорился с Таруккуи о полном невмешательстве как в свои дела, так и в происходящее в Нории в целом. Конечно, для начала он вообще предложил вернуть того в любой из миров поближе к родине, но тот категорически отказался без объяснения причин. Зато без лишних споров хотя бы согласился пожить некоторое время в замке и… предложил взамен нечто интересное! Правда Странник не ответил ни да, ни нет, взяв некоторое время на размышление, благо Таруккуи торопить его не собирался.
- Получилось? – погрузившись в свои заботы, он даже не заметил, как сзади подошел Мартахар, естественно уже знавший об очередной проблеме хозяина замка, о которой тот ему, собственно, практически сразу же и сообщил.
- Нет, - не оборачиваясь, нервно отмахнулся Странник. – После того как на месте разлома Бездны появилась вторая сравнимая с ней сущность, вообще не следа!
- И кто мог бы скрыть его от тебя? – Не сложно было догадаться, что в исчезновении Крэйбена виновата именно эта самая сила.
- Не многие. Лишь сильнейшие из сильнейших.
- Тьма, Свет? – предположил Мартахар.
- Ага, а еще Хаос, Бездна, - продолжил Странник, - и парочка сущностей послабее. - Не многие в общем. Вот только Бездна обещала мне не мешать, а Хаос, до него я так и не достучался. Не отвечает зараза! Как всегда, всех игнорирует.
- Может быть все-таки он и вмешался? Как в прошлый раз. – Мартахар никогда не любил Хаос. Он вообще терпеть не мог тех, кого не понимал. Впрочем, Странника это не касалось, хоть и его он тоже понять не мог. Да что там понять! Он и знал-то о нем немногое.
- Откуда мне знать? – удивился парень в зеркальной бесформенной маске, полностью скрываемой его лицо, что в прочем не мешало выражать эмоции одним лишь голосом и движениями тела. - Это может быть кто угодно, кому Крэйбен интересен. И Тьма, и Смерть, а то и вовсе какая-либо сущность из-за Грани. Хотя по идее им нет никакого дела до происходящего в Нории.
- Но ты же из будущего, - хитро прищурился бог разрушений и болезней.
- По моей оговорке догадался? – резко обернулся напрягшийся Странник.
- И по ней, и один из фрэймов ваш разговор с Таруккуи подслушал, конечно же совершенно случайно, - доброжелательно улыбнулся Мартахар, но все же на всякий