Я медленно встаю, стряхивая со своей одежды кусочки льда, и встречаю взгляд Пэрис.
– Очевидно, у нас проблемы, – шиплю я, и она усмехается.
– Хотела бы я иметь хотя бы половину такой наглости, как у тебя. Но то, что ты настолько смелая и отчаянная, не дает тебе права пытаться переспать с чужим парнем.
Я поднимаю руку, не успевая даже обдумать ее слова, и ударяю Пэрис по щеке. Мою ладонь чертовски жжет, но я не подаю вида, что мне больно, и наблюдаю за тем, как голова Пэрис резко поворачивается в сторону. Я не могу поверить, что только что дала ей пощечину, но так раздосадована, что у меня нет времени на сожаления.
– Меня тошнит от этого дерьма, – говорю я. – Уйди с моей дороги!
Пэрис прищуривается, и я вижу по ее глазам, что она обдумывает свой дальнейший шаг. Вероятно, она размышляет о том, как поступить со мной, однако, не произнеся ни слова, разворачивается и уходит к дальнему углу столовой, к столу, за которым расположились хоккеисты.
У меня сводит живот.
– Я не заметила в ее руке бокала, – говорит Уиллоу, внезапно появляясь у моего плеча.
В столовой раздается шум, когда студенты начинают пихать друг друга в попытке увидеть, куда направляется Пэрис. Конечно, ее цель – Грейсон, только к нему она идет без бокала с голубым напитком. Вместе того чтобы вылить ему что-то на голову, она хватается за его рубашку и прижимается губами к его губам.
С нашего столика мне открывается прекрасный вид на то, что он не отталкивает ее, а притягивает к себе на колени. Грейсон целует ее так, как должен был целовать прошлой ночью меня. Их рты открыты, и он доминирует над ней. Это видно по тому, как он держит ее за задницу, а она уступает ему.
Меня сейчас стошнит.
– Вайолет…
– Не надо! – шепчу я.
У меня есть два варианта: выбежать отсюда в слезах или уйти с гордо поднятой головой. Поэтому я медленно и с достоинством беру свой пиджак, накидываю его поверх мокрой рубашки, а затем убираю волосы за воротник, не обращая внимания на то, что жидкость все еще стекает по моей спине. Я беру свой поднос, и тут Аманда протягивает руку, накрывая ладонью мое запястье.
– Мы сами, – говорит она, и я снова поднимаю взгляд.
Это самое страшное.
Вместе того чтобы посмотреть на Аманду, я снова смотрю на Грейсона и Пэрис, которые все еще обнимают друг друга. Глаза Грейсона не закрыты, но взгляд устремлен не на нее. Он наблюдает за мной. Между нами возникает подобие мысленного разговора, и это не похоже на фильмы, попав в которые я смогла бы понять, о чем, черт возьми, он думает, целуясь с другой девушкой.
Черт возьми, нет!
Все, на что я могу надеяться, – это на то, что мой взгляд ясно выражает гнев.
Это еще не конец! Я думала, что поступаю правильно, говоря ему, что не хочу участвовать в его играх, однако он неоднократно пытался унизить меня. Втоптать в грязь снова и снова.
Больше я ему этого не позволю.
Это была последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения.
Ни при каких условиях я не стану человеком, который сдается под воздействием угроз. При определенных обстоятельствах давление может превратить уголь в алмаз, и я стану таким алмазом. Более сильной и твердой, чем он мог бы представить.
Я бросаю последний взгляд на Уиллоу и, шевеля губами, беззвучно перед ней извиняюсь.
Я удостоверяюсь в том, что мой телефон надежно лежит в кармане пиджака, и делаю глубокий вдох. Все молча смотрят, как я направляюсь к выходу. Не знаю, чувствуют ли они исходящую от меня энергию и понимают ли, почему я смирилась с тем, что произошло, хотя это не смешно и абсолютно ненормально.
Но внезапно раздаются аплодисменты.
Я не знаю, хлопает ли мне Уиллоу, которая злится на Грейсона и подбадривает меня как может, однако вся столовая, ставшая свидетелем неожиданного для них зрелища, вторит этим хлопкам и выбирает меня, а не Грейсона.
Пока я иду к двери, раздается еще больше хлопков. Некоторые студенты кивают мне, и я киваю им в ответ, хотя поддерживают меня, конечно, не все. Уж точно не те люди, которые по какой-то причине думают, что я встала между Грейсоном и Пэрис или Грейсоном и хоккеем. Меня удивляет, что вообще хоть кто-то встает на мою сторону. Грейсон – крутой парень и единственный, кто может принести университету кубок чемпионата, но я училась здесь дольше его – возможно, для кого-то из них это имеет значение.
Я выхожу на улицу и только тогда позволяю себе опустить взгляд.
Глава 19Грейсон
Вместе с Ноксом, который следует за мной, мы входим в кабинет нашего тренера. На краю стола тренера Роука лежит мятая газета, развернутая на первой странице. На листе тонкой бумаги я замечаю свои черты и темные глаза.
Тренер сидит, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки за головой, а его лицо совершенно бесстрастно.
– Сядь, – приказывает он.
Наш капитан Нокс взял на себя смелость пойти со мной, но, должно быть, он замечает в лице нашего тренера что-то такое, что ускользает от моего внимания, поэтому остается стоять в дверях.
Я сажусь в кресло и, повернувшись к Ноксу, слегка киваю головой, дав понять, что он может уйти, и, отступая, он закрывает за собой дверь. Поворачиваясь обратно к тренеру, я замечаю, что он даже не изменил своей позы.
– Я говорил с твоим прежнем тренером, – произносит он, и мое дыхание сбивается, но я стараюсь, чтобы выражение моего лица не изменилось.
До сих пор мы с тренером ладили. Я не из тех, кто рвет на себе волосы, если человек внезапно оказывается неполезен, но поскольку мой отец, администрация университета и человек, сидящий передо мной, могут для меня что-то сделать, – наши взаимоотношения протекают гладко.
Все они имеют непосредственное отношение к моему успеху, и теперь мне приходится задаваться вопросом, не совершил ли я ошибку. Не следовало ли мне приложить больше усилий для завоевания благосклонности тренера, вместо того чтобы доверять своему таланту, который прокладывает мне дорогу в спорте. Возможно, мне было нужно покорить его своим обаянием, которое так меня изматывает.
– Значит, прежде ты играл в Бриккеле? – спрашивает он.
Дерьмо.
– И? – сжимая кулаки, бесстрастно отвечаю я вопросом на вопрос.
Меня мало что волнует, но хоккей определенно в числе этих вещей. К тому же я понятия не имею, что мог рассказать Роуку тренер Марзден из «Эмири Роулз Элит». Он мог как петь мне дифирамбы, так и бросить под автобус. Этот человек чересчур непредсказуем.
А вот мой тренер из Бриккела – засранец. Особенно если учесть, что, несмотря на отсутствие обвинений, они выкинули меня из команды. Он возлагал всю вину на администрацию, однако я прекрасно осведомлен о его стремлении к безупречности. Он предпочитал, чтобы игроки его команды имели безукоризненную репутацию, а мои дела с обвинениями в вождении в пьяном виде и неосторожном обращении с чужим имуществом явно не вписывались в этот стандарт.
Внезапно во мне поднимается приступ страха, и я понимаю, что сейчас все может повториться. И где тогда я окажусь?
– Позволь мне развеять твои сомнения, – вздыхает Роук.
– Пожалуйста. – Я откидываюсь на спинку кресла и готовлюсь к худшему.
– Это – позор, – говорит он, швыряя газету в мою сторону.
Я не делаю попытки поймать ее, и, ударившись о мою грудь, она падает мне на колени, но я стараюсь не обращать внимания на мое искаженное лицо на первой полосе.
Статья в интернете была отозвана, а печатные экземпляры изъяты, но это оказалось бесполезным, так как некоторые люди уже успели получить свои копии. Этот инцидент ясно показывает, что печатные газеты не утратили свою актуальность.
– Вы выгоняете меня из команды? – говорю я раньше, чем это сделает он, и встаю со своего места. – Я понимаю. Такого рода реклама…
– Верни свою задницу в это гребаное кресло, – рычит тренер. – Я не выгоняю тебя из команды, но такие вещи нужно держать под контролем. Тебе приписывают множество обвинений, и единственное, что тебя спасает, это то, что опубликованная статья – всего лишь мнение одного журналиста, которое, черт возьми, редакция посчитала нужным распространить среди общественности.
– Это… – В шоке я переступаю с ноги на ногу.
– Эта девушка… Вайолет. Она замешана в этом?
– Если она говорит, что замешана, то лжет. – Я пожимаю плечами. – Я не знаю, с чего они так решили, но, честно говоря, они преувеличили серьезность наших отношений.
– А какие у вас отношения? – прищуривается Роук.
– Однажды я переспал с ней. – Я качаю головой, стараясь изобразить сожаление. – Возможно, она разговаривала с журналистом, который прибыл сюда с целью собрать информацию обо мне, а возможно, ей заплатили, я не знаю.
Если я буду повторять это, то поверю, ведь какая-то часть меня верит в то, что Вайолет могла совершить что-то подобное. Часть меня убеждена, что она способна пойти на крайние меры, чтобы отомстить мне, но другая часть понимает, что она втянута в это так же, как и я.
Но это все равно не уменьшает моего гнева.
Именно поэтому я позволил Пэрис напасть на меня в столовой. Потому что были задеты мои гребаные чувства, и боль Вайолет облегчает некоторые из моих страданий. Например, я могу давить на ее синяки, пока она не заплачет, или оскорблять и напоминать, что она никогда не будет танцевать.
– Что ж, возможно, в этом и состоит наше решение, – медленно произносит тренер, обдумывая свои слова.
– В чем именно, сэр? – с интересом спрашиваю я.
Некоторое время он молча смотрит на меня, а затем вздыхает.
– Знаешь, сегодня звонил твой отец. Он сказал, что не будет осуждать меня за решение выгнать тебя, но для меня это все равно что признать твою вину. А ты виновен?
– Нет.
Еще одна ложь.
Лжи в моей жизни становится все больше, но какая, к черту, разница. Передо мной стоит выбор: либо солгать и остаться в Краун-Пойнте, либо говорить правду и попытаться заново открыть себя в новом учебном заведении. Правда не поможет мне попасть в НХЛ. Правда ничего хорошего мне не сделала.